Тридцать три поцелуя на десерт (СИ) - Ли Марина

Как бы там ни было, но новость о том, что люди, обладающие лишь крупицами магии, способны удержать уже готовое долговременное заклинание, совершило переворот в магической науке.

– Тогда лови. – Я помог Бруно уцепиться за петлю Инея, а затем выдохнул, и на мгновение спрятал лицо в ладонях. Безумный получился денёк. – И знаешь что, не сворачивай в Лесное. Поедем на Предельную самым коротким путём. Какое-то у меня предчувствие нехорошее. Держишь Иней?

– Держу.

Бруно выглядел встревоженным, но вожжи и магию держал уверенно.

– Я постараюсь не задерживаться, но если станет тяжело, тормози. Я в тот же миг спущусь.

– Да ладно уж, – хохотнул он. – Не торопись. Не стоит разочаровывать такую хорошенькую фру. Я бы и сам…

Внезапно где-то глубоко внутри меня возникло нестерпимое желание выбить зубы хотя бы кому-то. И старый друг, совершенно неожиданно, показался самой лучшей кандидатурой для этого дела.

– … не стал бы её разочаровывать.

Я выдохнул, и больше не говоря ни слова, взлетел на самый верх телеги. С Бруно я чуть позже разберусь, а сейчас меня ждали более важные дела. Нужно было отправить записку в замок, ещё одну – Айерти. Ну, и насладиться вечерним десертом.

С него и начну.

Из-за двери комнатушки слышалось мелодичное мурлыканье. Лисичка напевала какой-то весёленький мотивчик, и я против воли улыбнулся.

Дурак дураком же. Проблемы множатся, как блохи на бродячей собаке, а я не о том думаю, как их решить, а о том, как соблазнить хорошенькую девчонку! Эх, послать бы к демону все недорешённые дела. Если задуматься, то это не у меня по поводу происходящего голова должна болеть, а у Его Величества и начальника МК. Это если задуматься, а если не думать о разной ерунде, то по всему выходило, что это люди мои. И заботиться о них – мне.

Испокон веков сложилось так, что жители маленьких деревень зависели от политики, которую избирал владелец замка. Искали у него защиты или требовали справедливости. Торговали. Работали на земле.

Война разрушила сложившиеся за столетия связи, и как оказалось, восстановить разрушенное не так-то и просто. Сколько сил я приложил, сколько нервов убил, пытаясь объяснить местным, что работать на замковых полях выгоднее, чем наниматься на фермы зажиточных горожан!

– Это же ваша земля, – с пеной у рта доказывал я. – Ваша! Что ж она у вас пустой стоит? Чем плохо дома-то работать?

– Да чего плохо-то, барич? – бухтели мужики. – Оно-то хорошо, да только кто ж нам заплатит?

Я мозоль на языке натёр, объясняя, что они сами же себе на жалованье и заработают, когда вырастят пшеницу, да продадут её мельнику.

– А чего мельнику-то? – пугался, собственно, мельник. – Я что, крайний? Мне и самому жрать нема чего.

– Потому и нема, – рычал я, – что у фермеров зерно дорогое. Ты ж не зерно у них покупаешь, а жернова им в аренду сдаёшь!

– Тебе, барич, виднее, – соглашался мужик. – Оно, может, и таво… как ты сказал? Чаво я делаю?.

...Но потихоньку дело пошло на лад, и те поля, что к замку ближе, снова стали обрабатываться, в замок по осени десятки подвод съезжаются, а в прошлом году в Городе-под-стеной – том городе, который построил я и мои люди – состоялась первая в истории ярмарка урожая.

Отогревается народ, доверяет. Нельзя мне их сейчас подвести. Что я, не знаю, как МК работает? Приедут, перетрясут всех, перепугают, на дыбу виновников повесят, а может, и не только виновников. А потом уедут.

А мне тут жить.

Мне и моим людям. И детям нашим. Не год и не два – а до тех пор, пока стоит Щит. А он, хочется верить, стоять будет ещё очень-очень долго...

Стукнув костяшками пальцев по косяку, я толкнул скрипучую дверь и, согнувшись, просунул в узкий проход голову и плечи.

– Эй, Лиса, ты так поёшь сла…

– Ой, мамочки!

– ...дко…

Мне в лицо прилетело чем-то мокрым, пахнущим ванилью и клубникой, но я даже не дёрнулся, прикипев взглядом к открывшейся мне картине.

