Свободный полет - Кирилл Половинко

– Дмитрий Борисович, ну что вы так самокритично?

– Да потому что мой гребанный сосед отбу́хал логистическую компанию за два года, а я хер сосу!

– Так! Короче! – Лена бахнула папкой по столу, схватила сигареты и вылетела пулей в коридор.

«Трижды при Лене так грубо… Да что на самом деле случилось?».

– Я тут посчитал, подумал… Ведь в шестерках так можно и остаться, Макс.

«Макс? Ого!» – пронеслось в голове у Максима. По каким-то особым причинам Фалдошин не обращался к своим подчиненным по сокращенным именам. На памяти Максима только один раз он слышал от шефа «Серега» по отношению к маркетологу Стрельцову, когда тот развозил его жену по магазинам целый день. В тот раз Дмитрий Борисович провинился перед супругой и заглаживал вину теплом в виде денег на шмотки, и заботой в виде представленного водителя Стрельцова. Около трех месяцев Сергей пробыл «Водителем-Серегой» в тесном продаж-маркетинг кругу после этого случая.

– Ты вроде парень не глупый, а где-то в облаках витаешь, – продолжил Фалдошин. – Тебе бы ускорения придать, так ты горы перевернешь.

– Довольствуюсь тем, что имею.

– А зря, – вздохнул шеф. – Так бы соколом летал.

Еще со студенческой скамьи Максим усвоил, что теплое место пустым не бывает и если комфортно, то лучше синица в руке…

– Да зачем оно мне, Дмитрий Борисович? На хлеб хватает и уже хорошо.

– Мал ты еще. Лбу почти четвертак, а мозги как у школьника. Ты хоть сам знаешь чего от жизни хочешь?

– Ну… Наверное нет. Не заморачиваюсь.

– Хреново, Максим. Жизнь не жизнь без цели, а так, глухое существование. В жизни должна быть цель и мечта, которая будет двигать тобой и твоими поступками. Мечта – это все. Это огонь твоей души. Такие вещи перед собой определять нужно, чтобы к ним стремиться бесконечно, тем самым развиваясь как человек. Вот чего ты хочешь от жизни, если хорошенько подумать?

– Комфорта.

Фалдошин с разочарованием ударил ладонью по столу:

– Херня! Не цель! И не дай Бог мечта!

– А что надо?

– Больше конкретики, эстетики и души. Что-то более живое. Я вот до сих пор живу мечтой. Бегу за ней, бегу… Потом оглядываюсь – почти на месте остался, семимильные шаги… Так хочется чтобы…

Он запнулся и повернул голову к окну.

– Вот что, сынок, – сказал Фалдошин. – Найди себе цель на ближайшие пару лет и покажи мне свои зубы. Я хочу видеть в тебе огонь, перекладываемый в дело.

Он посмотрел на Максима тяжелым взглядом:

– Помоги мне вылезти из этих крысиных бегов и я в долгу не останусь.

Максим не знал что сказать. Все это казалось ему какой-то бессмыслицей.

– Я не останусь на месте, – проговорил шеф. – Я буду бежать дальше. И ты побежишь со мной. Понял?

– Вы хотите чтобы я работал интенсивней, – решил расставить точки над «i» Максим.

– Я хочу чтобы ты пахал как проклятый и помог мне подняться на новый уровень!

– Понятно. И цель мне в этом поможет.

– Именно. Она заставит тебя ответственней относиться к своей работы и деньгам.

Максим смотрел на этого человека и не мог понять – бредит он, или неосязаемые предметы нашей жизни действительно на столько важны?

– Я надеюсь, мы вместе достигнем цели, – сказал Фалдошин.

– Думаю да. А какая у вас цель?

Лицо Дмитрия Борисовича побагровело, костяшки пальцев побелели. Только сейчас Максим понял, какую глупость сморозил (очередную за сегодня).

– Пошел на хер отсюда, щенок!

Максим развернулся и торопливо зашагал к своей коморке с коллегами «продажниками» и маркетологами.

«Господи, спасибо тебе огромное за то, что сегодня пятница».

Стас

Левицкий поприветствовал меня ядовитой ухмылкой и прикурил сигарету.

– Присаживайся! – указал он на диван напротив.

Я фыркнул и пошел к своим вещам, что находились в противоположной стороне комнаты.

Все время, пока я переодевал футболку, этот упырь пялился на меня. Не гей ли он случайно? Внешний вид вызывал у меня подозрения: белый костюм, под ним зеленая рубашка, крашенные волосы аккуратно уложены назад; тонкие черные усики, как по мне, выглядели нелепо. Я посмотрел на этого пижона – он все так же невозмутимо смотрел на меня и улыбался. Подхватив свой рюкзак с вещами я подошел к дивану, сел. Секунд тридцать смотрел ему в глаза. В эти раздражающие голубые глаза (тоже мне ариец). Не знаю что меня раздражало больше: явный закос под натурального голубоглазого блондина, или его идиотская улыбка.

