Треск Цепей III: Расправив крылья (СИ) - Тихий Даниил

Рус терпел тумаки молча, и с учётом того, что стражи молчали всё дорогу, я начинал задумываться — не нем ли он? Ещё более странным было то, что его мимика никак не менялась даже во время побоев. Он оставался серьёзен. Не злился, не морщился. Сплёвывал текущую в рот кровь и смотрел безразлично. Не мужик — кремень. Если сумеет выбраться, мало мне не покажется.

В избе царила тишина. Никто не топал по половицам и рассохшимся доскам, не переворачивал лавки и не ухал. Оставив залитого кровью пленника «отдыхать», я встал на шаткие ступени деревянной лестницы и приподнял квадратную крышку деревенского погреба.

По глазам больно резанул свет яркого, зимнего дня. Вокруг было пусто. Уже знакомые кровавые следы пятнали стены, а на полу валялся разномастный сор. Разбитые ставни сломанными крыльями повисли на едва уцелевших креплениях.

Я поднимал люк постепенно, щель видимого пространства ширилась пока крышка не откинулась назад. Проделал всё максимально тихо и осторожно. Огляделся, поднялся наверх вдыхая холодный воздух… и едва не нарвался.

Мертвец стоял ко мне боком, лицом к стене, так, как если бы мог видеть маяк (пока тот работал) прямо через препятствие. Стоял он тут уже очень давно, я внимательно отслеживал звуки и не слышал даже лёгкого шороха.

Кадавр не почувствовал моего присутствия. Я шагнул в сторону от подсвеченного ИскИном сектора, что конусом расходился от мертвеца и являлся предположительным полем его зрения.

ХРАКК!

Проклятая половица огласила помещение противным скрипом. Я рванулся вперёд и одновременно с тем немёртвый, что стоял ссутуленным манекеном, расправил плечи и поднял голову, издавая целый букет разномастных звуков. Хруст застоявшихся суставов, бульканье воздуха в слипшихся лёгких и шипение из перекошенной пасти.

Когда-то оно было женщиной, возможно даже привлекательной. Золотистые волосы бывшей рабыни безобразными клочьями свисали с непокрытой головы. Бледная кожа уродливо натягивалась при каждом движении, приоткрывая для взора выпирающие кости и черноту мёртвых вен.

Помня о силе, что может таится в этом тщедушном и костлявом теле, я бил наверняка. На ходу взмахнул рукой и прошептал заветные слова формируя атакующее заклинание:

— Крио Кима!

Серая тень метнулась к мертвецу. Кадавр успел повернуться ко мне своим обезображенным ликом и только. Я врезался в него плечом, прижал к стене, рассчитывая вызвать бытовой огонёк и прожечь его череп, если первое заклятье не сработает.

Но оно сработало…

Едва видимый потусторонний свет в глазах твари потух, а она сама обернулась прахом и костями. С гримасой отвращения я отступил в сторону позволяя отдельным костям и одежде свалиться на пол. Где-то у входа в избу хрустнул снег, а затем кто-то шагнул на ступени крыльца.

На возможную угрозу я среагировал моментально.

На шум пожаловал ещё один «гость». Южанин — судя по одежде. Его грудная клетка была взломана когтистой лапой, кровь запеклась на вспоротой одежде, а сам воин до того ссохся после встречи с охотниками, что теперь был похож на утлое деревце, с которого едва-едва не сваливались штаны.

Притаившись за углом, я дождался, когда он сделает шаг в комнату и напал на него со спины. Обхватив кадавра свободной рукой, я прижал его к стене, а вторую, сверкающую меж пальцев раскалённой точкой бытового заклинания — опустил на череп.

Пахнуло жжёными волосами, гарью и тошнотворным запахом зубной эмали. Этот тоже оказался слабаком. Не стряхнул меня движением костлявых плеч, не ударил вышибая из грудной клетки дух, а просто тихонько умер, вряд ли успев толком осознать, что на него напали.

Убиенные охотниками и восставшие умертвия обладали жалкой крупицей силы. Настолько жалкой, что их смерть не питала мою нейронную сеть. Но после скелета что едва не забил меня насмерть в заброшенных штольнях, я не спешил расслабляться.

