Сказочки - Наталия Шнейдер

— Господи, дураки какие! — не выдержал я. — Кому та корона сдалась!

Маша иронично прищурилась:

— Так уж и не нужна? А сам ту корону примерить не хочешь?

На пару минут я лишился дара речи. С трудом отдышавшись, выговорил:

— Смеешься? Не подходит корове черкасское седло. Куда мужику корона.

— Не смеюсь, Емеля. Спрашиваю. Ума у тебя больше, чем у любого царевича, что свататься приезжали. А то что ты этой короны не хочешь — тем лучше. Будешь о стране думать, а не о власти. Ну, а я помогу, чем смогу.

— Нет, — отрезал я — Не нужна мне корона. Ничего мне не нужно, кроме…, — я осекся.

Маша лучезарно улыбнулась:

— Кроме? Так чего же ты хочешь, Емеля?

— Да ничего мне не надо, кроме тебя! — заорал я. — Хватит издеваться!

Царица улыбнулась еще шире.

— Дурак ты, Емеля! Неужели так ничего и не понял?

Серые глаза сияли. Не смея поверить, я медленно шагнул, осторожно склонился к ее губам. За спиной мать выронила крынку. Но этого уже никто не услышал.

Государь Емельян Петрович устало стянул с головы корону. День выдался отвратительный — иноземные послы могут уморить кого угодно. А вечером еще пир в их честь. Царь плюхнулся в кресло:

— Пропади оно все пропадом! Отрекусь и уеду в деревню, коров пасти.

Марья засмеялась:

— Перебьешься. Кто править-то станет, Ваня, что ли?

— Да хоть бы и Ваня, — хмыкнул Емеля. — Парень не по годам смышлен.

«Не по годам смышленый» мальчишка, устроился у отца на коленях:

— Батюшка, расскажи сказку.

— Сказку? — Царь встретился глазами с женой, лукаво улыбнулся: — Ну, слушай сказку: Жил-был Емеля — дурак, да ленивый-преленивый…

Иван-Царевич — Серый волк

Крикну я… но разве кто поможет

Чтоб моя душа не умерла?

Только змеи сбрасывают кожи

Мы меняем души, не тела…

Н. Гумилев.

В тот кабак меня затащили приятели. Не друзья — друзей у меня никогда не было, да и не могло быть, если хорошенько подумать. Ребятам хотелось развлечься, им казалось, что нужна компания, и я согласился, благо полнолуние только что миновало и на какое-то время я мог вздохнуть спокойно. Как всегда бывает в таких местах, компания распалась, стоило ее участниками пропустить по паре стопок и приглядеть себе девиц посимпатичнее. Я в одиночестве сидел за столиком, тянул пиво из кружки, слушал дикие скрипы, которые сейчас гордо именуются музыкой, и пытался понять, чего ради я вообще сюда заявился и почему до сих пор не ушел. Все равно ведь не получится ощутить себя таким, как все — и чем старше я становлюсь, тем реже это удается.

За мой стол плюхнулась ярко накрашенная девица, дохнула густым пивным перегаром.

– Скучаешь?

– Отнюдь.

– Я давно за тобой наблюдаю. Сидишь, на девок не пялишься, не танцуешь. Ты че, голубой?

Я внутренне поморщился от этого «че». Нет, при желании я мог бы говорить на подобном жаргоне часами — в каждое время он был свой и каждый раз старики хватались за голову и вопрошали, куда катится мир. Куда-то катится, наверное…

– Я не голубой. — ответил я. — Я оборотень.

– В погонах? — она пыталась быть остроумной.

– Нет. Обычный оборотень.

Нравятся мне нынешние времена. Лет пятьсот назад за подобную фразочку бы спалили моментально. Лет пятьдесят назад — смирительная рубашка была бы гарантирована. Сейчас же молча крутят пальцем у виска и уходят. Или принимают за желание проявить оригинальность. Вот и эта девица…

– Че, правда? А прям щас перекинуться можешь?

Разумеется, смеется. Ох, девочка, убереги тебя твой господь от встречи со мной через три недели.

– Прям сейчас не могу. Народ перепугается.

Она понимающе улыбнулась. В ее глазах я обычный болтун. Пусть думает — поболтаем. Смыть с нее эту жуткую раскраску, наложить приличный макияж, была бы красавицей. А, впрочем, какая мне разница — главное, что еще какое-то время можно будет просто разговаривать и не возвращаться в пустую квартиру ждать неизвестно чего.

– Пиво будешь?

Она кивнула, я заказал. Она отхлебнула из стакана и спросила:

– А как становятся оборотнями?

Как, как… Батюшке спасибо надо сказать, до сих пор небось в гробу переворачивается. Да полюбовнице его. Гулять-то он с ней гулял, а как жениться пора настала, так и выбрал девушку из приличной семьи, да невинную, само собой. Бывшей и глядеть в свою сторону заказал. Еще и насмех поднял, с чего, мол, ты взяла, что я на девке гулящей женюсь? А баба-то к ведьме побежала. Отомстить. Чтобы жена молодая живого ребенка родить не смогла. Только ведьма-то все по-своему повернула. Грех, говорит, на душу брать не захотела, дите невинное губить. Родился у них мальчик, Ванюша. Оборотень.

Когда это случилось в первый раз, мне было лет семь. Половину кур передушил и собаку нашу задрал. А потом проснулся утром и подумал, что таких кошмаров мне не снилось никогда. Да только это был не сон. Сказки про разумных и хитрющих оборотней всего лишь сказки. Зверь — он и есть зверь. А самое страшное то, что человек потом вспоминает все, что этот зверь вытворял. Вспоминает, да только изменить уже ничего не может.

Как никто не узнал, как не сожгли — до сих пор удивляюсь. Родители уберегли. Они-то и придумали на время полнолуния меня в погреб запирать. Чтобы не натворил чего-то совсем непоправимого. Других детей у них почему-то так и не родилось. Любили, какого есть, пока не померли. От старости — хоть тут повезло.

Так и жил потом — вроде и человек, вроде и нет. И с людьми, и сам по себе. Прятался, как мог. Кое-кто, правда, знал. Маша, например, жена моя. Ну, сказки-то про Марью Моревну все слыхали. Сказки, они, конечно, на то и сказки, чтобы все переврать. Никакой царицей она не была — обычная колдунья. Да и я отродясь царевичем не был. А Кощей — был.

Где уж он мою Машу углядел, не знаю. Потом уже она рассказала, что подсылал он к ней людей, уговорить по-хорошему пытался. А как не вышло — просто умыкнул. Пока я очередное полнолуние в подвале высиживал.

Как я дознавался, что случилось, как искал — рассказывать долго. Нашел — в тереме под замком. Кощей умыкнуть-то умыкнул, да все в благородство играл — подарки, трубадуры — настоящего, видите ли чувства ему захотелось. У него, мол, времени много — колдуны куда больше простых людей живут — глядишь, и смягчится Марья.

В общем, не знаю, кто из нас большим дураком оказался. Он, когда ее под замок запер, а воспользоваться не воспользовался, или я, когда ночью в окно к ней залез. Думать надо было, почему это ни на окнах ставней, ни под окнами сторожей не оказалось. А к чему сторожа, если заклятья есть. Тревога сразу поднялась, повязали, а наутро к хозяину поволокли. Тот посмотрел на меня, усмехнулся — усмешка у него уж больно противная была: