Семь мелодий уходящей эпохи - Игорь Анатольевич Чечётин

часы кварцевые. Прошло еще немного времени, и я научился разбирать и собирать миниатюрные механические организмы с колесиками. Установку моста на пять осей, когда магнитный ротор шагового двигателя величиной с частичку рисового зернышка так и норовит выскочить и спрятаться на внутренней части пинцета, я проводил без пинцета и часовой лупы только с помощью деревянной зубочистки. Ремонты кварцевых часов стоили дорого, но и удовлетворение я получал от исполненной работы настоящее, оно мне было дороже полученных денег.

Сейчас, по прошествии времени, можно определить несколько причин, приведших к успеху моего индивидуального начинания. Это, конечно, уникальный исторический момент, когда советские люди не только покупали одноразовые часы за большие деньги, но и платили хорошие деньги за их ремонт. Классические часы «7 мелодий» стоили в среднем 60 рублей, это для многих составляло половину зарплаты. Соответственно, граждане охотно платили мастерской 15 рублей за ремонт, из которых половину я забирал себе. Государственные мастерские не брали эти часы в ремонт из-за отсутствия запасных частей, а устранять поломку с паяльником никто из мастеров не мог себе позволить ввиду отсутствия такого паяльника или даже представления о нем, нужных знаний и времени. Свои основные деньги мастера собирали на замене батареек. Впрочем, очень многие все же брали часы в ремонт, предварительно загнув второй контакт в паз для батарейки. Они показывали клиенту часы с новой батарейкой и пустым индикатором, клиент, как правило, на ремонт соглашался.

Таким образом, ремонт часов заключался в устранении рукотворного короткого замыкания. Клиент гулял двадцать минут на улице, а мастер пинцетом или отверткой возвращал загнутый контакт на место и клал в итоге в карман 15 рублей, украв у благодарного клиента три бутылки водки и сырок или пять килограммов вареной колбасы, или батонов хлеба «нарезного» 115 штук и еще горбушку – столько нехитрого товара можно было купить на эти деньги в те годы.

Еще одной причиной моей комфортной работы было полное отсутствие конкурентов. Были два мастера-электронщика, которые выходили с объявлениями о ремонте и покупке импортных электронных часов, но они работали дома и с мастерскими отношений не завязывали. Мы много и продуктивно общались, но для меня до сей поры загадка, отчего они не работали с государственными мастерскими. Впрочем, я сам не сразу нашел мастерскую, где мне предложили работу, но уже потом по их устной рекомендации мне открылись двери часовых мастерских на Соколе, на Парке Культуры, на Войковской. В мастерских мне в день первого визита отдавали кассы с часами клиентов, никогда и нигде не спросив ни паспорта, ни залога – такие вот высокие отношения были приняты у часовщиков на излете социализма.

Основное время и энергия уходили у меня на разъезды по точкам, но я быстро научился ездить на такси, резонно полагая, что мое время теперь действительно стоит денег. Со всеми мастерами я работал на условиях пятидесятипроцентной оплаты – это было правило, которое никто никогда не оспаривал. В среднем в месяц я зарабатывал тысячу рублей и больше.

Деньги я особо не считал, просто складывал лишние стопкой на своей полке в открытом шкафу. Когда стопка разрасталась и красные купюры с Лениным начинали путаться с другими моими вещами, я относил их в сберкассу. Хорошо помню, что ровно через год после моего неожиданного ремесленного старта на моем счету оказалось 16 тысяч рублей. Я пришел домой и рассказал жене, что мы можем теоретически купить Волгу, но «зачем нам Волга с ее пристанями и пароходами». Машину я тогда водить не умел и считал ее ненужной в таком сумасшедшем городе, как Москва, да и купить ее просто так было очень сложно, наличие денег на покупку мало приближало людей к заветной цели, так как автомобили в стране были предметом самого большого дефицита и на них были очереди. Видеомагнитофон удалось достать за 5300 («Жигули» столько стоили). Хорошо помню, что это был Sanyo 4100. Уж очень мне хотелось, чтобы дочь смотрела мультфильмы не по телевизору, а когда ей захочется. Я очень любил, почти как режиссер Волчек, заходить в комиссионные магазины. Я не был вещист или стяжатель, для меня это был созерцательный портал в мир передовых электронных технологий. В то время, как отечественная промышленность покрывалась трупными пятнами, мир окружающий, подсмотренный в комиссионке, восхищал меня всякими диковинками из дня завтрашнего, которые мне очень хотелось потрогать руками. Самой нелепой моей покупкой был беспроводной квартирный телефон с огромной телескопической антенной и продолжительностью автономной работы 30 минут – это один раз с мамой поговорить.

До распада СССР оставалось полтора года. Новый круг тематических знакомств и объявления в рекламном приложении газеты «Вечерняя Москва» о скупке неисправных импортных электронных часов иногда приводили меня к исключительно продуктивным сделкам с оптовыми продавцами часов и батареек. Иногда часы я покупал и по 500 штук зараз, грамотно скинув прайс с двадцати пяти рублей за штуку до трех, батарейки мог брать с десяток тысяч в промышленной упаковке. Нередко месячный заработок часовщика я удваивал или утраивал изящной дневной разовой сделкой.

Для полноты изложения нужно сказать, что в течение полутора лет каждую субботу я выезжал работать в палатку у метро Рижская. Это был расцвет знаменитой барахолки у Рижского рынка, неонепманской московской барахолки. Часовая палатка стояла в двадцати метрах от выхода из метро, была заметна и востребована, с моим приходом клиенты в субботу шли потоком, и я приезжал чинить часы в режиме реального времени. За три-четыре часа работы в табачном чаду под гомон пестрой толпы за окном и непременный скулеж «Ласкового мая» я обычно делал свою месячную зарплату в училище, иногда и больше.

Там, на ступенях рижского рынка, я встретил своего лучшего институтского друга. С большой картонной балалайкой он пел русские песни в составе небольшой фольклорной группы. Через пару лет он уедет навсегда петь в Швейцарию, но об этом мы тогда не знали. Друг не раз приходил в мастерскую после халтуры и долго с удивлением смотрел на мои манипуляции с чужими часами. Глазам своим он верил, но голова его отказывалась понимать увиденное, делился он со мной своим потрясением от впечатления обретенного, где режиссер чинит электронные часы, в которых шевелятся умные цифры.

Однажды я, устав от духоты и сигаретного дыма решил показать ребятам, что такое правильная реклама. Они в этот день купили у проводников ящик дезодоранта «Нежность» и шумно гадали, кому его задвинуть. Я сказал, что такой выразительный товар выгоднее продавать в розницу, не выходя из палатки. Выпав в окно до середины тела, я воздел над собой обе руки с пестрыми жестяными флаконами,