Сатурн почти не виден - Василий Ардаматский

Размышления Канариса прервал прямой междугородный телефон Берлин — Прага. Звонил Рейхард Гейдрих — новый протектор Богемии и Моравии, Услышав хорошо знакомый голос, Канарис поморщился, как от зубной боли, но заговорил весело и дружески. Это была старая игра: они ненавидели друг друга, но оба были пока бессильны реализовать свою ненависть и должны были поддерживать внешне приличные и даже дружеские отношения.

Сначала разговор шел о вещах, ничего не значащих: погода, здоровье жен и так далее. Канарис ждал. Наконец он услышал то, ради чего звонил Гейдрих. Хотя кабель был прямой и подслушивание разговора исключалось, Гейдрих говорил иносказательно.

— Я продолжаю ликвидировать либеральное наследство барона. Но здесь, как и во Франции, у меня все те же порядком надоевшие мне трудности. Почему мы с вами должны ходить друг за другом по одному и тому же адресу? Ведь мы с вами, кажется, обо всем договорились? Я веду здесь грандиозную расчистку болота, у меня на счету каждый фельдфебель, а в это время ваши люди занимаются тут чистописанием или решают ребусы о том, как найти вышедшую в тираж агентуру Запада. Не пора ли, мой друг, с этим покончить?

— Почему вы спрашиваете? — перебил Канарис. — В принципе мы с вами обо всем договорились на совещании. Я разработал проект решения. Но для того чтобы проект стал решением, его должен утвердить Кейтель, порядок есть порядок.

— Какой к черту порядок! — повысил голос Гейдрих. — Мне звонил из Берлина Хуппенкоттен; он говорит, что в вашем проекте от нашей договоренности остались только запятые.

— Мнение Хуппенкоттена — это далеко не эталон оценки, — саркастически заметил Канарис.

— Но у него молодое зрение и он еще умеет отличать черное от белого, — последовал контрудар из Праги.

— Предпочитаю иметь дело с людьми, умеющими нормально видеть всю гамму красок.

Гейдрих промолчал. Уж если дело дошло до словесного турнира, он знал: с Канарисом справиться трудно.

— Друг мой, — сказал он примирительно, но голос его звенел от злости. — Вернемся к делу. Мы берем пространства не для того, чтобы вести на них вечную борьбу с красными и с еврейской плутократией. С этим вы согласны?

— Конечно, и мы оба делаем все, что можем, для освоения новых земель.

— Боюсь, что ваша оценка не совпадает с более высокой. И чтобы это несовпадение не стало слишком явным и не приобрело неприятные формы, я очень прошу немедленно вернуться к своему проекту, подумать еще раз обо всем, что от этого проекта зависит, включая сюда и нашу с вами судьбу, и привести этот проект в соответствие с нашей договоренностью на совещании. Вы можете это сделать?

— Проект уже у Кейтеля, — спокойно сказал Канарис.

— Неправда, — засмеялся Гейдрих. — Проект всего лишь у референта Кейтеля.

— Хорошо, я постараюсь сделать все возможное, однако я искренне считал, что проект выражает все, о чем мы договорились на нашем совещании.

— Видите, как плохо вести такие переговоры без стенограммы! — почти весело воскликнул Гейдрих. — Но я помогу вам, мой друг. У Хуппенкоттена есть подробная запись нашего совещания. Он может еще сегодня доставить ее вам.

— Ему незачем утруждать себя, пусть пришлет.

— В любви и ненависти вы постоянны, — снова рассмеялся Гейдрих. — До свидания, мой друг.

Канарис положил трубку, не простившись…

Значит, Хуппенкоттен сделал запись того совещания и, наверно, получил визу записи у всех участников совещания, вернее, не у всех, а у тех, кто прямо или косвенно представлял гестапо. Канарис сжал кулак и ударил им по подлокотнику кресла. Как он ненавидел этого молодого выскочку Хуппенкоттена, делавшего стремительную карьеру! Он сталкивался с ним всего три или четыре раза на различных совещаниях, где Хуппенкоттен был на вторых, а то и на третьих ролях. Никаких прямых столкновений с ним у Канариса не было и даже не могло быть — так мало по своему положению значил этот юный красавец. Но Канарис ненавидел и даже боялся его не меньше, чем Гейдриха, он словно предчувствовал что-то…

Забегая вперед, скажем, что именно Хуппенкоттен в начале апреля 1945 года по приказу Гитлера накинет на шею Канариса проволочную петлю и повесит его в тюремной камере. Но до той поры еще далеко, и мы продолжим наш рассказ.