Он выпустил струю дыма:

– Дерзкий.

– Сейчас выхватишь.

Он заржал как конь. Я сжал кулаки – почему-то хотелось влепить ему в ухо как минимум.

– Стас, расслабься. Я пришел с миром, – Левицкий поднял правую ладонь вверх. Мне этот жест показался смешным.

– Я вообще не понимаю что ты от меня хочешь.

– В целом, я пришел на переговоры.

– Ого.

– Да. Мне кажется, что ты один из тех музыкантов, которым не нужно готовиться к переговорам, потому что тебя мало интересует коммерческая сторона творчества. Было бы иначе, ты бы уже начал рыть землю в поисках спонсора и поддержки, но нет, по крайней мере ты (не ручаюсь за твоих коллег по цеху) довольствуешься андерграунд-концертами в переделах области.

– Говори короче, мне нужно аппаратуру грузить.

– Не нужно, – он ухмыльнулся.

– Не понял, – еще больше напрягся я.

– Мои парни помогают твоим собраться. Просто жест доброй воли.

Я машинально потянулся за телефоном в карман. Больше всего я переживал за свой Gibson. Мало того, что он мне влетел в копеечку, так и сама копеечка далась не легко.

– Успокойся, все нормально.

Я положил телефон перед собой на случай срочного вызова. Кто его знает что у Левицкого за парни и что они делают с нашей аппаратурой.

– Стас, давай будем друзьями?

– А зачем ты мне нужен?

– Ты поможешь мне, а я в свою очередь помогу тебе. Я хочу и могу заработать на тебе бабло и дополнительную репутацию. Взамен я могу подарить тебе возможность выйти на новый уровень.

– Я играю для себя и это все, что мне нужно.

– Тогда почему ты распинаешься здесь, на площадке, на которую пришло «две калеки, три чумы»?

– Создаю творческую атмосферу.

– Мне кажется, ты просто играешься в звезду, – он заметил мой вопросительный взгляд. – Тобой движут нереализованные амбиции, в которых ты боишься признаться самому себе. Тебе хочется говорить и быть услышанным.

Этот стервятник был прав. Это то, чего я хотел – говорить и быть услышанным. К своим двадцати четырем я очень четко усвоил, что человек рождается и умирает один. Мы нужны другим только как точка опоры, чтобы в тяжелый жизненный момент опереться и пойти дальше. Ничего святого, о чем пропагандируют на уроках литературы, ничего достойного и значимого, о чем рассказывают на лекциях по истории. Мы – рабы своего эгоизма.

– Я начал играть в одиннадцать, – мне неожиданно захотелось выговориться. – В двенадцать я уже не мог представить свою жизнь без гитары. В то время я был восходящей звездой школы. Все конкурсы, внимание… Я сразу же связался с компанией старшеклассников. Благодаря им социально развился не по меркам средних классов, что стало большим гемороем для администрации школы и моих родителей. На волне подростковой эйфории я пробовал сочинять. Чуть позже я уже писал собственные песни под акустическую гитару. Когда был в старших классах, начали распространяться слухи об одном звездном выпускнике – он со своей школьной группой осели в столице и под флагом нашей национальной поп-рок-группы уверенно шагали по просторам СНГ. Заинтересовавшись, я выяснил, что ребята покорили жюри на фестивале «Красная тревога» одним своим синглом. Одним! За победу в номинации «Открытие года» полагалась запись демо под лэйблом «На широкой ноте».

Я хмыкнул, прикурил сигарету.

– Это было больше похоже на полноформатный альбом, чем на демо новичков.

– Что это была за песня?

Я молча смотрел в одну точку. В моей голове воспроизводился фильм из воспоминаний того вечера, когда я впервые услышал эту запись. В голове сам по себе звучал тот самый мотив.

– Постой… Это была твоя песня? – не унимался Левицкий.

Замигал экран телефона. SMS: «Дружина Левицкого разгружает нашу апп на реп базе. Гибсон оставлю у себя». Я положил телефон обратно на стол, струсил пепел в пепельницу.

– Стас, что это была за группа?

Телефон снова замигал: «Если ты не полный кретин, сделай нам всем одолжение». Я глубоко выдохнул, повертел в руках старый телефон. Через пять лет он больше походил на хлам. Пора было что-то менять. Начать можно с малого.

Я глубоко затянулся, посмотрел в глаза человеку, для которого я был очередной ступенькой:

– Так чем ты, говоришь, мне можешь помочь?

Счетчик показал «47,23». Я протянул водителю полтинник:

– Сдачи не надо.