Терракотовая фреска - Альбина Юрьевна Скородумова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Паша, у тебя отличная память, хотя сначала мне показалось, что ты спортсмен.
– Спортсменом я был в прошлой жизни… И неплохим, но травма помешала стать профессионалом. Закончил журфак, но не пишу, снимаю для спортивных изданий.
Тут Михаил вспомнил, что в его любимых спортивных газетах очень часто встречается под снимками подпись: «Фото Павла Фролова».
– Так ты тот самый Фролов, который снимает наших кумиров? Да ты, брат, просто знаменитость. У меня в портфеле, кстати, газетка лежит с твоими снимками. А Шарапову ты близко видел?
– Конечно, ближе некуда… Я на «Petersburg Open» каждый год работаю. Только ты не отвлекайся. Сначала заинтриговал, а теперь вдруг про работу начал. Давай думай, чем я могу тебе помочь.
Миша объяснил, что важнейшим недостающим звеном, которое могло бы помочь собрать все отдельно взятые эпизоды этой истории в одно целое, является информация о злополучной фреске, не дававшей покоя профессору Немытевскому, фрагмент которой впоследствии оказался у антиквара Кацебовского.
Павел вспомнил из рассказов бабушки следующее. Во времена, когда дед оказался с белоказаками в Китае, у него в отряде служил доктором некий Валериан Кацебо, с которым впоследствии он сбежал из отряда и отсиживался у местного авторитета. Потом Кацебо бросил деда и его денщика, предварительно выкрав некие интересные бумаги, доставшиеся от умершего профессора Немытевского.
– Бабушка в своих рассказах называла Кацебо не иначе, как Иуда. Возможно доктор Кацебо и антиквар Кацебовский – как раз и есть звенья одной цепи?
– Возможно, что и так, – рассуждал Михаил, – тогда как получилось, что Валериан Кацебо был родом из России, а антиквар Кацебовский – гражданин Германии?
– Да все очень просто, – не сдавался фотограф, – после того, как Кацебо сбежал от деда, он, скорее всего, покинул Китай и мог обосноваться, где угодно. В той же самой Германии.
– Паша, а какие-нибудь бумаги от твоего деда остались?
– Деда я никогда не видел, только на фотографии. Он ведь пропал в лагерях еще до войны. Бабушка в сорок втором году из Ленинграда уехала к родственникам в деревню, куда-то в Псковскую область, от голода спасалась, а там попала в плен. Из вещей ее в Ленинграде не многое уцелело. Вещи, барахло всякое сразу же растащили, а бумаги – уцелели, удивительно, как их не спалили во время блокады. Поистине, рукописи не горят… Знаешь, у нее целый чемодан каких-то пожелтевших тетрадей был, на чердаке нашей дачи до сих пор хранится, в детстве я часто тетради пересматривал. Но понять, что написано, не мог.
– И что, все это уцелело? – не унимался Порецкий, – До сих пор такие ценные бумаги лежат у тебя на чердаке, и ты даже не поинтересовался, что там? Ну, ты даешь! А еще журналист. Где твоя профессиональная любознательность?
– Я не журналист, а фотограф. Писать – ненавижу. Это ты, видно, всю жизнь бумагу мараешь отчетами потерпевших. А мне как-то не до бумаг было. Бабушка умерла в девяносто втором, я еще мальчишкой совсем был, но потерю эту очень тяжело перенес… А потом еще и мама умерла. Конечно, ты прав, на чердаке дачи много чего интересного хранится, только я там не часто бываю. Работаю много. Тем и спасаюсь.
– Так ты что, сирота? А отец твой где?
– Где-то… Мир большой. Он нас с матерью бросил, когда мне восемь месяцев было. Я и не знаю, жив он или нет.
– И жены у тебя нет?
– Ты на меня-то посмотри внимательней, – Павел улыбнулся совершенно замечательно, но очень уж грустно, – какой из меня муж? Я как-то не готов к роли главы семейства.
«Действительно, какой из него муж или тем более отец? – подумал Миша, разглядывая Павла. – Конечно, физически он развит хорошо, мощный парень, но лицо, как у ребенка. Открытое, приятное, но наивное. Такого обмануть, так же просто, как чихнуть. Ни за что бы ему двадцать семь лет не дал». Подумал так, но сказал другое:
– Я и сам женился уже за тридцать. И то, девчонка хорошая подвернулась.
– Понятно, что хорошая… Француженки плохими не бывают.
– Еще как бывают, – заметил Михаил, вспомнив нелегкую историю отношений своей жены Марьяши и ее матери Полины, – но мне повезло. Мы, кстати, с тобой отвлеклись. Вернемся к нашим баранам. Дача твоя далеко?
– Не особенно далеко. В Тарховке.
– А ключи от нее с собой?
– Конечно, на общей связке. А ты это к чему спросил?
– Мог бы и догадаться. Едем! За час доберемся на машине?
– А то…
Они, как по команде, мгновенно поднялись, не дожидаясь счета, оставили деньги на столе, и уже через несколько минут черный джип Порецкого лихо мчался по набережной в сторону Троицкого моста.
Глава пятая
Чен открыл глаза, с трудом понимая, где же он находится. Он сидел на заднем сиденье автомобиля
