(не) просто сосед (СИ) - Андриевская Стася

— Спасибо! Не представляешь, как для меня это важно!

— Должна будешь! И кстати, отсос был шикарный. Такое впечатление, что ты на ком-то тренируешься.

Это был обычный для него комплимент «два в одном»: и похвала, и что-то типа признания в любви. Что-то вроде: «Так как можешь ты, не может больше никто, поэтому я тебя ревную, и ты должна это знать» Раньше, ещё до свадьбы и рождения Маруськи, как только Полина окончательно привыкла к своеобразным манерам Марка, ей даже начала нравиться его нарочитая грубость. Но тогда ей и глубокий, до рвоты, минет почти понравился — казалось, ведь, это страсть на разрыв, до испепеления! Всё ради своего мужчины!

А теперь его грубость лишь раздражала и обижала. А минет… Просто сноровка и правильное дыхание. Просто надо потерпеть, а потом пару дней горло болит и мучает вопрос — ну неужели ему реально ещё не надоела эта игра в принуждение?

Часы показывали третий час ночи, Марк давно храпел, а Полина всё не могла уснуть. Опять вспоминала того мужика. Вот точно, хищник. Волчара. Видавший виды и уставший от жизни циник.

А вообще, какого чёрта, спрашивается, она просто не вышла из лифта сама? Зачем нарывалась, провоцируя его? Ну и пусть бы ехал первым!

…Да ещё и найти обещался!

От мысли, что он знает её подъезд, замирало сердце. Кто он такой, что у него на уме? А вдруг он не «лифтёр», но его последователь? Бывает же, что у маньяков появляются подражатели. Правда, что ли, позвонить завтра в полицию?

Замучившись лежать без сна, подошла к окну, открыла его. Майская ночь пахла дождём и тополиными почками. По протянувшейся чуть поодаль дороге изредка проезжали машины, мелкая изморось дробила свет их фар, вытягивая его яркими красными и бело-жёлтыми лучами. Красиво. Холодновато, правда, но зато так свежо и чисто! Шагнуть бы на эту свежесть, захлебнуться восторгом… И взлететь!

На подоконник снаружи невесомо скользнула тень. Полина улыбнулась, приложила к сетке ладонь:

— Дурак ты, Бублик, допрыгаешься как-нибудь. — Черный кот с забавным пятном-колечком на морде, потянулся носом, принюхался. — Что, тоже не спится?

Этот кот любил её окно и всё норовил пробраться и в квартиру. Как его звали на самом деле, Полина не знала, как и того, где он жил. Но понятно, что где-то на девятом, потому что по периметру всего дома, как раз на стыке с восьмым этажом, тянулся карниз сантиметров пятнадцать в ширину. Среди жильцов почему-то считалось, что он привлекает воров с крыши, поэтому все они поголовно ставили на окна решётки. Полина же решила, что если ты случайно не дурной кот, то устоять на таком карнизе не реально — на такой-то высоте! Поэтому, первым же делом, как въехали в квартиру и затеяли ремонт, уговорила Марка снять решётки.

Бублик, убедившись, что Полина настроена мирно, поднялся на задние лапы и вдруг шустро полез по москитной сетке вверх. Затрещал, разрываясь под его когтями, многострадальный пластик.

— Кш! — зашипела Полина. — Ну-ка, пошёл! Пошёл, отсюда, нахал! Кш!

Он сбежал, и сразу стало тихо и одиноко, но откуда-то едва уловимо потянуло табаком. Полина улыбнулась — ещё какой-то полуночник нарисовался. Стоит сейчас, как и она, у окна, смотрит на огоньки далёких фар внизу и о чём-то думает. Может, его тоже что-то гложет, а может, он, как и она, хотел бы взлететь…

А дым из лёгкого шлейфа превратился вдруг в густое облако. Вот ещё небывалое! Откуда это, интересно? Снизу? Полина поморщилась и, с сожалением закрыв окно, вернулась в постель.

Глава 5

Руслан проснулся как-то вдруг. Лежал, вглядываясь в темноту, и всё не мог понять, где он и что это гудит, отдаваясь вибрацией в спину. Водка с красным перцем работала — горло драло чуть меньше, чем вчера, но всё равно, ощущение, словно битого стекла нажрался.

Наконец узнал звук — лифт. Мысли тут же заметались… И замерли. Вспомнил.

Мамина квартира. Его квартира.

Вынув из-под головы затёкшую руку, повернулся на бок. Где-то в недрах дивана дзенькнула слетевшая пружина, и запах старости и пыли, мгновенно став гуще, наотмашь вонзился в душу. Или в совесть — что там, обычно, у нормальных людей в груди на уровне сердца болит?

