Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отношения князей-бояр к государям определялись в Москве не отвлеченными теоретическими рассуждениями, а чисто житейским путем. И полнота государевой власти, и аристократический состав боярства были фактами, которые сложились исподволь, исторически и отрицать которые было невозможно. Князья-бояре до середины XVI века совершенно признавали «самодержавство» государево, а государь вполне разделял их понятия о родовой чести. Но бояре иногда держали себя не так, как хотелось их монарху, а монарх действовал не всегда так, как приятно было боярам. Возникали временные и частные недоразумения, исход которых, однако, не изменял установившегося порядка. Боярство роптало и пробовало «отъезжать»; государи «опалялись», наказывали за ропот и отъезд, но ни та ни другая сторона не думала о коренной реформе отношений. Первая мысль об этом, как кажется, возникла только при Грозном. Тогда образовался боярский кружок, известный под названием Избранной рады, и покусился на власть под руководством попа Сильвестра и Алексея Адашева. Сам Грозный в послании к Курбскому ясно намекает на то, чего хотели достигнуть эти люди. Они, по его выражению, начали совещаться о мирских, то есть государственных, делах тайно от него, а с него стали «снимать власть», «приводя в противословие» ему бояр. Они раздавали саны и вотчины самовольно и противозаконно, возвращая князьям те их вотчины, «грады и села», которые были у них взяты на государя «уложением» великого князя Ивана III. В то же время они разрешали отчуждение боярско-княжеских земель, свободное обращение которых запрещалось неоднократно при Иване Васильевиче, Василии Ивановиче и, наконец, в 1551 году: «Которым вотчинам еже несть потреба от вас даятся, – писал Грозный о боярах Курбскому, – и те вотчины ветру подобно роздал» Сильвестр. Этой мерой поп «примирил в себе многих людей», то есть привлек к себе новых сторонников, которыми и наполнил всю администрацию: «ни единые власти не оставиша, идеже своя угодники не поставиша», говорит Грозный. Наконец, бояре отобрали у государя право жаловать боярство: «От прародителей наших данную нам власть от нас отъяша, – писал Грозный, – еже вам бояром нашим по нашему жалованью честию председания почтенным быти». Они усвоили это право себе. Сильвестр таким способом образовал свою партию, с которой и думал править, «ничтоже от нас пытая», по словам царя. Обратив внимание на это место в послании Иоанна к Курбскому, В. И. Сергеевич находит полное ему подтверждение и в «Истории» Курбского. Он даже думает, что Сильвестр с «угодниками» провел и в Судебник ограничение царской власти. Осторожнее на этом не настаивать, но возможно и необходимо признать, что для самого Грозного боярская политика представлялась самым решительным покушением на его власть. И он дал столь же решительный отпор этому покушению. В его уме вопрос о боярской политике вызвал усиленную работу мысли. Не одну личную или династическую опасность сулило ему боярско-княжеское своеволие и противословие: он понимал и ясно выражал, что последствия своеволия могут быть шире и сложнее. «Аще убо царю не повинуются подвластные, – писал он, – никогда же от междоусобных браней престанут». Вступив же в борьбу с «изменниками», он думал, что наставляет их «на истину и на свет», чтобы они престали от междоусобных браней и строптивного жития, «ими же царствия растлеваются». Он ядовито смеется над Курбским за то, что тот хвалится бранной храбростью, а не подумает, что эта добродетель имеет смысл и цену только при внутренней государственной крепости, «аще строения в царстве благая будут». Для Грозного не может быть доблести в таком человеке, как Курбский, который был «в дому изменник» и не имел рассуждения о важности государственного порядка. Таким образом, не только собственный интерес, но и заботы о царстве руководили Грозным. Он отстаивал не право на личный произвол, а принцип единовластия, как основание государственной силы и порядка. Сначала он, кажется, боролся мягкими мерами: «казнию конечной ни единому коснухомся», говорит он сам. Разорвав со своими назойливыми советниками, он велел всем прочим «от них отлучитися и к ним не пристояти» и взял в том со всех крестное целование. Когда же, несмотря на крестное целование, связи у бояр с опальными не порвались, тогда Грозный начал гонения; гонения вызвали отъезды бояр, а отъезды, в свою очередь, вызвали новые репрессии. Так мало-помалу обострялось политическое положение, пока наконец Грозный не решился на государственный переворот, называемый опричниной[25].
На истории опричнины нам придется остановиться подолее.
III
Опричнина Ивана Грозного как попытка политической реформы: территориальный состав опричнины. Отношение опричнинского управления к земскому. Последствия опричнины
Над вопросом о том, что такое опричнина царя Иоанна Васильевича, много трудились ученые. Один из них справедливо и не без юмора заметил, что «учреждение это всегда казалось очень странным как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал». В самом деле, подлинных документов по делу учреждения опричнины не сохранилось; официальная летопись повествует об этом кратко и не раскрывает смысла учреждения; русские же люди XVI века, говорившие об опричнине, не объясняют ее хорошо и как будто не умеют ее описать. И дьяку Ивану Тимофееву, и знатному князю И. М. Катыреву-Ростовскому дело представляется так: в ярости на своих подданных Грозный разделил государство на две части; одну он дал «царю» Симеону, другую взял себе и заповедал своей части «оную часть людей насиловати и смерти предавати». К этому Тимофеев прибавляет, что вместо «добромыслимых вельмож», избитых и изгнанных, Иоанн приблизил к себе иностранцев и подпал под их влияние до такой степени, что «вся внутренняя его в руку варвар быша». Но мы знаем, что правление Симеона было кратковременным и позднейшим эпизодом в истории опричнины, что иностранцы хотя и ведались в опричнине, однако не имели в ней никакого значения и что показная цель учреждения заключалась вовсе не в том, чтобы насиловать и избивать подданных государя, а в том, чтобы «двор ему (государю) себе и на весь свой обиход учинити особной». Таким образом, у нас нет ничего надежного для суждения о деле, кроме краткой записи летописца о начале опричнины да отдельных упоминаний о ней в документах, прямо к ее учреждению не относящихся. Остается широкое поле догадок и домыслов.
Конечно, легче всего объявить «нелепым» разделение государства на опричнину и земщину и объяснить его причудами робкого тирана; так некоторые и делают. Но не всех удовлетворяет столь простой взгляд на дело. С. М. Соловьев объяснял
