Антихрист - Ренан Эрнест Жозеф

Было нечто совершенно особенное в душевном состоянии этих Церквей, затерянных в глубине провинции, спокойный климат и глубокое небо которой как бы склоняют человека к мистицизму. Нище умы не были так поглощены мессианскими идеями. Здесь производились сумасбродные вычисления. Здесь распространялись самые странные притчи, почерпнутые будто бы из предания Филиппа и Иоанна. То Евангелие, которое здесь слагалось, носило несколько мифический, странный оттенок. Вообще представляли себе, что после воскресения мертвых, которое было уже близко, наступит телесное царство Христа на земле, и оно продлится тысячу лет. Описывали предстоящие прелести чисто реального рая; приводили размеры виноградных гроздьев и тучности хлебов в царстве Мессии. Идеализм, сообщавший столь чарующую мягкость самым наивным словам Иисуса, для большинства людей теперь исчез.

Иоанн в Ефесе с каждым днем приобретал все больше влияния. Первенство его было признано во всей провинции, за исключением, может быть, Иераполиса, где жил Филипп. Церкви в Смирне, Пергаме, Фиатире, Сардах, Филадельфии, Лаодикии признали его своим главой, почтительно выслушивали его замечания, советы, упреки. Апостол, или тот, кто присваивал себе право говорить от его имени, вообще принимал с ними суровый тон. По-видимому, характер Иоанна отличался большой резкостью, крайней нетерпеливостью, причем он выражался жестко и грубо о тех, кто мыслил не так, как он. Говорят, именно его имея в виду, Иисус возвестил принцип: «Кто не за нас, тот против нас». Серия анекдотов, которые рассказывались впоследствии с целью доказать его кротость и терпимость, по-видимому, была вымышлена сообразно типу, вытекающему из иоанновых посланий, но подлинность самих посланий более чем сомнительна. Черты характера совершенно противоположного, доказывающие большую вспыльчивость, в большей степени согласуются с евангельскими повествованиями, с Апокалипсисом; черты эти кроме того доказывают, что способность к увлечениям, от которой произошло его прозвище «сына Громова», с годами только усилилась. Впрочем, возможно, что эти качества и недостатки, противоречащие друг другу, вовсе не неизбежно взаимно исключают друг друга, как это принято думать. Религиозный фанатизм часто проявляется у одного и того же субъекта крайней суровостью и крайней добротой; иной средневековый инквизитор, сжигавший на кострах тысячи несчастных за ничтожные мелочи, мог в то же время быть самым кротким и в известном смысле слова самым смиренным человеком.

Враждебность Иоанна и его окружающих была, по-видимому, особенно ожесточенной и глубокой по отношению к небольшим общежитиям учеников того, кто получил прозвание Нового Валаама. Такова несправедливость, присущая всем партиям, такова страстность, которой были преисполнены эти сильные еврейские характеры, что, вероятно, и исчезновение «разрушителя Закона» приветствовалось криками радости со стороны его противников. Для многих смерть этого мятежника, смутителя была истинным избавлением. Мы уже видели, что Павел чувствовал себя в Ефесе как бы среди врагов; последние речи, которые ему приписывают в Азии, полны грустных предчувствий. Мы увидим, что в начале 69 года ненависть к нему была еще сильнее. Потом распря эта ослабевает; память его обходят молчанием. Но в тот момент, до которого мы дошли, его как будто никто не поддерживает, и именно это впоследствии и спасло его. Сдержанность или, если угодно, молчание его приверженцев облегчило примирение; в конце концов самые смелые мысли получают признание, лишь бы они терпеливо и без возражений долгое время переносили нападки консерваторов.