Мокрую одежду Мадди успела снять, но из сухой до моего прихода надела лишь короткую нижнюю юбку из белого хлопка и плотные серые чулки…

Волосы подколоты на макушке, отчего шея кажется совершенно беззащитной, хрупкая линия плеч, тонкие ключицы, мягкие полушария груди с выпуклыми коралловыми сосками. Бархатными. Напряжёнными.

Мой рот наполнился слюной, голова звоном, а член – кровью.

– Отвернись! – взвизгнула Мадди, скрестив руки перед собой и пронзая меня разъярённым взглядом.

– Прости! – Я стремительно зажмурился, вваливаясь в комнату и поворачиваясь лбом к двери. – Я... Прости, пожалуйста! Я стучал.

– Но я не позволила войти! – шипела Лисичка, шурша одеждой и весьма нескромно ругаясь.

– Я почти ничего не успел рассмотреть, – сипло соврал я.

– Лучше молчи!

– Правда. Тут темно, как у демона в заднице… – Бруно крохобор! Расстарался бы на более дорогие маг-лампы, я больше успел рассмотреть! – Прости, Лисичка! Я не хотел тебя смутить.

Вздохнув, я открыл глаза. На двери было несколько довольно широких трещин, из которых тянуло холодом. Машинально провёл по ним рукой, замазывая магией, и не торопясь оборачиваться. Мадди, по всему видно, девица, но вряд ли в наш просвещённый век она сумела сохранить ту степень девичьей наивности, которая позволяет не догадываться о причинах, из-за которых у мужчин между ног внезапно вырастает бугор.

– Мадди?

Но до чего она хороша! А бархатные вершинки груди сами просятся в рот…

– Ты точно ничего не видел.

– Только коричневые чулки, – со всей искренностью соврал я после секундного раздумья. – И нижнюю юбку. Она… – Я замялся, не зная, что сказать, – не очень длинная.

Лисичка снова что-то проворчала.

– Что?

– Можешь поворачиваться.

Синее платье под горло, кофточка с дюжиной мелких пуговиц. Волосы по-прежнему заколоты, а взгляд смущённый.

Смущённый – это хорошо. Это гораздо лучше, чем испуганный.

– Прости, – снова извинился я, поднимая с пола влажное полотенце. Пальцы дрожали от желания поднести его к лицу, чтобы ещё раз вдохнуть аромат, который вот уже несколько дней кружил мне голову не хуже самого крепкого портвейна, но я сдержался. О щёки Мадди и без того можно было обжечься. – Я так задумался о проблемах, что совершенно не принял в расчёт тот факт, что ты можешь быть не одета.

– Да?

– Да врёт он всё, – раздалось из-за миски с водой, и я увидел длинное белое ухо. – Не верь ему, хозяйка. С такой наглой рожей правду не говорят.

Надо сказать, что Тьма в этом вопросе оказалась раздражающе прозорливой.

– Гони его взашей.

– Гони, – покорно согласился я. – И можешь до конца жизни со мной не разговаривать. Даже в обмен на медовые пряники и говяжьи джерки.

Кончик любопытного носа дёрнулся.

– Джерки?

Я глянул на Мадди. Забыв про смущение, она закусила губу и с нежностью и насмешкой во взгляде любовалась мелкой прожорливой шантажисткой.

– Это такие полосочки сушёного мяса. Нежные. Ароматные. Вкусные.

– Мы хотим, – тут же заявила Тьма. – Мы любим эти… Как оно называется? И пряники любим. Много. Десять штук.

Лисичка звонко рассмеялась, и я не выдержал. Шагнул к ней вплотную, обхватил ладонями розовые щёки и слизал ванильный смех с мягких губ.

– Брэд…

– Поцелуй. Прошу.

С тихим стоном она расслабила плечи и чуть откинула голову назад, глянув на меня из-под полуопущенных век.

– Д-да… Конечно… Я ведь должна. Это плата за помощь. И…

И да! Прижалась к моим губам полураскрытым ртом. Сла-адким, нежным, неумелым и совершенно крышесносным. Я с ума схожу от этой девчонки!

В мозгах – пустота. В штанах – камень.

– Мы вообще-то джерки больше на ужин любим. Можно нам их сейчас? А пряники, так и быть, завтра.

Мадди встрепенулась, упёрлась руками мне в грудь.

Я хотел себе собственного рогля? Я идиот.

– Хотя, если что, можно и сегодня.

Интересно, переваривают ли рогли мышьяк? Надо у Бренди спросить – она точно должна знать.