Алекс - Пьер Леметр

— Приходно-расходные книги он вел очень аккуратно.

И преемник месье Масиака благоговейно закрыл глаза. С его точки зрения, очевидно, это служило гарантированным пропуском в рай.

Так вот, в тот вечер в ноябре… (Теперь рассказывал уже старший сержант Ланглуа — они с Камилем вышли из кафе, вежливо отказавшись пропустить по стаканчику, и направились в сторону монумента, воздвигнутого в честь героев войны: высокий пьедестал, с которого готовился броситься в атаку воинственный бородач, чтобы пронзить своим штыком невидимого фрица.) Точнее, 28 ноября. Обычно Масиак закрывал свое заведение в десять вечера, опускал стальные жалюзи и принимался за ужин на кухне перед телевизором, который не выключался с семи утра. Однако в тот вечер он не поужинал — видимо, просто не успел. В заднюю дверь постучали, он открыл и вернулся в общий зал уже не один. Что произошло потом, точно никто не знает. Ясно одно: вскоре после этого он получил удар молотком по затылку. Он был оглушен, наполовину потерял сознание, но не умер, вскрытие это установило. Затем его связали тряпками, взятыми здесь же, в баре, что вроде бы исключало предумышленное преступление. Связанный, он лежал на каменных плитках пола, а преступник, очевидно, пытался вытрясти из него информацию о том, где он прячет деньги. Он не говорил. Затем преступник отправился в гараж, куда можно попасть не выходя из здания, через подсобную комнату, смежную с кухней. Принес оттуда кислоту, которую Масиак использовал для зарядки аккумуляторов своего фургончика. И, возвратившись, влил ее своей жертве в горло — что, разумеется, сразу же исключило возможность продолжения разговора. Он забрал из кассы дневную выручку — сто тридцать семь евро, поднялся наверх, в жилые комнаты, вспорол матрас, опустошил комод и наконец нашел сбережения Масиака — две тысячи евро, спрятанные в туалете. После чего ушел, никем не замеченный, причем унес и емкость с кислотой — очевидно, чтобы не нашли его отпечатки пальцев.

Камиль машинально читал фамилии погибших на Второй мировой. Он нашел трех Малинье — эту фамилию он тут же вспомнил, поскольку слышал совсем недавно. Гастон, Эжен, Раймон. Интересно, кем они приходились «двум дыркам по цене одной»?..

— В этой истории замешана какая-то женщина?

— Да, была одна женщина, но точно не известно, связана она с этим или нет.

Камиль ощутил холодок, пробежавший вдоль позвоночника.

— Согласно вашей версии, как все произошло? Масиак закрыл кафе в десять вечера…

— В девять сорок пять, — поправил Ланглуа.

По мнению Камиля, не велика разница.

Но Ланглуа, услышав это, слегка поморщился — ему она представлялась принципиальной.

— Видите ли, майор, — сказал он, — обычно хозяева таких забегаловок закрываются, наоборот, чуть попозже, чтобы не упустить лишней выгоды. А вот чтобы на пятнадцать минут раньше — такое нечасто бывает.

По мнению старшего сержанта, у Масиака было назначено свидание. Женщину, о которой шла речь, в тот день видели в его кафе несколько завсегдатаев. Поскольку дело было ближе к вечеру, они уже успели влить в себя какое-то количество алкоголя, поэтому свидетельства разнились иногда до противоположности: одним она запомнилась юной, другим — зрелой, одним — худенькой, другим — толстой, одни говорили, что она пришла одна, другие — что с компанией, одни вспоминали, что она говорила с акцентом, но и среди них никто не мог точно сказать, с каким именно, — словом, никто ничего не знал, кроме того, что она довольно долго болтала у стойки с хозяином, который под конец явно распалился и в девять вечера (по словам других — около десяти) сказал, что закрывается, потому что сегодня сильно устал. Остальное известно. Никаких следов незнакомой женщины, худой или толстой, молодой или зрелой, не обнаружилось ни в одной из окрестных гостиниц. Попытались отыскать возможных свидетелей, но тоже безуспешно.

— Стоило бы, конечно, расширить периметр поисков. — Старший сержант ограничился только этим замечанием, не сопроводив его привычной жалобой на нехватку средств.

Но так или иначе — некая незнакомая женщина появлялась в этих краях как раз накануне убийства…

Старший сержант Ланглуа по-прежнему держался словно в строю — он стоял перед Камилем прямой, слегка одеревенелый, собранный.

— Вас что-то смущает, не так ли? — спросил Камиль, не отрывая глаз от списка погибших.

