Сафари под Килиманджаро - Йозеф Вагнер

Охотник в пижаме

Шел проливной дождь, тяжелые струи воды затрудняли наше передвижение. Но по сравнению с тем, что нас ожидало — это была еще развлекательная прогулка. Первые пятнадцать километров мы преодолели сравнительно быстро. Во главе нашей колонны шел пигмей Амбасадор, за ним охотник Проспер, мы были в середине, а в конце шли жены. Несколько километров мы прошли по охотничьим тропам, поэтому дорога не казалась такой длинной. Но потом мы очутились среди дикого, нетронутого леса. В этих местах ни разу не бывали научные экспедиции ни одной страны мира. Какое же это необыкновенное чувство — быть там, где еще не ступала нога белого человека, а, может быть, и вообще человека.

Ночь в тропиках наступает очень быстро, продолжительность дня почти одинаковая круглый год — после шести утра солнце восходит, после шести часов вечера — заходит. Светает и темнеет очень быстро.

Трудно сказать, сколько километров мы прошли — нас окружала дикая, фантастическая природа, а расстояние здесь измеряется временем, затраченным на ходьбу — с восхода и до захода солнца. Рассвет и вечерние сумерки здесь нужно определять с помощью часов. В тропическом лесу почти всегда царит полумрак. Если взглянуть вверх, редко можно увидеть небо, чаще всего — это непроглядная тьма из-за растений самых фантастических форм, а под тяжелым, словно свинцовым сводом — невыносимая духота и страшная влажность.

Растительность в джунглях образует трехэтажные галереи: первая — это лианы и папоротники, из гущи которых устремляются вверх, к свету, деревья редких пород — красное, ароматное, эбеновое. Наверху эти деревья, разветвляясь в кроны, образуют вторую галерею. Стволы деревьев обвивают папоротники, мхи, орхидеи, фикусы. Третья, верхняя галерея — пальмы, высотой более восьмидесяти метров. Они победно возвышаются над всем лесом и больше всех получают света. Всюду — в кронах деревьев и в густой растительности на земле — кишат звери, привыкшие жить в полумраке, а также миллионы самых невероятных насекомых. Тысячи комаров облепляют тело, которое вскоре покрывается сплошными волдырями и синяками. Но самый ужасный укус — большой, почти прозрачной мухи, которую я никогда раньше не встречал. Сначала этот укус совсем не ощущается, потом появляется жжение, а вслед за ним — нестерпимая боль.

В тропическом лесу серо, душно и влажно. По телу беспрерывно струится пот. Ни одна его капля не испаряется. Всюду вас преследует запах гниющего дерева, прелых листьев, а через несколько часов ходьбы легким перестает хватать воздуха. Ноша, которая весит всего десять килограммов, становится невыносимо тяжелой.

— Господин, у вас хорошие ботинки? — спросил меня Амбасадор, когда мы еще собирались в дорогу.

Я утвердительно кивнул головой. Хорошая обувь — ведь это залог успеха в путешествии. Я был вполне удовлетворен обувью, которую выпускает наш комбинат в Готвальдове, и вообще, я не боялся путешествия в тропический лес. Но Амбасадор еще не раз повторил свой вопрос. Африканцы любят говорить одно и то же. Я к этому привык и поэтому не обратил внимания на слова Амбасадора. Но вскоре я их вспомнил — в первый же день нашего путешествия в джунглях. Один переход в тропическом лесу обессиливает человека полностью. Порой мы двигались, как лунатики, шатаясь из стороны в сторону, цепляясь за кусты и заросли чертополоха, до крови раздирая кожу. Но мы не хотели думать ни о чем другом, кроме тех нескольких метров, которые были видны нам в этом полумраке. Когда нам на пути попадалась речка, мы переправлялись через нее вброд, по пояс в грязи, нам казалось, что мы идем по асфальту. Чаще всего дорогу в зарослях нам приходилось прорубать мачете, оставляя за собой своеобразный туннель.

В первый день мы шли восемь часов и сделали только одну остановку. На привале Амбасадор сказал мне:

— Господин, а ваши ботинки не были хорошими.

Я был так измучен, что не сразу понял слова Амбасадора.

— Господин, ваши ботинки не были хорошими, — сказал он снова.

Постепенно прихожу в себя и начинаю понимать, что он говорит. Но почему он говорит «были»?.. Почему в прошедшем времени?

Смотрю на ноги — ботинок нет.

Черт возьми, я даже не заметил, когда потерял их. Так я оказался среди тропического леса босым. Такая же участь постигла моих сыновей. Что же делать? Выручили наши африканские проводники. Они пожертвовали нам свою запасную обувь. Правда, обувь была нам немного маловата, так как строение ноги у африканцев несколько иное, чем у нас: немного ниже подъем, шире пальцы, расстояние между подъемом и пяткой — тоже другое. С помощью охотничьего ножа пришлось их немного «перешить». Не лучше обстояло дело и с нашей одеждой. От рубашек остались одни клочья, джинсы от бесконечных переходов по горячей грязи сели до колен. Одежда быстро изнашивалась, а вокруг были мириады мух и комаров, готовых накинуться на оголенную часть тела.

Однако пожертвованные мне ботинки через два дня я тоже потерял, а одежда превратилась в грязные лохмотья… Можете себе представить мой вид. Поэтому я был крайне удивлен, когда Джером сделал мне глубокий поклон и учтиво спросил:

— Господин, есть хочешь?

Я уже рассказывал вам, что мой слуга Джером был той неизбежностью, которой я должен был подчиниться, чтобы не потерять уважение африканцев. Когда в первый раз я сказал ему, что в джунглях буду готовить себе сам, он закивал головой, заулыбался, но продолжал делать по-своему. Джером ведал моим меню, но все обычно заканчивалось тем, что я тайком за деревом съедал свои консервы. Мне не хотелось обижать Джерома.

— Господин, есть хочешь?

— Хочу, — сказал я и в душе тяжело вздохнул.

Джером поплелся за едой. Он был невероятно ленив, и, наверное, это путешествие в джунгли будет вспоминать до конца жизни. Спустя довольно длительное время он появился снова. Тарелку с едой он нес осторожно, держа ее на расстоянии.

— Что это? — спросил я с ужасом. На тарелке была горка чего-то кудрявого и зеленого. И вдобавок ужасно пахло.

— Что это? — повторил я вопрос. Я уже знал, что никакая сила не заставит меня съесть этот деликатес. Я думал, что Джером принес мне на завтрак свое очередное «фирменное блюдо», приготовленное из неизвестного лесного зверя. Оно напоминало ежа с аккуратно уложенными иголками.

— Джером, как это называется?

— Хлеб.

Действительно, это был хлеб. Все двадцать пять буханок белого камерунского хлеба через два дня превратились вот в такое зеленое чудо. С тяжелым сердцем мы его выбросили.

— Ну, ничего, — утешал меня Джером. — Вечером я тебе приготовлю что-нибудь вкусное.