Сон-трава. Истории, которые оживают - Воздвиженская Елена

Пёс уткнулся в его колени носом и довольно фыркнув, постоял так немного, а затем вернулся на своё прежнее место, и улёгся, свернувшись клубком, и спрятав нос в пушистой рыжей шерсти.

Мерно тикали часы на каминной полке, по окну стучали капли дождя. Старик любил приходить сюда в пасмурные, ненастные дни, подобные этому, когда за окнами выл ветер и шёл дождь, а старый дом вздыхал, скрипел и жаловался хозяину на свои немощи и плохое самочувствие.

Тишину нарушил звонкий смех, в комнату вбежал внук. Это был шустрый, смешливый мальчик, лет трёх от роду, со светлыми волосами и огромными карими глазами, словно малыш всё время чему-то удивлялся. В руке мальчик держал паровозик, вырезанный дедушкой из дерева прошлой зимой.

– Мама, я поиграю здесь, хорошо?

Из кухни раздался голос снохи:

– Хорошо, сынок, только не подходи близко к огню!

– Ладно, мамочка.

Мальчишка погладил пса по голове и поцеловал его между ушей:

– Ричи, я тебя люблю.

Пёс проворчал что-то, не поднимая головы и пряча нос в шерсти. Мальчик повернулся к креслу и лицо его озарила солнечная улыбка:

– Деда! Давай поиграем!

– Давай, – ответил старик, с любовью глядя на единственного внука, и протягивая руки ему навстречу, – Ну иди ко мне скорее!

Внучок подбежал к деду и резво вскарабкался к нему на колени:

– Деда, давай опять играть в машиниста? Я поведу поезд, а ты на нём поедешь в гости.

Старик согласно кивнул.

***

Часы отсчитали семь часов. За окном стемнело. По крыше пробарабанило что-то, словно постучали три раза – раз, два, три. Старик поднял голову.

– Мне пора, мой хороший, я ещё приду поиграть с тобой.

– Я буду скучать, деда, приходи скорее, хорошо?

– Хорошо. Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, деда.

В коридоре послышались шаги, на пороге появилась женщина в фартуке, она подошла к мальчику и взяла его на руки:

– Ну как ты поиграл, малыш? Не скучал? А я уже испекла пирог.

– Не скучал, – ответил малыш, – Я играл с дедушкой, мам!

Женщина нахмурилась:

– Мы ведь договорились, что ты больше не будешь меня обманывать.

– А я и не обманываю!

– Сынок, пойдём ужинать, а потом я почитаю тебе твои любимые сказки.

***

Хлопнула входная дверь.

– Это муж вернулся с работы, – подумала Элизабет.

Малыш уже сладко спал в своей комнате, а она читала в кресле у камина.

– Привет, как прошёл твой день? – спросила Элизабет, целуя мужа в щёку.

– Всё отлично, только устал очень и голоден, как волк. Ну и погодка на улице. Я весь промок, пока добежал от машины до двери.

– Умывайся, я пока накрою на стол.

Сидя за столом напротив мужа, Элизабет внимательно смотрела на него, а потом сказала:

– Майкл, Тони сегодня снова играл с твоим отцом, ты понимаешь? Может нам стоит показать его доктору?

– Я думаю, что это слишком, Лиззи, малыш просто очень скучает по дедушке, вот и выдумывает.

– Наверное, ты прав, просто иногда у меня бывает такое чувство, что Тони не врёт, он так уверенно об этом рассказывает. А что если?…

– Лиззи, да ты что? Это не может быть правдой, мой отец умер уже год назад, и Тони не может никого видеть. Тебе просто и самой нужно отдохнуть, ты устала. Ложись, я сам помою посуду и скоро приду к тебе.

Элизабет согласно кивнула и отправилась в спальню. Проходя по длинному, тёмному коридору мимо гостиной, она на секунду остановилась и посмотрела в приоткрытую дверь, ей показалось на какой-то миг, что в кресле сидит человек, она явно разглядела силуэт. Но в комнате никого не было. Красноватый отсвет углей в камине отбрасывал длинные тени по стенам.