Отступив от останков, неожиданно столкнулся с головокружением. Пришлось опереться на холодную печь пережидая приступ дурноты. ИскИн тут же напомнил мне что не стоит обниматься с мертвецами, их прикосновения вытягивают саму жизнь из тела. Что в моём и без того истощённом состоянии было очень даже критично.

На поясе у убиенного остался узкий кинжал, который я благополучно прибрал к рукам, как и поясной мешочек с парой монет и украшений. Саблю мертвец где-то потерял. Ножны на поясе были, а вот самого оружия и след простыл.

Внимательно прислушавшись, я не выявил никаких посторонних звуков. А вот обойдя всю избу и выглянув в окна приметил немало ссутуленных фигур, стоящих тут и там на улице. Но их должно было быть больше… восстали не все? Или из-за нелюбви к свету большинство скрывается в тёмных углах окровавленных изб?

Стараясь держаться подальше от окон, я скрестил руки на груди и прикрыв глаза вновь воспроизвёл заклятье поиска пути. Меня потянуло влево, я почувствовал меч, он всё ещё был где-то рядом, где-то в деревне.

Пришлось принести из кухни тяжёлый стол и перевернув придавить им люк в погреб. Туда же отправилась пара лавок и массивный сундук полный снеди, которой кормили рабов. В основном сухари с примесью какой-то крупы.

Я с радостью подкрепился им, несмотря на дубовую твёрдость и отдающий плесенью запах. Голод не тётка, захочешь жить и не такое съешь. Хотя, с другой стороны, на самих сухарях плесени не было, видимо набрались запаха полежав рядом с чем-то испорченным.

Проделал всё относительно тихо, предварительно убедившись, что рядом с избой — умертвий нет.

Рус наверняка сумеет избавить от верёвки пока я буду отсутствовать. Но выбраться из погреба, не наделав шума, у него не выйдет. Да и тяжестей я на крышку навалил с более чем достаточным запасом.

Улица встретила меня ярким светом и таким непривычным потеплением. Крыши устроили дружную капель, будто общаясь между собой этим дробным перестуком падающих вниз капель.

Мертвецов на улице было и в самом деле немного. В разы меньше, чем должно было быть, но и от них я решил скрываться, чтобы не тратить лишнюю энергию при полном отсутствии хоть сколько-нибудь эффективного оружия.

Вытянутые вдоль дворов заборы, послужили достаточным укрытием, чтобы до поры до времени не попадаться на глаза свежакам, что торчали тут и там в покрытых инеем и окровавленных одеждах.

Мой меч хранился где-то в самом центре деревни. Там же ночью шёл один из самых «громких» замесов. Грохот стоял страшный, даже несмотря на вой вьюги. И как-только я пробрался к центральному перекрёстку, стало ясно, что я не ошибся.

Ближайшие к терему деревенского старосты дома были разрушены до основания, обожжены и разбросаны по брёвнышку. Под действием высоких температур снег растаял, обернувшись к утру ледяным панцирем.

Лошадиный труп розовым пятном осквернённого льда и узлами застывших в нём кишок покоился прямо по центру перекрёстка. Несколько умертвий вмёрзли в ледяной панцирь по колено, и теперь торчали у всех на виду, безмолвным укором той бойне, что произошла тут ночью.

От магии не осталось никакого фона. Не видел я и высокоуровневых, или потенциально опасных тварей. Все замеченные мной мертвецы, помечались ИскИном как слабые, первоуровневые существа. И судя по едва треплющимся в их глазах потустороннем свечении оценка потенциальной угрозы была верной.

Большой дом старосты, типичный для местных деревень был относительно цел. В окружающих его руинах он выглядел непоколебимой крепостью.

Закопченные стены и выбитые двери не в счёт.

Визуально прикинув как буду двигаться к дому я уже собирался отправиться в путь, когда краем глаза заметил движение. Как оказалось — я, не единственный выживший.

Уже знакомый и такой опасный паренёк в кожаной куртке, тот самый что нарисовал на моём лбу сдерживающую руну — был жив, но тяжело ранен. Как, собственно, был жив и его бессменный спутник, здоровенный южанин. ИИ любезно подсказал, что за время моего плена к южанину несколько раз обращались по имени — Ирда.

Ирду сопровождали два воина, один из которых удерживал в руках лук с натянутой на дугу тетивой. Они притаились у забора на другом краю перекрёстка, их молодой лидер лежал на волокуше, а сопровождающие его южане выглядели дико потрёпанными.