Повесть о ясном Стахоре - Николай Садкович

Год девятый

Где бродил Савва с сыном до того, как попал в город Углич, неизвестно. Видно, путь был хотя и долгим, да не стоил того, чтобы сделал о нем свою запись чернец Иннокентий. А в городе Угличе приключилось со Стахором и Саввой событие, о котором рассказать надобно непременно. Там Стахор царевича победил.

Вот как это было.

В ту пору стать на жительство в Угличе было просто и бродяге и беглому. С приездом вдовой царицы Марии Нагой в городе набирали холопов, не спрашивая, за кем раньше они были записаны или у кого в должниках числились. Братья царицы Михаил и Афанасий искали людей смелых, отчаянных. Укрепляли свой двор, а может, и о войске подумывали.

Савва нанялся в Угличе плотничать и жил в доме пономаря Спасской церкви Федора Афанасьева, разжалованного попа, прозванного за голый вытянутый череп – Огурцом. И Спасская церковь и дом пономаря стояли рядом с большим деревянным дворцом царицы Марии. Не раз притаившись где-нибудь в уголке, Стахор глядел сквозь щели ограды на непонятную для него жизнь и забавы царевича. У Стахора не было товарищей в этом городе, а хотелось и порезвиться, и стрижей на колокольнях половить, и померяться с кем-нибудь силой. Иной раз казалось, взять бы да запросто перемахнуть через ограду, подойти к царевичу и его дружкам, да и сказать:

– Ну-тка, попробуем, кто кого на спинку положит?

И, бывало, только о том Стахор подумает, – тут как тут Огурец. Хвать его за ухо и оттянет от ограды.

– Не суй рыло, пока не прищемило! – зашипит пономарь, дыша в лицо хлопцу пивным перегаром и чесноком… – Коли не вышел родом, стой за огородом. Учил бы лучше молитвы!

А зачем было Стахору молитвы учить, когда и так от них тесно в городе. Как почнут с утра в воскресенье бога молить все полтораста церквей, три собора да двенадцать монастырей, так от звону в ушах дня на три будто паклей заложено, и по всем улицам, вплоть до самого выгона, ладаном и воском пахнет – не продохнуть.

Одна утеха – Волга-река.

Случалось, что и от реки его прогоняли, когда бояре купаться ходили или царевичу устраивали катание на плоту.

И все же довелось Стахору с царевичем поиграть.

Незадолго перед своим страшным днем затеял Дмитрий «собрать боярскую думу». Надел на сверстников бумажные горлатные шапки, прицепил им пеньковые бороды и раздал деревянные сабельки. Всех назвал знатными именами: были тут и Романовы, и Шуйские, и Бельские.

– А кто ж наибольший боярин, Годунов? – смеясь, спросила кормилица.

Дмитрий поморщился. Быстрым оком окинул товарищей. Годуновым быть некому. Тут приставленный для присмотра за царевичем дьяк Михаил Битяговский заметил присевшего за оградой Стахора, указал на него.

– Энтот вроде бы подошел… худородный.

Царевич обрадовался:

– Худородный и есть. Эй! Поди-ка сюда!

Стахору надо бы бежать, но, как на грех, опять Огурец тут как тут. Взял за плечо и ласково так в воротца втолкнул.

– Иди, сынок, потешь царевича.

Нарядили Стахора. И откуда взялось такое? Получился из худородного хлопца будто в самом деле наибольший боярин. На голову выше других, крепче телом, а в осанке так важен, что даже вечно злой и сварливый дьяк Битяговский пробурчал с одобрением:

– Ишь ты, горазд до чего…

Пономарь сбегал за Саввой. Шутка ли, сын с царевичем в одну игру играть позван. Не то радость, не то тревога защемила батькино сердце, когда увидел он Стахора за дворцовой оградой.

– Винись, бояре, кто измену задумал! – крикнул сын Грозного, подняв деревянную сабельку.

Мальчик, названный Шуйским, упал на колени.

– Так тебе будет! – приговорил Дмитрий, сбивая с него бумажную шапку.

Хохотала кормилица. Невесело улыбнулся Михаил Битяговский. Забава живо напомнила дьяку не столь далекое прошлое. Видно, вновь на Руси будет крепкий царь.

Словно угадав его мысль, Огурец тихо шепнул Савве:

– Иванова кровь…

Савва не отвечал. Он следил за своим сыном. В эту минуту, подойдя к Стахору, Дмитрий потребовал:

– Ты винись пуще всех!

– Што так? – не согласился Стахор и выхватил из-за пояса сабельку. – Давай побранимся. Еще кто кого!

Дмитрий топнул ногой.

– Винись, холоп!

Он замахнулся на Стахора, но не успел ударить.

Стахор прыгнул в сторону и быстрым, коротким движением выбил сабельку из руки Дмитрия.

Кормилица всплеснула руками. Крикнула Битяговскому:

– Михаил! Гляди на него, боже мой! Что деется…

Битяговский бросился к детям.