– Показалось, – прошептала Элизабет и, вздохнув, пошла на второй этаж по старой деревянной лестнице. По окну барабанил дождь.

Просьба с того света

Разное люди бают, одни говорят, что после смерти ничего нет, одна темнота только, вечный сон. Мол, похоронят тебя и дело с концом. А другие верят в то, что жизнь наша не заканчивается со смертью тела и усопшие не только продолжают существовать, но и видят и слышат нас, оставшихся жить, и даже помогают нам. Верить или нет, дело ваше, а я поведаю вам сегодня вот какую историю.

В деревне одной жила-была семья – мать, отец да трое дочерей. Старшей десять годочков было, средней восемь, младшей пять, да ещё четвёртого мать под сердцем носила. В старые-то времена так оно было заведено, детишек много в семьях нарождалось, а там уж как Бог даст. Болезни лютовали. Люди тогда так и приговаривали «Бог дал, Бог взял», кто покрепче были, те и оставались жить.

Отец охотой промышлял, мать по хозяйству управлялась. И вот в один из дней не вернулся отец из леса. День нет, другой. Побежала жена по деревне, мужиков созывать, мужа идти искать. Пошли те в лес, да вскорости и обратно вернулись. Нашли под елями лишь кафтан разодранный, да косточки.

– Медведь лютовал, видать – понурив головы, принесли страшную весть в деревню мужики.

От того горя слегла жена. Лежит в горячке и всё твердит одно:

– Найдите Тасюшку… Найдите Тасюшку…

– Что за Тасюшка, маменька? – спрашивают девочки.

Да только ничего не добились.

А вскоре, родив крохотную слабенькую девочку, мать померла.

Остались девчоночки одни. Как жить? У всех свои заботы да горести. Тётка у них неподалёку жила бездетная, да уж больно злая она была баба, пакостная. Позвала она сироток к себе сквозь зубы, лишь бы только люди в деревне плохого не сказали о ней. Так пригласила, что будто в лицо плюнула.

Задумались девчоночки. Избёнка хоть и махонькая да своя. Никто слова худого не скажет, не попрекнёт. Старшенькая уже давно матери помогала по хозяйству справляться, и похлёбку сварить умела, и коровку подоить, единственную их кормилицу теперь.

– Останемся, сестрицы? Али к тётке пойдём? – спрашивает она младшеньких. А те головой мотают, не хотим, мол, к злой тётке идти жить.

А та и рада-радёхонька! При всём народе девки отказались к ней идти, чиста её совесть теперь, сами так порешили, а она-то уж звала, все тому свидетели. Самую махонькую только из люльки схватила да и к себе убежала. Буркнула только, что эту девочку как родную воспитает.

Заплакали сестрицы, жалко им маленькой, да что поделать, понимают они, что права тётка. Где им выкормить младенчика, самим бы с голоду не сгинуть.

Так и жить стали. Мужики им дров из лесу привезли, нарубили. Бабы съестного несли помаленьку, кто яиц, кто сала, кто крупы. Соседка их, бабка Авдотья, сердобольная была, жалостливая. Сильно помочь не могла она сиротам, сама в бедности жила, да ведь не всё на земле можно рублём измерить. Дарила она девчонкам то, чего на базаре не купишь, на ярмарке не продашь – ласку да заботу, слово доброе, приветливое, согревала теплом своей кроткой и чистой души, приголубит девчоночек, обнимет, вроде и жить-то легче.

Полетели денёчки. Тяжело сироткам да ничего, потихоньку втянулись, стали хозяйство вести. Где соседки забегут, подсобят, где бабка Авдотья приковыляет.

– Зато вместе, – утешают они друг друга, бывало.

А младенчик-то у тётки долго не прижился, не сумела она выходить малую, оно может и к лучшему, чем с такой мачехой расти.

Подросли девчоночки. И тут стали им сны снится всем разом, как матушка их покойная приходит, да снова всё умоляет их Тасюшку найти. Стали девки думать, что делать? Всех в уме перебрали – одну Таисью всего и припомнили из их деревни. Да чего её искать? Она всю жизнь тут жила. Значит не о ней матушка сказывала.