Неучтённый фактор - Олег Маркеев

Он сознательно подставлялся. Заряженный энергией конфронтации ответ Ливитцкого должен был выйти предельно кратким.

– Мы же не понимаем под политикой сводку новостей в газете! – живо откликнулся Ливитцкий. – Даже простое передвижение границ носит планетарный характер, а посему политика либо связана напрямую, либо вызвана силами иного, высшего порядка. – Левитцкий пыхнул трубкой. – Конец Времен, уважаемый Виктор Николаевич, Конец Времен! Тайное проявляет себя в явном. Я и мои товарищи абсолютно убеждены: Старостин представляет собой проявленность глубинных сил разрушения, до поры сокрытых в недрах нашей цивилизации.

– Уверены, именно – разрушения?

– Абсолютно. Небезызвестная строфа "до основанья, а затем, мы наш, мы новый мир построим…" содержит в себе глубокий смысл. Новые цивилизации восходят на прахе предыдущих. Катастрофа только начинается. Первый удар стихии можно уподобить пожару, сжигающему стерню, чтобы подготовить почву для нового посева. Но Старостин – не сеятель и не землепашец. Он сам есть Катастрофа.

Салин долго взвешивал вопрос, тщательно маскируя свой интерес; так уж повелось, беседы с одним из "невидимых советников" носили интеллектуальный характер, никогда и ничего практического, напрямую связанного с д е л о м.

– Как с этих позиций можно оценить возможность сотрудничества, или, скажем так, взаимодействия?

– Со Старостиным?! – Ливитцкий развернул кресло, в упор посмотрел на Салина. Но сквозь темную толщу стекол выражения глаз было не разглядеть. – Что будет, если глыба льда упадет на Солнце? Что будет, если обдать кипятком бутылку хорошо подмороженного шампанского? Вот такой эффект вы и получите, уважаемый! Взрыв и Хаос, из которого потом будет слеплена новая Вселенная. Поймите, Старостин отнюдь не созидатель,хоть и хочет таковым казаться. Он то, что в иные века называли Бичом Божьим. Его функция – разрушить. Выращивать всходы и пожинать новые плоды будут другие. Старостин – последняя в нашем веке попытка создать новую расу, новый тип человека, слепив на скорую руку для него новый мир.

– Странно, что этого никто не понял раньше.

– Случайность. – Левитцкий окатил себя клубом благородного аромата.

– Вы еще верите в случайное?

Салин взял тайм-аут, прошел к столу, машинально передвинул бумаги.

«В случайности я не верю, дорогой. В совпадения то же не верю. Я много во что не верю. Порой даже самому себе боишься поверить. Особенно сейчас. Меня подставили на контакт, а сами боятся союза. Только Старостина нам не сломать. Пусть мудрят сколько душе угодно, собирают Капитул, можно большой, можно малый, все одно – не по зубам. Давить его бесполезно. Пусть Старостин боится меня. Деньги убивают надежней пистолета, так, кажется говорят. Кстати, о деньгах!»

Он поднял голову и посмотрел на раскинувшегося в кресле Ливитцкого. Нога небрежно заброшена на ногу, вересковая трубка грациозно лежит в узкой ладони.

«Не знаю, был ли Алексей Толстой англофилом, скорее всего, германофилом, иначе при Усатом долго бы не протянул придворный "красный граф", но этот-то точно – англофил. Для банальной диссидентской неразделенной любви к Америке слишком утончен и добротно образован».

– Вот еще вопрос, Константин Арнольдович, нет ли признаков получения Старостиным, скажем мягко, крупных сумм?

Ливитцкий изогнул бровь, вычертил в воздухе трубкой замысловатую дугу и произнес:

– Исключено. Имеется весьма надежный признак. Старостин, как и все персоны определенного масштаба, прекрасно владеет герметическим языком цвета. Если бы он сподобился найти деньги, которые вы имели ввиду, или они нашли его, а такая вероятность с каждым днем возрастает, он бы не преминул показаться на публике в коричневом костюме. Идет ему этот цвет или нет, но хотя бы раз он был просто обязан. Он же до сих пор, насколько мне известно, на публике и повседневно продолжает носить исключительно черные костюмы. В эту, фи, форменную косоворотку Движения с пояском а-ля Гришка Распутин.

– Я слышал, что черный предпочитают творческие натуры? Или опять наврали модные журналы?

– Черный цвет – символизирует власть над низшими энергиями, идущими из земли. Например, нефть, уголь. Желто-золотой цвет – власть небесная, божественная. Помазанника божьего венчали золотой короной во все времена и практически у всех народов. Коричневый цвет получается при смешивании желтого с черным. Носящий коричневые одежды демонстрирует овладение двумя стихиями власти. Иными словами, коричневый цвет – решение задачи квадратуры круга, как ее понимали алхимики, то есть – соединение земного и небесного. Забавно, но по тесту Люшера коричневый цвет ассоциируется с гедоническими устремлениями. Ибо таков цвет, простите, переваренной пищи. Сытый лев, уже не лев, вы согласны?

