Мой портфель - Михаил Жванецкий

– Да, вам только часть видна.

– Нам и этого, конечно…

– Нет, этого мало.

– Нам хватает.

– Вам хватает, чтоб жить, а чтоб понять – отъехать надо. И я скажу тебе: приезжаешь сюда, здесь такой мрак, такое хамство, такая грязь… В туалетах вонь. А как вы относитесь друг к другу, как вы относитесь друг к другу… Доннер ветер, облицайтен, ранген, шпацирен, блюхер верк, цумбай шпиль.

– Чего?

– Темнота, понимаешь! А ваши машины?!… Платья у вас нельзя трогать руками, а хлеб можно. Этого нет ни в одной стране мира… А как она подает?! Как она подает?! Ей что, улыбнуться, карген, бурген, жалко? Ну скажи, что у нее отвалится, если она улыбнется?… Если ты уже дождался, грехен, бульхен, бортюнгине…

– Это вы матом?

– Не, у нас мата нет.

– А у нас есть еще.

– Да, помню, помню… А как вы тут живете? Как вы тут живете, я не знаю?!

– И я не знаю.

– Вот и я не знаю. Может, действительно, каждый заслуживает того, чего заслуживает.

– Может.

– Да и как вернуться? Дети мои уже не мы, понимаешь?

– Как, они же русские?!

– Были, были.

– А снова не хотят?

– Удавятся и меня удавят.

– А если мы все здесь сделаем, и свободу, и продукты…

– Этого мало, херр, надо и культуру, и вежливость, и вымытые продукты, и тишину по утрам, и чистый воздух, и разные машины, и сосиски с капустой, и пиво, и четкость, и пунктуальность и вековые демократические традиции…

– Так это же будет Германия!

– Вот тогда мы и вернемся.

Да. Вся штука в том, что ты стремишься в институт, в консерваторию, в скрипку, в науку, в спорт, лезешь наверх, напрягал все силы, чтобы доказать, что ты не еврей.

И наступает момент, когда ты становишься не евреем, а Ойстрахом, Гилельсом, Плисецкой или Пеле.

Но всегда будут люди выше или наравне с тобой, и для них ты опять еврей.

И что тебе тут посоветовать, кроме как принять, наконец, это звание и умереть среди своих.

Этнические конфликты

Чувство национального выбора тонкая вещь. Почему комары не вызывают отвращения, а тараканы вызывают? Хотя комары налетают, пьют самое дорогое, а тараканы просто противные. Противные, отвратные и все.

Куда бы они ни побежали, откуда бы ни выбежали, все с криком за ними. А комары… Хорошо чтобы не было. Но если есть, ну пусть, ну что делать, в обществе все должны быть. Кроме тараканов, конечно.

Тигров любим, шакалов нет. Хотя тигр подкрадется, набросится, разорвет не то, что одного, а целое КБ. Инженеров сожрет, руководство покалечит, веранду разрушит и уснет глубоко удовлетворенный.

А шакал?… Кто слышал, чтоб кого-то разорвал шакал? За что мы его ненавидим? Противный. Да. А тот красавец полосатый – убийца, это доказано. И еще на территорию претендует. Ничего, пусть будет среди нас. А шакалов гнать.

Где логика? Шакал разве виноват? В своем обществе он разве противный? Он такой как все. Это когда он попадает в другое общество, там он кажется противным. Но если ихняя мама смотрит на себя в зеркало или на своих детей, разве они ей кажутся такими противными, как нам? Или она себе в молодости казалась ужасной? С горбом, клыками, какая есть на самом деле. Да нет. Нормальная.

И среди шакалов есть свои красавцы и свои бедняки. Есть и богачи, хотя все имеют вид нищих и бомжей. Но это на наш взгляд. Им тоже противно, что мы торчим вертикально, шерсть носим только на голове. А вместо клыков протезы. И подкрасться толком ни к кому не можем. А падаль едим также как они и еще ее варим для чего-то. А очки? А животы? Мы очень противные в обществе шакалов. Я уж не говорю о том, что разговор не сумеем поддержать.

Или, как любят говорить, «представляете ли вы свою дочь в постели с…» и так далее.

У всех есть и нежность, и любовь, и страдания.

Так что в национальном вопросе нужно быть очень осторожным.

Евреи

Почему у нас диктатура и свобода вызывают позыв антисемитизма? При диктатуре – сверху, при демократии – снизу.

– Евреи принесли много вреда России, – тепло сказал мне зав. отдела юмора «ЛГ». – Ты ведь не станешь отрицать, Миша?

Что я мог отрицать, что я мог утверждать. Этот разговор не терпит доказательств. Требуется одна убежденность. У него она была. А мне нужно собирать факты, а их у меня не было.

Евреи – масонская организация. Они не нация, они организация. Какая? Сколько «С» в этом слове?

– Надо знать, если ты там состоишь, – она мне тоже говорила в самый лучший между нами момент. – Ты даже не знаешь. Но ты там состоишь.

