Эффект бабочки - Альвтеген Карин

Смотрю на часы. Осталось пять минут. Подхожу к кулеру, стоящему у стены, чтобы налить стакан воды. В тишине раздается шум воздуха в аппарате. Я тут же отпускаю кнопку и сажусь на место. Вспоминаю прошлый раз. Озвучив договоренность, психотерапевт замолчал, и я уже почти запаниковала от возникшей тишины. Потом осознала, что предполагается, будто я начну разговор. Получилось не очень. Я потратила весь сеанс на то, чтобы представить себя в выгодном свете, твердо решив стать его лучшим клиентом. Компетентная, состоявшаяся личность, попавшая сюда скорее по случайности. Я отчиталась о своих ответственных обязанностях на работе, рассказала о высокой интенсивности труда, международных связях и частых командировках. Домой я ушла в приподнятом настроении, которое продержалось до вечера, пока я не осознала, что заплатила семьсот пятьдесят крон за безобидную светскую беседу.

С тех пор я начала тренироваться. Неделю тщательно обдумывала, с чего начать. А теперь сижу здесь, и ни одна из хорошо звучавших в полумраке спальни фраз не выдерживает яркого освещения его кабинета.

По телу идут мурашки. Мне трудно усидеть на месте. То, что мне предстоит, кажется уже почти угрожающим. В течение сорока пяти минут мы будем препарировать мою психику, а Турбьёрн так и останется для меня совершенно чужим. Я загуглила его имя, но ничего не нашла – даже домашнего адреса. Сколько ему лет? Наверное, пятьдесят пять. Седые прямые волосы коротко подстрижены, очки в стальной оправе, и в прошлый раз он был одет с иголочки – джинсы, рубашка поло и пиджак. Легкий намек на брюшко состоятельного человека. Матовое обручальное кольцо глубоко врезалось в кожу. Обстановка кабинета тоже никаких наводок не дает. Два кресла из ротанга, между ними – журнальный столик, чисто убранный письменный стол, кушетка с бежевыми декоративными подушками и до отказа заполненный книгами стеллаж – правда, я сидела слишком далеко от него, чтобы различить названия на корешках. На расстоянии вытянутой руки от моего кресла стояла упаковка бумажных салфеток.

«Не дождетесь», – подумала я.

Услышав звонок мобильного, роюсь в сумочке, чтобы отключить звук. В тот же момент слышу, как в холле открывается дверь, и в проеме появляется Турбьёрн.

– Виктория. Проходите.

Я встаю с улыбкой. В кабинете он приветствует меня за руку. Дверь захлопывается, и я усаживаюсь в ротанговое кресло. Оно скрипит подо мной. Я уже не помню заученную вводную фразу. Турбьёрн кладет руки на колени. Смотрит в никуда ничего не выражающим взглядом.

Секунды тикают, пальцы сжимают подлокотники. «Я – компетентная, состоявшаяся личность».

– Дело в том, что у меня возникла небольшая проблема на работе.

Будиль

Когда я захожу в кафе «Табак», Виктория уже за столиком. А я ведь пришла на десять минут раньше срока – дочь унаследовала от меня приверженность к пунктуальности и даже немного усовершенствовала ее. Виктория сидит в дальнем углу, уставившись на экран своего мобильного. Несколько секунд я рассматриваю ее, а потом, взглянув в сторону входа, она резко поворачивается и окидывает меня взглядом с ног до головы. Может быть, ее недоумение вызывает мое новое весеннее пальто красного цвета? Признаться, в моем гардеробе таких вещей немного. Я собираюсь, делаю усилие над собой, чтобы идти нормально, но мне кажется, со стороны моя походка выглядит неестественно. Все мое внимание приковано к левой ноге.

Виктория пришла прямо с работы. Это видно по ее элегантной одежде. Изящный пиджак поверх тщательно выглаженной блузки, как и подобает юристу Финансовой инспекции. Способная всегда и во всем – это тоже моя наследственность, хотя наши усилия принесли разные плоды. Моя академическая карьера завершилась должностью менеджера по заказам и работе с клиентами в компании «Строительные и автомобильные стекла Берга». Со временем мне еще поручили бухгалтерию и контроль за складом, я работала так прилежно, что компания смогла оптимизировать издержки, сократив моих коллег, и на работе стало одиноко. Но собственник, конечно, моей работой был чрезвычайно доволен.