— Ну…

Не дожидаясь продолжения, Камиль слегка повернул голову и произнес:

— Меня удивляет, что кто-то пытался заставить человека заговорить, вливая ему в горло серную кислоту. Если бы его хотели заставить замолчать — тогда другое дело. Но заговорить?..

И тут старшего сержанта Ланглуа наконец прорвало. Стойка «смирно» сменилась на «вольно». Он забыл о субординации до такой степени, что прищелкнул языком. Камиль даже хотел шутливым тоном призвать его к порядку, но отказался от своего намерения: в списке достоинств старшего сержанта чувство юмора стояло явно не на первом месте.

— Я тоже об этом думал, — сказал он наконец. — Это и впрямь странно… Вроде бы, по всему, это дело рук приезжего. То, что Масиак впустил какого-то человека с заднего хода, не обязательно означает, что они были знакомы. Но, по крайней мере, это говорит о том, что тот человек оказался достаточно убедителен, чтобы суметь проникнуть внутрь. Ну, допустим, действительно приезжий. В кафе пусто, никто не видел, как он вошел. Он хватает молоток — у Масиака под барной стойкой стоял ящик с инструментами, — бьет Масиака по голове, связывает его и так далее. Это ладно, это все есть в отчете…

— …но поскольку вы не верите, что его пытали кислотой, чтобы заставить сказать, где спрятаны деньги, вы, скорее всего, обдумывали другие версии.

Они отошли от памятника героям войны и вернулись к машине. Ветер немного усилился, а с ним и осенний холод. Камиль плотнее надвинул шляпу и запахнул полы непромокаемого плаща.

— Скажем так, я нашел одну более логичную. Я не знаю, зачем понадобилось заливать человеку в глотку серную кислоту, но мне кажется, это не имеет ничего общего с ограблением. Обычно грабители, которые убивают своих жертв, действуют быстрее и проще — сразу убивают, потом обыскивают дом и скрываются с награбленным. Если они и прибегают к пыткам, то используют жестокие, но довольно простые методы. А здесь…

— Так о чем вы подумали? Для чего использовалась кислота?

Ланглуа скривил губы и после паузы наконец произнес:

— Это что-то вроде… ритуала. То есть, я хочу сказать…

Камиль прекрасно понимал, что он хочет сказать.

— Какого именно? — все же спросил он.

— Сексуального… — выдавил Ланглуа.

Этот жандарм очень не глуп.

Сидя в машине, оба смотрели сквозь ветровое стекло на монумент в центре площади — воинственного бородача, заливаемого дождем. Камиль сообщил о других похожих убийствах, совершенных с небольшими интервалами: Бернар Гаттеньо — 13 марта 2005-го, Масиак — 28 ноября того же года, Паскаль Трарье — 14 июля 2006-го.

Ланглуа кивнул и сказал:

— Общее во всех случаях только одно: речь идет о мужчинах.

Камиль придерживался того же мнения. Итак, сексуальный ритуал. Эта девушка — если это она — ненавидит мужчин. Она соблазняет тех, кто попадается на ее пути, или же заранее выбирает их, а затем, как только представляется удобный случай, зверски их уничтожает. Для того чтобы выяснить, почему она питает такое пристрастие именно к серной кислоте, нужно сначала ее задержать.

— Она совершала по одному убийству в полгода, — подытожил Ланглуа. — Чертовски плотный график!

Камиль с ним полностью согласен. Старший сержант Ланглуа не просто изобретал другие, более правдоподобные версии — он задавал себе правильные вопросы. И в самом деле, жертвы не имели между собой практически ничего общего: Гаттеньо — владелец авторемонтной мастерской в Этампе, Масиак — хозяин кафе в Феньюа-ле-Реймс, Трарье — безработный в северном предместье Парижа. Разве что все три убийства произошли с небольшими интервалами, совершены одинаковым способом и, вне всякого сомнения, одной и той же рукой.

— Мы пока не знаем, кто эта женщина, — сказал Камиль, когда Ланглуа завел машину и повез его в сторону вокзала, — но ясно одно: мужчинам лучше не оказываться у нее на пути.

32

Алекс поселилась в первом же попавшемся отеле. Он располагался прямо напротив вокзала. Всю ночь она не сомкнула глаз. Но даже если бы ей не мешал грохот поездов, ей не дали бы спать крысы, населяющие ее сны, — а это уже не зависело ни от какого отеля. В этот раз ей снилась огромная черно-рыжая крыса, во сне она была огромной, чуть ли не в метр ростом, ее усы нависали над самым лицом Алекс, черные блестящие глазки пронизывали насквозь, из-под верхней губы виднелись длинные острые резцы…