Зарождение тьмы - Дайан Дюваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она неуверенно посмотрела на советчика, думая, что он, должно быть, преувеличивает, когда говорит, что исцеление почти безболезненно, но… Неужели Роланд правда считал, что ей противна эта часть его сущности?
- К тому же, твое исцеление его успокоит. Я почувствовал его беспокойство за тебя даже в гостевой комнате, а я ведь вовсе не эмпат, - добавил Маркус.
Сара поразмыслила обо всем еще минутку, чувствуя сильную боль в спине.
«Когда ты отказываешься от дара Роланда, то отвергаешь его самого».
Медленно кивнув, она с благодарностью коснулась руки Маркуса, а затем ушла из кухни.
Горячая вода лилась в джакузи с легким шумом, а Роланд стоял в ванной, позабыв, что держит в руке пакет с травами. Раз уж Сара отказалась позволить ему себя исцелить, то он собирался налить ей ванну, которая бы омыла ее ссадины и синяки. Но, может, сейчас это вовсе необязательно. Наклонившись, он закрыл кран, бросил травы на бортик и подошел к двери.
Сара замерла посреди спальни, вся такая неуверенная, извиняющаяся и испытывающая боль.
- Прости, я не это имела в виду… Я не хотела, чтобы ты решил, что я… - Она отвернулась, нахмурилась, затем снова посмотрела ему в глаза. - Пожалуйста, исцели мою спину, Роланд.
- Конечно, - согласился он, с колотящимся сердцем приближаясь к ней, пока они чуть не коснулись друг друга.
Сара отклонила голову назад, чтобы взглянуть на него.
- Я вовсе тебя не отвергала, - серьезно заметила она. - Просто не хотела причинить тебе боль.
- От твоих страданий мне больнее, чем от исцеления твоих ран.
Сара кивнула и сглотнула.
- Поможешь мне снять рубашку?
Роланд остановил ее руки, почти достигнувшие края одеяния.
- Я закрою дверь.
Ни к чему, чтобы Маркус увидел ее обнаженной, возвращаясь в гостевую спальню. Прикрыв дверь и убедившись, что им не помешают, Роланд вернулся и взялся за рубаху Сары. Морщась и закусив губу, раненая подняла руки, затаив дыхание, пока он раздевал ее, потом опустила.
Не обращая внимания на полные холмики, едва прикрытые черным шелком, Роланд отбросил рубашку и посмотрел на бледные синяки на груди, о которых не упоминалось.
- Эти не так уже сильно болят, - пояснила Сара, проследив за его взглядом. – Спереди руки пострадали больше всего, а ты уже их исцелил вместе с моими порезами.
Не говоря ни слова, страж обошел ее сзади, чтобы оценить состояние спины, и яростно выругался. Синяк размером с его кулак, кажущийся синевато-багровым на ее бледной коже, начинался под одной лопаткой и доходил до другой. Его пересекала узкая ссадина. Синяки усеивали и кожу между лопаток, создавая впечатление, что несчастную одновременно избили кулаками, кнутом и забросали камнями.
Роланд посмотрел на ее попку, ниже и мрачно уточнил:
- Это все?
Сара застыла в нерешительности.
- Нет, у меня все ноет, кроме рук.
Опустившись на колени и обхватив ее сзади, он расстегнул пуговицу, а затем молнию на ее джинсах, услышал, как быстро забилось ее сердечко, когда большими пальцами поддел с боков пояс и стащил джинсы с ее ног. Рукой опершись о его плечо, Сара освободилась от штанин и отбросила их прочь.
Роланд замер на мгновение, пытаясь справиться с возбуждением, которое так его и не оставило. Ее тело было таким, как он себе представлял: стройным, подтянутым, с рельефными мышцами. Женственно полные, а не по-мальчишески узкие, как у многих актрис, бедра в сочетании с грудями составляли идеальную фигуру в форме песочных часов. Округлая, крепкая попка была под черными трусиками-бикини, вероятно, такой же избитой, как и все остальное. Только это и помешало ему наклониться и поставить там засос.
Страж встряхнулся и постарался сосредоточиться на исцелении. Сжав изящную лодыжку, он собрал внутреннюю энергию и почувствовал, как под ладонями появляется жар, проникает Саре под кожу, исцеляя плоть и убирая боль. Роланд повел руками вверх, медленно ощупывая лодыжку, икру, затем к колену, от него – к бедру. Чем выше поднимались его руки, тем быстрее билось ее сердце.
Остановившись рядом с трусиками, все еще влажными от их любовных игр, врачеватель перешел к другой лодыжке. Кожа Сары, бархатисто-гладкая, искушала, раздувая все еще снедавшее его желание.
Исцелив обе ноги, избавив от боли и пятен синяков, он оттянул верхний край трусиков и взглянул на попку под ними. Зад тоже был покрыт синяками. Когда Роланд встал и проник руками под клочок ткани, чтобы обхватить соблазнительную плоть, Сара не возразила. Он заметил, как она сглотнула, а веки затрепетали и опустились.
Энергия, шипя, переходила от него к ней, охватывая ее теплом, затем возвращаясь к нему вместе с ее болью. Маркус не солгал: Роланд почти этого не почувствовал, легко забыв о страданиях, пока не дошел до того места, где отметина походила на удар бейсбольной биты. Под кожей был не просто синяк, а настоящий отек, даже от легчайшего прикосновения к которому Сара подпрыгнула и сжала руки в кулаки.
- Извини, мне нужно дотронуться, чтобы исцелить тебя, - прошептал бессмертный.
Согласный кивок.
Это исцеление причинило больше боли. Роланд изумился, как Сара сумела скрыть такое повреждение, и пожалел, что она не попросила его заняться больным местом раньше и избавить ее от мучений. Когда опухоль спала, напряжение в ее плечах схлынуло, как вода. Через пару минут отметины исчезли, а прекрасная узкая спина снова была в полном порядке.
Сара с облегчением вздохнула, избавившись от боли. Она думала, что Роланд закончил, и только собралась повернуться, как он придвинулся ближе, прижимаясь грудью к ее спине. Его пальцы проскользнули с обеих сторон под ее руками, прикоснулись к покалывающей коже ее живота и опустились ниже на бедро.
В нее полилось знакомое покалывающее тепло, когда он принял в себя едва появившийся синяк. Роланд приласкал губами ее ушко, а его руки прошлись от ее бедер вверх до ребер с левого бока. Как только ноющие места, о которых Сара забыла, исцелились, ладони стража проследовали к ее груди и плечам, затем очень медленно по предплечьям, на которых осталось несколько бледных синяков, особенно слева, там, куда пришелся удар о дверцу машины, когда та опрокинулась.
К тому времени, как последний синяк, порез и ссадина пропали, Роланд дотронулся до каждой клеточки ее тела. Казалось, он не только лечил, но и узнавал, - каждую округлость, ямочку и плоскость, словно скульптор натурщицу, которую хотел запомнить, чтобы потом сотворить копию из глины или камня. В прикосновениях – таких нежных, бережных и властных - не было особой чувственности, хотя жар, не имевший ничего общего с его даром, оставался после того, как он переходил к другому месту.