Виктория начинает говорить, как только я приближаюсь к столу.

– Я звонила тебе на неделе. Ты что, не видела мои сообщения?

Я откашливаюсь в ответ и начинаю нервничать. Как непослушный ребенок в ожидании заслуженного наказания. Дочь требовательно смотрит на меня, пока я расстегиваю пальто, пожалев, что надела его сегодня. Это перебор – красный цвет восклицательным знаком выделяет то, о чем я рассказывать не собираюсь.

– Сейчас, только разденусь.

Иду назад к входной двери. Правой здоровой рукой дотягиваюсь до вешалки и, повернувшись спиной к столику, закрываю на мгновение глаза и делаю глубокий вдох. Это ради нее, уговариваю я себя. Ради самой Виктории не буду ничего ей рассказывать. Только о разводе. Я держалась, стиснув зубы, тридцать лет, чтобы ничего кардинально не менять, не ставить под угрозу ее потребность в контроле над ситуацией. Сохраняла для нее стабильную базу, чтобы дочь смогла расправить крылья, которые я сама расправить так и не смогла.

Но больше я держаться уже не могу.

У столика стоит официант, я заказываю бокал вина. Виктория свой уже наполовину осушила, но от добавки отказывается и просит принести газированную воду.

Мгновение мы сидим молча. Я не знаю, с чего начать. Она успевает меня опередить.

– Судя по твоему сообщению, ты хотела что-то обсудить со мной.

Я медлю и подыскиваю одну из заранее заготовленных фраз.

– Да. У меня грустные новости. – На лице дочери я успеваю прочитать много эмоций, прежде чем набираюсь мужества продолжить. – Понимаю, что это может тебя огорчить, но я рассталась с Кристером. На развод подавать не буду, а жить собираюсь отдельно.

Виктория открывает рот и молча смотрит на меня. В это мгновение я начинаю слышать звуки вокруг и отдыхаю, переключая внимание на несущественное.

– У тебя появился другой? – произносит она наконец.

– Да нет, что ты. – Ее вопрос звучит так абсурдно, что вызывает у меня улыбку. – И где же мне встретить другого? В автобусе по пути с работы домой, что ли? А где еще?

– Ну мне-то откуда знать? – она пожимает плечами и выдерживает секундную паузу. – Может, на работе.

Я предпочитаю промолчать. Как мало ей известно о моей жизни. Разговоров о работе лучше избежать – не хочу рассказывать, что уволилась. Будет трудно объяснить, не раскрыв всей правды.

– А что Кристер? Ты сказала ему? – сдержанно спрашивает Виктория. Выражение ее лица меняется при упоминании отца.

– Конечно, сказала.

– И что он думает по этому поводу?

Я пожимаю плечами:

– Честно говоря, не знаю.

Я на самом деле не знаю. Может быть, когда я паковала свою одежду, он был в состоянии шока, потому что ничего не сказал. Просто стоял, скрестив руки на груди, и как-то снисходительно улыбался, будто думал, что скоро я опять начну развешивать вещи по местам. Лишнее доказательство того, насколько плохо он меня знает. За тридцать лет я ни разу не угрожала ему уходом. Ни единого раза.

Использовать такие фразы было его прерогативой.

– Тебе лучше обсудить это с отцом. Теперь вы должны выстраивать свои отношения самостоятельно, без моего посредничества.

Я действительно выступала в качестве посредника между ними. Они уже много лет не разговаривали друг с другом без крайней необходимости. Иногда я созваниваюсь с дочерью, потом пересказываю наши разговоры Кристеру, и, хотя я вижу, что ему интересно, он почти не задает вопросов. В те редкие случаи, когда Виктория навещает нас, дочь с отцом держатся в рамках вежливости.

– Посредничество? – фыркает дочь. – Вот, значит, как ты это называешь.

Я чувствую, как напрягаюсь всем телом. В ее манере поведения появилось что-то новое, чего я раньше не замечала. От этого уверенность покидает меня еще быстрее.

– Да, ведь можно сказать, что я была вашим посредником, разве не так?

– Я бы скорее назвала тебя адвокатом.