Какой смысл состоять, если не знаешь?

– Вы английский шпион.

– Согласен.

– Вы – масон.

– Конечно.

– Вы – импотент.

– Нет. Могу доказать.

– Посмотри состав первого правительства: 80 процентов – евреи.

– Изя, это правда?

– Правда, Миша.

И мы сидим подавленные.

Евреи стреляли в царя, оказывается. Евреи убивали евреев. И мы сидим подавленные. Евреи учат нас всему плохому. Евреи разрушают города. Если это делают русские, то учат их евреи. За Сталиным стоял еврей, за царем стоял еврей, за Наполеоном стоял еврей, за Эйнштейном стоял еврей… Почему же они так любят вторые роли?

Мы, видимо, нашли друг друга и, к обоюдному ужасу, не можем расстаться.

Это редкое счастье – иметь на все случаи своего виноватого, который виноват, что приехал, и виноват, что уехал, что стрелял в Ленина и что промахнулся…

И большое счастье иметь такого товарища, что вспомнит тебе все, о чем ты не знаешь.

– Вы убиваете своих.

– И вы убиваете своих.

– Вы обманываете.

– И вы обманываете.

– Вы нас презираете.

– И вы нас презираете.

– Вы слишком умные.

– И вы слишком умные.

– Вы оккупанты.

– И вы оккупанты…

Мы будем вечной несчастной семьей, ибо никакие другие люди не считают, что всеми их действиями кто-то руководит. Большая дружба скреплена почему-то только одной кровью.

Пусть евреи придумали самое жуткое государственное устройство, но почему они смогли его применить именно здесь? Они разрушили соборы и синагоги… Ребята, а вы все где были? Как вы позволили этим гадам? Да вы же их уже не раз хватали за задницу, били, стреляли, увольняли, не принимали, не обучали, пятую графу ввели… Почему эти гады так изворачиваются, почему они меняют имена, отчества, фамилии, пишутся русскими? Для чего это им так нужно, если они вами командуют? И еще из хитрости, для отвода глаз, командуя Сталиным, убили своих лучших писателей и поэтов.

– Ну, это так им надо было…

Большой смысл в этом разговоре:

– Он противный – и все.

– И все?

– Да. Очень противный – и все, и все…

Так и тянет сказать:

– Тебе ж не повезло дико. Страна у тебя, к сожалению, многонациональная, тебе ж чистить и чистить. Это ж когда только ты всех вычистишь?! Это ж когда только ты заживешь по-человечески?!

Путевые заметки

Спокойно, не переживайте, жить негде, мы в ловушке. Весь земной шар – дерьмо. Поздравляю!

Чисто, стерильно, качественно, тщательно, протерто. Германия. Матерь всех наших побед. Скучно так, что можно повеситься на входе и на выходе. Свиная нога с капустой, пюре, пивом. На московский желудок обожрешься до оловянных глаз. Тут они начинают петь марши, одевать мундиры, бежать строем через Берлин. 200 тысяч бегут. А ты опять еврей. А они опять бегут. Молча. Девушки выносят пиво. В магазинах полно. Они здоровеют и маршем куда-то бегут.

Большая свобода. «Ваш мальчик брал у нашего велосипед, там соскочила цепь. Вот счет». Да, влюблены. Да, держатся за руки. В кафе, да. Пьют левыми руками, правые руки оторвали только один раз, чтобы рассчитаться. Оба. Каждый за себя. Конечно, это их дело. Но нам-то что там?

Один наш в ихней бане, где все вместе мужчины и женщины (первый обычай, что мне понравился), сказал среди немцев на плохом английском языке:

– Да что ж вы в сухом пару? Хотите, я вам покажу настоящий пар?

Все молчали. Он плеснул, достал, принес, отбил, поколотил, перевернул. Все молчали. Хозяин по просьбе присутствующих попросил его больше не приходить.

В Германии стерильно, качественно, полезно. Постели себе в аптеке и ложись. Свобода полная. Только не принято. Это не принято, то не принято. Все не принято.

Красиво, сытно, богато и далеко. Америка, ед-рен-ть. Грандиозно! 90 ТВ-программ! Океаны, каньоны, шельфы! Пока не заболеешь. Они не виноваты, и ты не виноват. У тебя +40 °С, ты вызываешь «скорую». Emergency, которая 30 минут разговаривает с тобой по-английски по телефону, а ты плохо. И тебе плохо. Ну плохо тебе. Было хорошо, было очень хорошо, и вдруг стало плохо. Организм – сука, не вынес впечатлений, не вынес вопросов, «как вам нравится Америка», и выдал 125 по Фаренгейту с загадочным желудочным гриппом. То есть ты практически не знаешь, за что хвататься: за кровать или за туалет.

А ты застрахован, не застрахован? А тебе сколько лет? А ты как приехал? А ты у кого живешь?