Стахор, продолжая игру, стоял нахохленный, готовый отразить новый удар. Но Дмитрий не нападал. Он смотрел на дерзкого хлопца, широко раскрыв удивленные, злые глаза. Лицо его сжалось в гримасу. Вдруг не стало хватать воздуха, царевич задышал мелко и часто.

Это длилось недолго. Стахор не успел понять, отчего таким гневом исказилось лицо Иванова сына, как крепкий подзатыльник поверг хлопца на землю.

– Винись, скотина, тебе говорят!

Одной рукой Битяговский прижимал Стахора к земле, другой подавал Дмитрию сабельку.

– Казни его, царевич, я подержу!

Дмитрий протянул вперед худые руки и затряс ими. Все его тело начала сводить судорога, глаза закатились, как у мертвеца, он качнулся на прямых ногах и упал на руки подбежавших мамок. Битяговский отпустил Стахора.

Пораженный и напуганный, хлопец не поднимался с земли, глядя, как мамки уносили бьющегося в припадке падучей царевича.

– Стах! – негромко позвал из-за ограды Савва.

Стахор оглянулся. Отец махал рукой, торопил, а пономарь пятился от него, мелко крестясь и не то скуля от страха, не то хихикая, будто чему-то радуясь.

– Живо, Стах! – снова позвал отец.

Бросив сабельку и сорвав с себя пеньковую бороду, Стахор в два прыжка выскочил за ограду.

Вечер провел Савва в тревоге. Боялся, не пройдет даром Стахорова прыть. А Стахору было жалко царевича. Эк его, бедного, затрясло.

– Видать, он простуженный, – решил мальчик.

– Нет, сынок, черная хворь у него, – объяснил Савва, – злые люди, за царя Ивана, навели на младенца.

– Помрет? – с волнением спросил Стахор.

– Не дай боже такое! И так нам с тобой невядома, что еще будет…

Ночью Савва услышал, как кто-то вызвал пономаря из дому. С некоторых пор он стал примечать, что у Огурца есть тайный сговор с братом царицы, Афанасием. Вот и сейчас, незаметно выйдя вслед, Савва увидел – в тени старой бани, на огороде, с пономарей беседовали двое. Вглядевшись, в одном он признал Афанасия, другой был незнакомый монах, в одежде, отличавшейся от здешней. О чем шла беседа, расслышать не удалось. Только видел, как монах отсчитывал деньги, а Огурец крестился, вероятно клянясь.

Утром пономарь завел с Саввой непонятный разговор.

– Смелый у тебя хлопец растет и ловкий, – начал он вкрадчивым голосом. – С царевичем одногодок, а поди-ка… Не было бы тебе худа с ним.

– Мал еще, неразумен, – заступился Савва за сына, – кто осудит такого.

– В малом-то подчас большая беда растет, – продолжал пономарь, – нынче любого осудить могут… Ушел бы ты от него.

– Ты что, Федор, в уме ли? От сына уйти?

– Ну, в науку отдай куда, – неожиданно предложил пономарь.

– Стаха отдать? – переспросил Савва.

– Его, – подтвердил Огурец и, нагнув лысую голову, зашептал Савве в ухо: – Люди есть, видели сына твоего, говорят, очень он им подходящий. Большие червонцы дадут… Нужен им хлопец, чтобы одногодка был… и безродный… другим именем нарекут, и никто не признает. Отрекись.

Савва схватил пономаря за ворот подрясника.

– Родного сына продать? Говори, что задумали?!

– Христос с тобой! – испуганно замахал Огурец. – Я тебе так просто сказал, что слыхал случаем… а я и не ведаю… дело твое родительское… только, бают, люди есть, не здешней земли… большие червонцы дают… Может, кто и найдется… а ты, конечно, Христос с тобой, – и, вырвавшись из рук Саввы, бочком выскользнул в дверь.

Два дня и две ночи разгадывал Савва загадку пономаря, да так и не смог разгадать. Кому и зачем понадобился малый Стах? На всякий случай решил не отпускать от себя сына дальше, чем на его крик.

Неладное творилось вокруг. Появлялись в Угличе, у двора царицы, незнакомые люди – то монахи, то слуги боярские. И как неведомо никому появлялись, так и исчезали. Торопились среди ночи гонцы, окруженные всадниками с факелами. Братья царицы ходили все время пьяные, раздавали голытьбе мелкие деньги, поили за свой кошт, подбивали на драки. Многое стало непонятно.

Да разве понять было Савве Митковичу, какие нити сплетались вокруг наследника московского престола? Кто поближе стоял, и то не всегда мог разобраться в растущей вражде боярских фамилий, а тем более в тайных хитростях Ватикана и Вавеля, давно с тревогой и жадностью поглядывавших на Восток.

Одно понял Савва – надо бежать. Но как побежишь, когда Огурец каждый час неотступно рядом? Даст знать кому следует – схватят на дороге, разлучат и с сыном и с жизнью. Оторвут Стахора от батьки, сделают хлопцем без рода и племени. Чему захотят – научат, кем захотят – назовут… Зачем?