Цвет волшебства - Терри Пратчетт

– Все сразу? – слабым голосом уточнил трактирщик.

– Просто он так разговаривает, – объяснил Хью. – И не спрашивай меня, почему. Разговаривает, и все тут.

Все глаза в комнате наблюдали за незнакомцем – все, за исключением тех, что принадлежали волшебнику Ринсвинду, который сидел в самом темном уголке и медленно потягивал из кружки разбавленное пиво.

Ринсвинд разглядывал Сундук.

А вы повнимательнее разглядите Ринсвинда.

Посмотрите на него. Тощий, подобно большинству волшебников, он одет в темно-красный балахон, по которому потускневшими блестками вышито несколько магических знаков. Кое-кто может принять его за простого ученика чародея, сбежавшего от хозяина из протеста, скуки, страха и еще теплящегося желания женщин. Однако шею Ринсвинда украшает цепь с бронзовым октагоном, сразу выдающая выпускника Незримого Университета, высшей школы магии, чей перемещающийся в пространстве и времени трансцендентно-архитектурный комплекс находится одновременно и Там, и Тут. Выпускники этого учебного заведения обычно могут претендовать по меньшей мере на степень мага, но Ринсвинду – после одного злополучного события – пришлось покинуть Университет со знанием одного-единственного заклинания. Теперь волшебник болтался по городу, зарабатывая на жизнь своей врожденной способностью к языкам. Работать он особо не любил, но отличался живым умом и своими пронырливыми повадками напоминал смышленого грызуна. Кроме того, он с первого взгляда мог распознать древесину груши разумной. Как раз сейчас он на нее и смотрел – смотрел и не мог поверить своим глазам.

Архимаг, приложив величайшие усилия и затратив огромное количество времени, мог надеяться в конечном итоге заполучить небольшой посох, сделанный из груши разумной. Это редкое дерево растет только там, где в древности водилась магия, поэтому даже во всех городах Круглого моря не найдется двух посохов из груши разумной. Что же касается огромного сундука… Ринсвинд провел в уме быстрые подсчеты и пришел к выводу, что, даже если бы сундук был до отказа набит звездными опалами и кусками золотоносной руды, все равно его содержимое не стоило бы и десятой части содержащего. На лбу волшебника запульсировала нервная жилка.

Ринсвинд поднялся на ноги и направился к троице у стойки.

– Могу я чем-нибудь помочь? – осведомился он.

– Отвали, Ринсвинд, – рявкнул Пузан.

– Я всего-навсего подумал, что, может, стоит обратиться к этому господину на его родном языке, – мягко предложил волшебник.

– Он прекрасно обходится без твоей помощи, – парировал трактирщик, но все же отступил.

Ринсвинд вежливо улыбнулся чужестранцу и произнес пару фраз по-химерски. Он гордился тем, что бегло говорит на химерском, но чужеземец лишь удивленно поглядел на него.

– Ничего у тебя не выйдет, – знающе покачал головой Хью. – Видишь ли, все дело в этой книжонке. Она советует ему, что сказать. Колдовство, одно слово.

Ринсвинд перешел на высоко-борогравийский, затем на ванглемешт, сумтри и даже на черно-оругуйский язык, в котором нет ни одного существительного и только одно прилагательное, да и то неприличное. Каждая попытка была встречена вежливым непониманием. Отчаявшись, Ринсвинд решил испробовать язык варваров Троба, и тут лицо маленького чужестранца расплылось в довольной улыбке.

– Ну наконец-то! – воскликнул он. – Мой добрый друг! Это замечательно![2]

– О чем это вы? – подозрительно осведомился Пузан.

– Что сказал трактирщик? – поинтересовался приезжий.

Ринсвинд сглотнул.

– Пузан, – сказал он, – чужеземец просит принести две кружки твоего лучшего эля.

– Ты понимаешь его?

– О, конечно.

– Скажи ему… скажи, что мы очень рады его прибытию. И скажи, что еда стоит… э-э… один золотой.

На какое-то мгновение лицо Пузана напряглось – словно некая ожесточенная внутренняя борьба происходила в трактирщике, – и после секундного колебания он во внезапном порыве щедрости добавил:

– Твой завтрак я тоже включу в его счет.

– Чужеземец, – ровным голосом сказал Ринсвинд, – если ты останешься здесь, то к ночи тебя либо зарежут, либо отравят. Только не переставай улыбаться, иначе меня постигнет та же судьба.