Салин, подумав, кивнул.

– Если Старостин вырядится в коричневое, считайте, что он перестал быть самим собой. Его цвета – черный и алый. Дым и пожар. – Левитций скользнул взглядом по Салину. – А вот вам, Виктор Николаевич, темно-коричневый к лицу.

– Благодарю за комплимент. Но костюмы мне подбирает жена.

«Вот и предел твоей компетенции, дорогой. Как только доходит до реального д е л а, вся твое любомудрие теряет смысл. Какая же власть без с е р ь е з н ы х денег?»

– Пригласите ко мне Владислава. Да, немедленно. И будьте добры, еще кофе для Константина Арнольдовича. – Салин положил трубку, снял очки, протер стекла кончиком галстука. Не поднимая головы – знал, без очков глаза становятся беззащитными – сказал:

– Константин Арнольдович, первую часть будем считать законченной. Сейчас подойдет Владислав, поделитесь с ним своими тревогами. Не знаю, что там у вас, но верю, зря панике вы бы не поддались, так?

Вместе с Владиславом в кабинет проникло невидимое холодное облачко. Салин давно обратил на это внимание: стоило войти всегда собранному, внешне бесстрастному и уверенному в себе Владиславу, на сердце становилось тревожно и умиротворенно одновременно. Как в присутствии врача. Возможно, будет больно, но мера боли будет профессионально отмерена, а потом неприменно наступит облегчение.

Владислав умел провести любую операцию с минимумом крови и боли. Он их не хотел, не брезговал и не страшился. Кровь и боль, реальные кровь и боль, были неизбежными составляющими его ремесла. Работая со смертью, он мог превратиться в гробовщика, палача или вертухая. За долгие годы сотрудничества с Салиным, он ни разу не оступился, был и остался х и р у р г о м. И как положено хорошему хирургу, он не вел статистики. Мастерство не определяется количеством, как и во всяком искусстве, в ремесле тайных операций речь идет только о стабильности качества работы.

Владислав молча кивнул Ливитцкому, сел в кресло напротив.

Салин надел очки, кивком дал понять Ливитцкому – можно начинать, время не ждет.

– Откровенно говоря, несколько некорректно поднимать эту проблему в отсутствие Рожухина, но, боюсь, он бы меня не понял.

Ливитцкий запыхал трубкой, переводя взгляд с Салина на Стаса. Оба молчали, умели молчанием вытягивать на разговор.

– Все дело в некоторых, подчеркну, исключительно на мой взгляд, тревожных симптомах. Я последнюю неделю анализировал материалы по отрядам наших, так сказать, "меченосцев". Картина безрадостная, доложу я вам.

Опять никакой реакции. Оба изобразили на лицах заинтересованность, но никакого ажиотажа. Лицо Владислава вообще замерло, как у Сфинкса.

– Я, естественно, не вдавался в подробности, как у вас говорят, оперативной работы. Это епархия Владислава. Меня больше интересуют идеологические аспекты с выходом на некоторые эзотерические архитипы. Дело в том, что с самого начала мы пытались заложить в конструкцию организации "Меч" определенный архетип. Я, как вы помните, достаточно подробно обосновал свою точку зрения по данному вопросу. Сейчас лишь повторю, что организация лишь тогда дееспособна, если ее структура не только оптимальна для решения внешних и внутренних задач, но и коррелируется с определенными устоявшиеся формами коллективного бессознательного.

– Благодарю за вступление, Константин Арнольдович, теперь прошу самую суть проблемы, – первым не выдержал Салин.

Посмотрел на Владислава. Опытный глаз подметил тень тревоги, залегшую у него вокруг губ.

– За основу нами была принята модель рыцарского военно-религиозного ордена. Мы учли и специфику будущей деятельности, и отсутствие на тот момент сколь нибудь дееспособной общественной идеи, и соответствие этики и морали военного ордена структуре личности будущих неофитов. Ведь им предстояло воевать, как бы мы это не называли. И война это без сроков и конкретных целей, без врага, обозначающего себя другой формой одежды и чуждым языком. По сути, это война с невидимым, непроявленным врагом. Нам были нужны носители угасшего под гнетом цивилизации истинного духа Воина, сами не ведавшие, что в их крови есть малая толика святой крови Касты воинов. Только такие потребны для астральной битвы, которую мы на своем уровне воспринимаем как противостояние определенной политической фигуре и силам, его вызвавшим к жизни.