Канарис вызвал полковника фон Бентевиньи, своего адъютанта полковника Энке и приказал им немедленно сделать свою протокольную запись совещания с представителями гестапо по поводу контакта в работе и дал указание, что в этой записи должно быть отражено. Канарис решил иметь свой вариант записи. — документ, равносильный тому, который состряпал Хуппенкоттен.

Затребовав к себе все последние сводки по Чехословакии, Франции, Англии и Америке, Канарис отдал распоряжение секретарю говорить всем, что его нет…

Англия… Опытнейший агент, которому Канарис верил, как себе, сообщал, что на Британских островах союзники начинают накапливать военные силы, в первую очередь авиацию. Еще три месяца назад тот же агент сообщал, что прибытие в Англию американской военной миссии носит чисто символический характер и что сами англичане говорили тогда, что эта миссия не больше чем «кусок сырого мяса» для немецкой разведки. А теперь тот же агент сообщает нечто совсем другое. Три месяца назад все агентурные данные говорили о том, что главным в настроении англичан являются паническое ожидание вторжения и страх перед авиационными налетами. А теперь в донесении речь уже идет о растущем боевом духе англичан. Это проявлялось не только в том, что по всей стране создаются отряды самообороны, что даже женщины идут в эти отряды, но и в действиях английской разведки. В частности, она начинает активно использовать силы Сопротивления во Франции…

Все это, конечно, не могло не тревожить Канариса. Но он слишком верил в другую Англию, в ту, которая последние годы шла на все, только бы Гитлер направил свои войска против коммунистической России. Та Англия охотно расплачивалась за это целыми странами. Канарис, однако, учитывал, что стоявшие за этой политикой главные силы Англии еще достаточно сильны и именно на них следует делать ставку, а господа английские министры пусть пока поиграют в войну…

Франция… Донесения агентов отсюда подтверждали то, что сообщал их коллега из Англии: разведка англичан начала действовать во Франции и пытается прибрать к рукам подпольную борьбу французского Сопротивления. Из пачки донесений Канарис выбрал то, которое было подписано «Полковник Анри». За этой подписью-кличкой скрывался один из любимцев Канариса — унтер-офицер Гуго Блейхер. Об этом агенте Канарис уже не раз говорил на совещаниях, приводя его как пример, подтверждающий тезис, что талант разведчика проявляется так же, как и талант поэта. В самом деле, был человек мелким чиновником промышленной фирмы в Гамбурге, его мобилизовали, он стал одним из самых умелых разведчиков во Франции.

Донесение Блейхера было, как обычно, подробным и даже излишне многословным, но зато, как всегда, интересным. Вот и он сообщает, что англичане лезут во французское Сопротивление, сбрасывают им оружие, рации, шлют к ним своих эмиссаров. Блейхер располагает данными, что среди эмиссаров, засланных во Францию, находится сын Черчилля — Рандольф.

Канарис замер: неужели это правда? Блейхер иногда не прочь и пофантазировать, но вряд ли он позволил бы себе легкомысленное оперирование подобным фактом. Прервав чтение сводок, Канарис написал распоряжение руководителю абвера во Франции: если подтвердится нахождение сына Черчилля во Франции, принять все меры, чтобы он не попал в руки гестапо, где его могут ликвидировать, не понимая, как важно заполучить его живым. Отдельную шифровку он написал Блейхеру: все внимание сосредоточить на Черчилле, информировать об этом ежедневно.

Канарис вернулся к чтению досье. Действительно, английская разведка нахально лезет во Францию, но агенты встревожены этим излишне. То, что сейчас делают англичане в этом направлении, — кустарщина. Однако контрмеры принять необходимо. Учитывая традиционную нелюбовь англичан к потерям, самая лучшая мера — нанести по английским резидентам во Франции массированный удар: переловить их, как мышей, и десяток расстрелять. Вот тут и можно сделать уступку СД. Агенты абвера разведают английских резидентов, а затем в порядке, так сказать, совместных действий, которых так добивается Гейдрих, собранные данные будут переданы гестапо. Это решение вернуло Канарису хорошее настроение, испорченное разговором с Прагой, и он подумал, что ему и в самом деле следует немного подправить проект в том смысле, что везде, в том числе и в России, нужно передавать гестапо то, что для целей абвера не представляет ценности. Но что может значить ликвидация дюжины английских резидентов, занимающихся безнадежной авантюрой в поверженной Франции, когда самое главное и самое ценное для Гитлера агенты абвера делают в самой Англии, или Америке, или в той же России?..