Девочки - Елена Липатова

Синяя ворона

Я никому не хотела показывать свои стихи — всё получилось само собой, случайно. В областной газете написали про литературный конкурс сочинений для старшеклассников, и Валентина Игнатьевна на уроке литературы предложила нам несколько тем на выбор. Про «успех» мне писать не захотелось, и про всякие там «жизненные идеалы» тоже. А вот последняя тема, хотя и простенькая, мне понравилась.

— Шумилова, у тебя как насчёт «жизненных идеалов»? — громким шёпотом спросил с задней парты Саша Клочков, передразнивая Валентину Игнатьевну.

— Никак, отстань, — не принимает заигрываний Ася и поворачивается ко мне. — Ты что выбрала? «Самый счастливый день»? Мы про это в третьем классе писали…

Есть что-то мистическое в словах, когда их не говоришь, а записываешь на бумаге. На бумаге или в книге слова кажутся более значительными, иногда я даже чувствую, чем они пахнут. Слово «счастье», например, жёлтого цвета и пахнет апельсином…

Есть ещё Синяя Птица Счастья: её ловишь — а она не дается в руки, а если даже и поймаешь её, то только на секунду.

А у меня были эти секунды? Наверное… Я действительно была очень, очень, ОЧЕНЬ счастлива, когда мы танцевали осенний вальс… Но потом Ася всё перечеркнула одним махом и вместо Синей птицы у меня в руках оказалась Синяя ворона…

Синяя ворона улетает на восток.Синяя ворона,Ты куда?Синяя ворона,Посиди со мной чуток —Синяя ворона…Синяя ворона…

Я беру ручку и быстро, почти без исправлений, записываю то, что вспомнилось в связи с апельсинами, которые мне в детстве разрешали есть только по праздникам, потому что у нас тогда совсем не было денег; и про Синюю птицу, которая иногда бывает похожа на Синюю ворону, и про то, что Счастье — не синего, а жёлтого цвета.

А ещё я написала про один день в моём детстве, который тянулся и тянулся, и никак не кончался. «Ну когда же наступит наконец завтра?» — спрашивала я и твердила, что лучше бы этого дня вообще не было, потому что он — лишний…

Я только не написала в сочинении о том, что это был последний счастливый день в моей жизни, потому что когда наступило завтра — не стало мамы…

А когда прозвенел звонок, я вдруг поняла, что всё, что я написала тут — полная чушь! Никто такие сочинения не пишет, а счастье — это вообще что-то непонятное: кто его вообще видел, это самое счастье? Даже Пушкин писал в девятнадцатом веке (мы это по литературе уже проходили), что «на свете счастья нет, а есть покой и воля…». Вот пусть и оставят меня все в покое!

Я уже хотела скомкать своё сочинение и засунуть его в сумку, но подошла Валентина Игнатьевна — и пришлось отдать листок.

«Ну и пусть! Всё равно наши сочинения тут читать никто не будет: Валентина Игнатьевна сказала, что их сразу отправят в Нижний».

…А через месяц — в декабре, перед самым Новым годом, в школу пришло извещение о том, что моему эссе присудили первое место и что оно, может быть, даже будет напечатано в областной газете!

Когда бабушка показала мне газету, я не сразу поняла, что «Ольга Широкова» — это я, а не какой-то взрослый журналист.

Неужели это мои слова? Набранные типографским шрифтом, они казались чужими и не имеющими ко мне никакого отношения. В стихотворении про ворону оказалась другая разбивка: там, где у меня длинная строчка, получились две коротких.

Вечером позвонил из Нижнего папа и сказал, что такое событие нужно обязательно отметить!

А на перемене ко мне подошли наши классные звёзды Оксана Родина и Марина Петрик, для которых я вообще-то пустое место, потому что — маленькая. Не поняла, что им от меня было нужно… Они даже не читали моего сочинения — просто слышали, что обо мне написали в «Нижегородских ведомостях».

Ася объяснила, что Родина и Петрик привыкли быть во всём лучшими, вот им и удивительно, как это выбрали меня, а не их. А вот Ася рада за меня, потому что Ася — моя самая лучшая подруга.

Почему-то всех особенно задело то, что я пишу стихи… Их поместили отдельно, под моим эссе и небольшой заметкой о конкурсе. За неделю до публикации ко мне приезжал молодой журналист и мы с ним долго разговаривали. Он даже хотел меня сфотографировать, но я отказалась, потому что я — нефотогеничная. Этот журналист — он назвал себя Игорем — тоже, оказывается, пишет стихи: у него даже вышли две или три книги. Я никогда не разговаривала с настоящим поэтом и сначала не хотела ничего показывать, но потом всё-таки согласилась и отдала ему несколько стихотворений.

