Как выжить и победить в Афгане. Боевой опыт Спецназа ГРУ - Сергей Баленко

– Бакшиш, командор…

– За что? Я же ничего не купил.

Старик усмехнулся и показал на толпящихся в проходе дукана солдат: за то, мол, что привел покупателей, и снова настойчиво протянул свой «бакшиш». Олег наклонился за подарком и услышал шепот старого пуштуна:

– Каир-Хан помирать. Тебя звал.

Потрясенный Зубов не успел спросить: как, почему? Дуканщик уже возился с покупателями. «Болен? Ранен? – ломал голову Олег, бессмысленно вертя в руках ярко-зеленый «бакшиш». – Да и не это главное. Зачем зовет?» И вдруг с застывшим ужасом обреченного он ясно осознал, что не может не пойти. Если отзывался раньше, когда спокойно можно было и не отзываться, то сейчас невозможно не уважить предсмертную просьбу. «Может быть, это будет последняя мина, такая абсурдная в эти последние афганские дни, но я должен туда идти».

«Ну а что случится, если я не пойду? – размышлял Олег, наблюдая, как возвращаются в БТР с пакетами довольные и веселые разведчики. – Может быть, я уже уехал в Союз? Может быть, он уже умер?» Жаркая волна стыда опалила лицо, он виновато оглядел уже усевшихся в бронемашине ребят, машинально подсчитав, все ли на месте, и дал команду двигаться.

Только тронулись, его снова потянули за каблуки, да так сильно, что он не удержался и рухнул на чьи-то руки и колени. Рассвирепев от этой неуклюжей и неуместной шутки, он распрямился стальной пружиной и, схватив первый попавшийся ворот бушлата, пригрозил:

– Я сейчас здесь кого-то прибью!

В ответ вся разведка весело хором стала скандировать:

– Спа-си-бо! Спа-си-бо!

– За что «спасибо»? – удивился Олег и выпустил воротник, из которого вынырнула физиономия Губина с ответом:

– За дукан, товарищ старший лейтенант! Два месяца ждали удобного случая. Теперь «затарились». – И все охотно стали показывать купленные ботинки, джинсы, часы, косметику…

– Мне бы ваши проблемы! – уже беззлобно пробурчал Зубов, умышленно больно наступил горным ботинком на Вовкино колено и снова вымахнул на броню.

Скучающий дежурный офицер в центре боевого управления батальона удивленно разглядывал командира разведроты, только что вернувшегося с маршрута и тут же интересующегося, нет ли для его роты каких-то заданий на ближайшие дни.

– «Политика национального примирения», – вместо ответа процитировал заголовок лежащей перед ним газеты майор. – Тебе-то что, старлей? Лежи себе, отдыхай, жди замены.

– На 315-ю заставу скоро пойдет колонна?

– На 315-ю? – удивился майор. – Завтра. Повезут воду, дрова, продукты. А тебе-то зачем туда?

– Да, понимаешь, ночной бинокль забыл там.

– Ночной бинокль – штука ценная, – пропел склонный к поучительным афоризмам дежурный. – Ладно, съезди. Скажу старшему колонны, чтобы тебя взяли.

– Спасибо, – козырнул Зубов майору, думая о комбате. Надо приготовиться выслушать разнос за «расхлябанность и небрежное отношение к сбережению военного имущества», изобразить искреннее огорчение и готовность исправить. «Потерянный бинокль» сработал, и разрешение комбата было получено.

С каждым новым шагом Зубов закрывал очередную дверь для отступления. Желание спрятаться за какую-нибудь «объективную причину» смывалось снова горячей волной стыда. И ведь не страх смерти поднимал эти волны. Встречи с Каир-Ханом он уже не боялся, твердо верил, что пуштунский вождь обеспечит его безопасность. Промозгло и липко становилось на душе при мысли, что эта встреча станет известна особистам.

«А не весна ли во всем виновата?» – вдруг подумалось Олегу. Он вспомнил то прошлогоднее весеннее утро, когда взошедшее солнце золотом брызнуло из-за его спины на раскинувшийся внизу полусонный еще кишлак Кандибаг. И кудряво зеленеющие за дувалами садики, и безветренно поднимающиеся дымки очагов, и так ясно донесшееся до его слуха жалобное блеяние чьей-то ярочки, которая словно умоляла не трогать ее беспомощных ягнят, – вся эта милая мирная картина встала тогда преградой на пути его огненной миссии и не позволила дать команду на ее уничтожение. «Вот и сегодня такой же ласковый весенний день. Так хочется домой! А я опять куда-то прусь к черту на кулички», – ругал себя Зубов, трясясь в кабине водовозки, замыкающей колонну тыловиков.