Сел, растёр ладонями лицо. Зашипел, задев ссадину на переносице. Глянул на светящийся циферблат на запястье — третий час. Нехило, прилёг. Почти на двенадцать часов. Да ещё и как был — в ботинках и куртке.

Подсвечивая телефоном, нашёл выключатель, щёлкнул — ничего. Вышел в коридор, щёлкнул — ничего. Оказалось, пробки в счётчике, не автоматы, а именно пробки — керамические, допотопные — подвыкручены. Довернул на место, и свет тут же вспыхнул. На кухне весело затарахтел холодильник «Минск». Руслан его почти новым брал, с рук, ещё в девяносто седьмом. Незадолго до.

Стоял в коридоре, словно на распутье, смотрел на покрывший всё вокруг слой пыли, на паутину, на лопнувшие, отстающие от стен обои. На мамин плащ, одиноко висящий на вешалке у входа, и стоящие под ним растоптанные старушечьи туфли… И не понимал что теперь. Думал, ведь, это будет легко. Думал — давно отболело и зачерствело. А оно вон как, оказывается. Всё равно по живому.

В зале вся стена над диваном оказалась завешана фотографиями: он и Алинка, сестра. Алинки больше — и детские, и взрослые, а Руслан в основном только школьник. Или вот ещё, дембельская: краповый берет, значки, аксельбанты… Рожа светится от гордости, грудь колесом — того и гляди, лопнет. А призвался бы на полгода позже, была бы ему вместо дембеля первая Чеченская — первой очередью и пошёл бы, как многие. А так — везунчик.

А может, и не везунчик. Может, лучше бы посмертно, но героем, чем так.

Побежал взглядом дальше и неожиданно словно споткнулся об фотку в рамочке. Подошёл ближе.

Он и Иринка. Молодые, красивые. Счастливые. Сейчас ещё парочку кадров — и к гостям, в ресторан при Интуристе. Через два дня Руслан купит холодильник «Минск», ещё через неделю — телевизор «SONY». А пока они, сцепив руки, хвастаются на камеру обручальными кольцами и думают, что это навсегда.

Идиоты.

Порвал фотку, пошёл по квартире дальше. В спальне долго стоял перед трельяжем, глотал колючий ком в горле. Подбирал слова. И не нашёл ничего, кроме:

— Привет, мам…

На этом, вставленном между зеркалами фото она была молодая, всего на два года старше, чем он сейчас. И радостная, потому что уже знает, что беременна от любимого мужчины. Ну и что, что сорок пять — это, вроде как, поздно рожать? Ну и что, что мужчина тот безнадёжно женат? Она любила его и вроде была счастлива, хотя иногда, когда Руслан заставал её на кухне заплаканной, прижимала к груди его голову и повторяла шёпотом, как заклинание: «Так нельзя любить, сыночек… Так нельзя любить… Это хуже рабства. Так нельзя…» Позже Руслан понял — она всё надеялась, что отец разведётся, но он так и не решился.

Зато с сыном проводил столько времени, сколько не каждый законный отец мог.

Руслан, сын диспетчерши автопарка, можно сказать, рос у неё на работе, а точнее у отца — в гаражах того же парка, среди пропитанных маслом железок, инструмента, выхлопных газов, запахов солярки и резины. Среди автослесарей и механиков. Среди домино, сушёной тараньки, самокруток, а, иногда, и водки с пивом. Среди левых заказов от частников, золотых рук мастеров, их гениальных идей и дельных советов растущему на их глазах «Руслану Батьковичу»…

Задумчиво вернул фото на место.

Она возлагала на Руслана столько надежд и ждала до последнего. А он, как последняя сволочь, отложил её на потом. Из-за бабы, которая ни одного мгновенья того не стоила. И уже не исправить. Вот такая жизнь, хрен ли там.

Оконные рамы были деревянные, до сих пор заклеенные по периметру бумажками. Руслан рванул их, распахивая, и в это же мгновенье под потолком взорвалась единственная лампочка.

Сколько он простоял вот так — сунув руки в карманы и глядя то на тёмное зарешёченное небо, то на сонные отблески фар, скользящие по дороге внизу? Долго. Сначала по привычке фильтровал огни: ауди, фольц, пятнаха… А потом мысли побежали сами по себе: по холодной сырой лесополосе, в которой очнулся неделю назад побитый и полуголый; по босым ногам, отмеряющим километры стылой ночной трассы; по самоуверенным рожам Бодряковских дегенератов; и по единственному на тот момент злому страху, что пока он тут бредёт в ночи в сторону города, от его сервиса может остаться лишь пепелище…