Когда мы с Асей в тот день шли из школы домой, у меня три раза пел в сумке мобильник: сначала позвонил из Нижнего папа, потом — бабушка, а ещё Марина Петрик поинтересовалась, что я буду делать в субботу, и пригласила меня на день рождения.

— Ты у нас просто знаменитость! — удивилась Ася. — Смотри не задавайся!

Мы с Асей снова стали лучшими подругами и всё друг другу рассказываем, как раньше. Недавно Ася поссорилась с Оксаной Родиной, а значит — и с Мариной Петрик, потому что Оксана и Марина — одна компания. И теперь Ася, хотя она и значима сама по себе, вдруг оказалась в стороне от классной элиты. А другие, не элитарные девочки, дружат своими группками и к Асе относятся с недоверием.

Я решила, что если я пойду к Марине на день рождения без Аси, то Ася может на меня обидеться. Да и что я там буду делать в совершенно чужой компании? Ася сказала, что все их знакомые очень взрослые, — есть даже студент из пединститута. И ещё Ася сказала, что Марина Петрик дружит с Юрой Аристовым из первой школы…

Если честно, то я его не очень хорошо запомнила, этого Юру. Когда мы танцевали, я смотрела вниз и по сторонам. А потом он сразу поднялся на сцену, а я была без очков и не могла издалека его рассмотреть. И вообще он меня пригласил танцевать только из-за Аси, вернее, из-за Вадика, и если даже мы встретимся случайно у Марины, то он меня и не узнает!

Так что на день рождения я не иду вовсе не из-за Юры, а из-за того, что мы с Асей — лучшие подруги!

Как хочется быть не такой…

— Ну, пока, — машет мне Ася и ныряет в свой подъезд, а я иду через двор мимо гаражей к соседней пятиэтажке. Обычно бабушка первая возвращается с работы и забирает почту. Но сегодня в институте — заседание кафедры и бабушка придёт домой часов в шесть.

В почтовом ящике редко бывает что-то интересное для меня, потому что с папой мы разговариваем по телефону, а больше у меня никого нет, кто бы мог мне написать. Я открыла маленьким ключом наш ящик и пошарила на всякий случай — может, принесли рекламу или газету.

Ага, что-то есть… Наверное, всё-таки письмо от папы?

Письмо было не от папы, хотя адресовано мне. Большой такой конверт, с редакционным штампом вместо обратного адреса.

«Ой, а вдруг ещё что-то опубликовали?» — подумала я и быстро разорвала бумагу. Внутри — ещё один запечатанный конверт и письмо из газеты:

Уважаемая Оля!

Пересылаю Вам письмо, которое пришло в редакцию на Ваше имя.

С пожеланием дальнейших творческих успехов,

зав. отделом писем

Игорь Пашков.

…Во втором конверте оказалось письмо от совершенно незнакомого мне человека:

Здравствуйте, Оля.

Недавно я прочитал в «Нижегородских ведомостях» Ваши стихи. Скажу сразу: мне они очень понравились. «Синяя ворона» — интересно и неожиданно. Привычнее отождествлять счастье с романтическим образом Синей птицы, а тут — такая «домашняя», совсем не идеальная, ворона…

О «лишнем» дне, который оказался самым счастливым… Да, мы все живём второпях, ловим синих птиц и не замечаем, что счастье — вот оно, рядом:

«Я бегу, бегу за Счастьем,Убегая от него…»

Оля, у Вас — парадоксальные стихи, немного наивные, но искренние и неожиданные. Сколько Вам лет? Я знаю из статьи в газете, что Вы ещё учитесь в школе. В каком классе — в десятом? В одиннадцатом? Хотелось бы узнать о Вас чуть больше.

Немного о себе. Зовут меня Борис, фамилия — Левицкий. Учусь на первом курсе в меде, в Нижнем Новгороде. Стихи не пишу, но поэзию понимаю и люблю. Среди моих друзей есть ребята, пишущие песни. Оля, как Вы отнесётесь к тому, если я покажу им Ваши стихи?

Борис Левицкий

Ой, неужели это — мне и обо мне? Как странно!.. Он такой совсем взрослый, этот Борис. И обращается ко мне на «вы», и слова у него какие-то непривычные, взрослые и серьёзные. Правда, когда я писала про лишний день, я думала совсем о другом…

— Бабушка, когда говорят, что стихи — парадоксальные, это хорошо или не очень? — спросила я за ужином.