Командир 315-й заставы, знакомый узбек с вечно смеющимися глазами (кажется, Рашидом зовут) встретил его насмешливо:

– Тебя что, из разведки поперли? Командиром водовозки назначили? Заменщику надо быть ленивым и толстым, а ты по заставам шляешься. Бинокль ночного видения? Ну, ты даешь! Неужели надеешься найти? У нас только дальномер лазерный, прицелы ночные. Я сам просил бинокль, не дали. Так что не найдешь. Но я все равно рад тебе. Пошли, заночуешь у меня.

Долго пролежав с закрытыми глазами без сна, Зубов глубокой ночью осторожно встал, оделся и вышел. «Как лунатик», – оценил свои действия, хотя ночь была безлунная. Низкие звезды, непривычно яркие, только подчеркивали аспидную черноту неба и никак не освещали землю, постройки, ряд техники, мимо которых на ощупь ему пришлось добираться до угла продсклада. За ним спуск в сухое русло, а оно уже приведет к кишлаку.

– Часовой! – приглушенно позвал Зубов.

– Я здесь, – отозвался солдат.

– Тебя когда сменяют?

– В пять. А что?

– Пока темно, я схожу, в сухом русле пару мин закопаю. Смотри, не пристрели меня, когда буду возвращаться. Мигну тебе четыре раза.

– Понял, товарищ старший лейтенант. Только вы осторожнее. Духи по ночам вокруг заставы шныряют.

Пройдя с километр по сухому руслу, Олег вытащил из бушлата рацию «уоки-токи» и нажал на кнопку вызова, все еще дивясь своей безрассудности и втайне надеясь, что зов останется без ответа.

«Один… четыре… семнадцать…» – послал он позывные. «Повторяю через минуту, если не будет ответа, вернусь», – внушал он себе. Но рация почти тотчас прохрипела на ломаном русском: «Семнадцать… четыре… один…»

«Ну вот, теперь все. Вперед!» – скомандовал он себе и стал подниматься по правому обрыву русла: в этом направлении должен быть Кандибаг. Минут пять он шел в полной темноте и неведении: туда ли? Где душманские посты? Когда и кого предупреждать о себе?

И вдруг вдалеке засветился костерок. Путеводный маячок! Как-то теплее стало на сердце. Словно к родному, он шагал на этот огонек вольготно и уверенно, изредка мигая фонариком. Без слов и жестов у костра его встретили два моджахеда и повели – один спереди, другой сзади – в глубь кишлака. Ночной Кандибаг только внешне казался спящим. Почти за каждым углом их останавливал окрик:

– Дриш! – И каждому в грудь упирался автомат. Чем ближе к дувалу вождя, тем плотнее была охрана.

Масуд кивнул Зубову, как старому знакомому, жестом ладони освободил сопровождающих и лучом фонарика показал, куда надо идти.

Перебинтованный во многих местах, Каир-Хан лежал на широкой кушетке, тяжело дыша. Вокруг, освещенные тусклым светом керосинового фонаря, стояли рослые мужчины, очевидно, телохранители. «А где же врачи?» – подумалось. Увидев устремленные на себя отрешенные от суеты глаза Каир-Хана, Зубов в почтении склонил голову и прижал правую руку к сердцу, как это делали вошедшие с ним моджахеды.

– Что произошло с вами, вождь? – первым заговорил Зубов. – Неужели кишлак накрыла наша артиллерия?

– Мой кишлак накрыла ваша авиация, – с трудом ответил Каир-Хан. Телохранители, как по команде, бросились приподнимать его, подушками придавая удобное положение. Вождь пошарил рукой под подушкой и передал что-то одному телохранителю, тот другому, и вот Зубову протягивают бесформенный осколок советской бомбы величиной с ладонь.

– Вы свой смертоносный металл видите не таким, – в жуткой тишине отрывисто скрипел голос Каир-Хана и доносил до сознания Олега шепотом переводчика смысл скрипучих слов. – Для вас эти бомбы, ракеты, снаряды, наверное, красивы. К нам же они прилетают такими вот безобразными комьями. Пулю можно послать прицельно. А эти страшные уроды не разбирают, где воин, где женщина, где ребенок… Восемнадцать убито, двадцать ранено. О, Аллах! Сколько же горя вы принесли на нашу землю!

В тягостном молчании под направленными на него взорами Зубов, потупясь, долго вертел в руках осколок, не зная, как поступить, что говорить.

– Я скоро умру, командор, – снова заговорил вождь. – Хотел бы перед смертью увидеть тебя, чтобы закончить наш спор. Запомни, шурави, народ, который сражается за свою свободу, на своей земле, победить нельзя. Уходите с нашей земли, командор. Уходите скорее… – Дыхание Каир-Хана стало учащенным. Он справился с кашлем и продолжал: – Снарядами и бомбами вам не усмирить Афганистан. Если у тебя есть душа, пусть ей доскажет за меня этот кусок металла, который убил Каир-Хана. Да поможет нам Аллах! – И устало закрыл глаза. Осколок обжигал руки, Олег перестал его вертеть и положил в карман бушлата. Выпрямившись, он стал ждать момента, чтобы попрощаться.