Терракотовая фреска - Альбина Юрьевна Скородумова

Глава шестая

Добрались до Тарховки быстро, с ветерком. Стандартный домик постройки шестидесятых-семидесятых годов прошлого столетия заметно отличался от навороченных вилл, заполонивших один из популярнейших курортных поселков под Питером. Он стоял прямо у дороги, что очень порадовало Порецкого, не большого любителя разъезжать по узким деревенским улочкам на своей машине.

Во время пути Михаил легко вызвал на разговор своего визави, внимательно слушая историю семьи Ремизовых-Немытевских. Вот уж кому досталось хлебнуть чашу горя сполна, так это им. «Последний из могикан» Павел, оказывается, даже близких родственников не имел в Петербурге. Изредка, раз в три-четыре года, он звонил по большим праздникам троюродному брату своей бабушки Вацлаву, который жил где-то под Варшавой. Но никогда с ним не виделся. Зато друзей у Павла было в избытке, а уж подругам так и вообще нет числа…

Бабушка Павла – Ольга Петровна Ремизова, несмотря на сложный и тернистый жизненный путь, связанный с концлагерем и последующим длительным недоверием властей к людям, побывавшим в немецком плену, смогла сделать неплохую карьеру для историка. Она, как и отец, преподавала в том же университете, много публиковалась, часто выступала на телевидении. Дача в Тарховке – во многом ее заслуга. У мамы Павла была куда более скромная биография, она историей не увлекалась вовсе, напротив, любила все современное, в особенности наряды. Мечтала о лаврах славы Зайцева, но дальше заведующей пошивочного ателье не доросла. Умерла она, в отличие от Ольги Петровны, дожившей до девяностолетия, очень рано, едва Павел успел окончить третий курс университета. Но он сумел пережить уход своих любимых женщин стойко: не запил, не загулял, а успешно окончил университет (о чем очень мечтала бабушка), и крепко встал на ноги, занявшись интересной и творческой работой. Дом и дачу содержал в относительном порядке, ничего из семейных реликвий не продал и не прокутил, надеясь, что когда-нибудь все это перейдет к его сыну (или дочке), ну, это как получится.

Когда исследователи чужих тайн вошли в дом, Михаил заметил большой слой пыли на мебели. Значит, в доме никого не было, по крайней мере, с полгода.

– Да уж, пылища у меня тут знатная водится, – сказал Павел, заходя в залу, и смачно так чихнул, отчего над рядом стоящим комодом поднялось облачко пыли. – Я здесь последний раз был осенью, в ноябре, приезжал с одной подругой на праздник… Как же он теперь называется?

– День народного единства.

– Точно! Какие же вы, адвокаты, умные и памятливые…

– Мы – не адвокаты, мы – юристы. А без хорошей памяти и цепкого ума хорошего юриста из меня бы никогда не получилось.

Пока рыжеволосый хозяин осматривал свои владения, Михаила что-то смутило. Сначала он не мог понять, что же именно в давно необитаемом доме было не так, пока его взгляд не упал на перила лестницы, ведущей на чердак. Везде пыли много, а на перилах в нескольких местах, ее было меньше. Как будто кто-то брался за них не так давно. Он подошел к перилам, примерился, и понял, что не ошибся в своей догадке. Некто неизвестный, поднимаясь на чердак, придерживался за перила, так как лестница довольно крутая. Возможно, что и сам хозяин…

Михаил позвал его, но ответа не услышал. Он крикнул громче:

– Павел, где ты?

– Ничего не понимаю, – Павел с удивленным лицом вышел из спальни, – я точно помню, что за собой кровать убрал, покрывалом накрыл, когда мы уезжали. А теперь здесь все перевернуто.

Порецкий заглянул в комнату и …все понял. Здесь кто-то побывал и что-то очень активно искал: одеяло было скомкано, простыня смята, а подушка распотрошена, да и одеялу досталось.

– Здесь что, шмон кто-то провел без меня? – Павел недоуменно посмотрел на Порецкого и, не дожидаясь ответа, бросился на чердак. Миша побежал следом.

Картина, представшая пред их очами, в комментариях не нуждалась: на чердаке все было перевернуто верх дном. Особенно досталось старому чемодану, в котором и хранились старинные записки, оставшиеся от бабушки и ее отца профессора Немытевского. Он был раскурочен полностью: «с мясом» вырваны карманы, оторвана шелковая подкладка, развинчены ручки. На полу в беспорядке были разбросаны старые тетради, карты, исписанные мелким, совершенно непонятным почерком пожелтевшие листы.

– Порецкий, может быть, ты был со мной не до конца откровенен? Что все это значит? Я не понимаю, кому мог понадобиться старый хлам, полуистлевшие записи, не представляющие никакой ценности?

– Я тебе все объясню позже, а теперь внимательно, еще раз повторяю – очень внимательно, посмотри и вспомни, что из находящегося в чемодане все-таки унесли?

Павел стал перебирать листы, пытаясь разложить их по порядку, а Михаил спустился вниз. Он прошелся по всем комнатам, заглянул в кладовку, спустился в подвал. Везде все было прибрано. Когда он вернулся в спальню, его осенила догадка: те, кто перевернул все на чердаке, затем спустились в спальню и продолжили поиски здесь. Видимо, очень увлеклись процессом, раз так все распотрошили… Или в обратной последовательности – сначала все распотрошили в спальне, а затем уже поднялись на чердак за бумагами. Но сути дела это не меняло. На даче поработали люди, что-то активно искавшие.

Поднявшись наверх, где Павел сосредоточенно разбирался с бумагами, Михаил поделился своими соображениями, но понимания не нашел:

– Ну что ты хочешь мне сказать, что я стал жертвой грабежа? Но, честно говоря, странный грабеж. Ничего не взяли, только дом перевернули верх дном…