– Да что вы! – воскликнул приезжий, оглядываясь по сторонам. – Здесь так очаровательно! Настоящий морпоркский трактир. Знаешь, я так много о них слышал. Ты посмотри, какие своеобразные старые балки. И такие солидные…

Ринсвинд быстро глянул вокруг себя на тот случай, если утечка магии из расположенного за рекой Квартала Волшебников вдруг перенесла их в какое-то другое место. Но нет, все тот же зал «Барабана» – покрытые пятнами копоти стены; пол, устланный гниющим тростником, поверх которого валяются трупики безымянных жучков; прокисшее пиво, которое не столько покупалось, сколько бралось напрокат. Ринсвинд попробовал примерить этот образ к слову «своеобразный» или, скорее, к его ближайшему тробскому эквиваленту, звучащему как «эта приятная странность конструкции, встречающаяся в коралловых домиках, поедающих губки пигмеев с полуострова Орохаи».

Его разум не выдержал подобного сравнения.

– Меня зовут Двацветок, – продолжал гость, протягивая руку.

Трое его собеседников инстинктивно опустили глаза, чтобы проверить, нет ли в ней монетки.

– Рад познакомиться, – ответил Ринсвинд. – Я Ринсвинд. Послушай, я не шучу. Это настоящий притон.

– Прекрасно! Сюда-то я и хотел попасть!

– Не понял.

– Что это за жидкость в кружках?

– Это? Пиво. Спасибо, Пузан. Да. Пиво. Ну… Пиво, в общем.

– А, этот столь характерный напиток. Как ты думаешь, маленькой золотой монетки хватит, чтобы заплатить за пиво? Я бы не хотел никого обидеть.

Монета уже наполовину высунулась из его кошелька.

– Аг-ха, – закашлялся Ринсвинд. – Я хочу сказать, нет, ты никого не обидишь.

– Хорошо. Значит, это притон. Ты имеешь в виду, что сюда частенько захаживают всякие герои и искатели приключений?

Ринсвинд поразмыслил над этим предположением.

– Да? – в конце концов выдавил он.

– Замечательно. Я хотел бы познакомиться с кем-нибудь из них.

Тут волшебнику пришло в голову разумное объяснение поведения чужеземца.

– А, – догадался он, – так ты приехал за наемниками?[3]

– О нет. Я просто хочу познакомиться с этими людьми. Чтобы, вернувшись домой, я мог похвастаться этим.

«Знакомство с клиентами «Барабана» скорее будет означать, что ты вообще не вернешься домой, – мрачно подумал Ринсвинд. – Разве что ты живешь ниже по течению и твой труп случайно пронесет мимо».

– И откуда же ты родом? – поинтересовался Ринсвинд.

Тем временем Пузан тихонько ускользнул в одну из задних комнат. Хью с подозрением наблюдал за беседой из-за ближайшего столика.

– Ты когда-нибудь слышал о городе под названием Бес Пеларгик?

– Ну, я в Тробе пробыл очень недолго. Так, заглянул проездом…

– О, это не в Тробе. Я говорю на этом языке, потому что в наши порты заходит множество тробских кораблей. Бес Пеларгик – это главный морской порт Агатовой империи.

– Боюсь, никогда о такой не слышал.

Двацветок приподнял брови.

– Правда? Она довольно-таки большая. До нее примерно неделя ходу от Коричневых островов. Плыви по вращению и вскоре наткнешься на нее. Эй, что с тобой?

Чужеземец торопливо обежал вокруг стола и вежливо постучал судорожно кашляющего волшебника по спине.

Противовесный континент!

За три улицы от трактира старик бросил в кислоту монету и осторожно покачал блюдце. Пузан с нетерпением взирал на происходящее – ему было не по себе в этой комнате, которая вся пропиталась вонючим дымом из чанов и булькающих реторт. Стены помещения были сплошь заставлены полками, на которых виднелись неясные очертания неведомых вещиц, наводящих на мысли о черепах и чучелах небывалых монстров.

– Ну? – требовательно спросил трактирщик.

– В таком деле торопиться нельзя, – брюзгливо отозвался старый алхимик. – Проверка времени требует. Ага!

Он подтолкнул блюдечко пальцем. Монету затянул водоворот зеленых красок. Понаблюдав за реакцией, алхимик проделал какие-то расчеты на обрывке пергамента.

– Исключительно интересно, – наконец заявил он.

– Она настоящая?

– Это зависит от того, что ты подразумеваешь под этим словом, – поджал губы старик. – Если ты хочешь узнать, равняется ли она, к примеру, пятидесяти долларам, то я тебе отвечу, что нет, не равняется.

– Так я и знал! – возопил трактирщик и ринулся к дверям.

– Видимо, я не совсем ясно выразился… – крикнул вслед алхимик.

Пузан сердито повернулся к нему.

– Что ты хочешь сказать?

– Видишь ли, за долгие годы наши деньги стали… разбавленными, что ли? В обычной монете золота содержится лишь четыре части, а остальные восемь частей составляют серебро, медь и так далее.