Ненависть к римской империи, радость по поводу несчастий, которые ее постигали, надежда на скорое ее распадение — таковы были тайные чувства всех верующих. Еврейскому восстанию симпатизировали и все были убеждены в том, что римляне с ним не совладают. Прошли уже те времена, когда Павел, быть может, также и Петр проповедовали признание римской власти, приписывая ей даже в некотором роде божественное происхождение. Теперь брали верх принципы экзальтированных евреев, настаивавших на отказе уплачивать подати, на дьявольском происхождении всякой светской власти, на том, что всякие акты гражданской жизни соответственно римским формам заключают в себе идолопоклонство. То было естественным последствием гонения; умеренные принципы перестали быть применимы. Гонение хотя и не было таким жестоким, как в 64 году, но все же глухо продолжалось. В Азии падение Нерона произвело больше впечатления, нежели в какой-либо из провинций. Общее мнение было, что чудовище исцелено сатанинскими силами, прячется где-нибудь и вскоре вновь появится. Можно себе представить, какой эффект производили подобные слухи среди христиан. Многие из верующих в Ефесе, быть может, начиная с самого их главы, спаслись бегством от великой бойни 64 года. Как! Страшный зверь, заклейменный распутством, тщеславием, расточительностью, снова возвращается! Дело ясное, — должны были думать те, кто еще сомневался, что Нерон есть Антихрист, — вот то таинственное начало неправды, антипод Иисуса, который должен появиться, чтобы убивать, мучить мир, перед светоносным пришествием. Нерон — воплощенный Сатана, который докончит избиение святых. Еще немного, и торжественная минута настанет. Христиане тем охотнее воспринимали эту идею, что смерть Нерона была слишком обыденной для этого Антиоха; гонители такого рода обыкновенно погибают с шумом. Из этого заключали, что Бог приберегает его для более грандиозной смерти, которая постигнет его на глазах всего мира и святых, собранных Мессией.

Эта идея, породившая Апокалипсис, с каждым днем получала все более определенные формы; христианское сознание дошло до высшей степени экзальтации, когда случай, имевший место на одном из островов, соседних с Азией, дал телесную оболочку идее, жившей только в воображении. Появился Лже-Нерон, который возбуждал в провинциях Азии и Ахайи живейший интерес, внушал им и надежду, и страх. По-видимому, он был невольник из Понта; по другим источникам, он происходил из Италии, из низшего сословия. Он был очень похож лицом на покойного императора; у него были те же большие глаза, густые волосы, рассеянный вид, тот же подозрительный, склонный к театральности ум; он также умел играть на цитре и петь. Самозванец образовал вокруг себя первоначальное ядро из дезертиров и бродяг, осмелился выйти в море, чтобы достигнуть Сирии и Египта, и бурей был выброшен на остров Китнос, один из группы Цикладских островов. Он обратил этот остров в центр довольно деятельной пропаганды, увеличил свою шайку, присоединив к ней некоторое количество воинов, возвращавшихся с Востока, производил кровопролитные экзекуции, грабил торговцев, вооружал рабов. Все это вызывало сильное волнение особенно среди народа, готового верить самым абсурдным слухам. Начиная с декабря 68 года в Азии и Греции только и речи было, что об этом. Ожидания и ужас росли со дня на день; имя это, наполнявшее своей славой весь мир, снова вскружило все головы и заставляло думать, будто все, что мир видел от него до сих пор, пустяки по сравнению с тем, что ему еще предстоит увидать.

Возбуждение усиливалось еще благодаря и другим фактам, которые происходили в Азии и на Архипелаге, но которых за отсутствием точных данных мы не можем установить. Один пламенный приверженец Нерона, соединявший в своем лице страстного политика и искусного фокусника, открыто объявил себя на стороне самозванца ли с Китноса, Нерона ли, укрывшегося к парфянам. Он принуждал силой мирных людей признавать Нерона; восстанавливал его статуи, заставлял оказывать им почести; можно даже думать, что им была выбита монета по типу Nero redux. Несомненно только то, что христиане вообразили, будто их хотят заставить поклоняться статуе Нерона; монета, тессера или эстампилла с именем «Зверя», «без которой нельзя было ни покупать, ни продавать», причиняла им непреодолимые затруднения. Золото с меткой великого главы идолопоклонства жгло им руки. По-видимому, некоторые из верующих предпочитали покидать Ефес, нежели соглашаться на подобное отступничество; можно предполагать, что Иоанн принадлежал к их числу. Это событие, довольно темное для нас, играет большую роль в Апокалипсисе, и быть может, даже послужило ему первым толчком: «Внимание! говорит Пророк, здесь предел терпению святых, соблюдающих заповеди Божии и веру Иисуса».