Кабинет доктора Либидо. Том VI (Н – О – П) - Александр Васильевич Сосновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сестра ее — продолжал И. А. Анненков: «воздушная» Евпраксия, как отзывался о ней сам поэт, представляла совсем другой тип. Она пользовалась жизнью очень просто, повидимому ничего не искала в ней, кроме удовольствий, и постоянно отворачивалась от романтических ухаживаний за собою и комплиментов, словно ждала чего-то более серьезного и дельного от судьбы. Многие называли кокетством все эти приемы, но кокетство или нет — манера была во всяком случае замечательно умного снойства. Евпраксия Николаевна была душою веселого общества, собиравшегося по временам в Тригорском; она играла перед ним арии Россини, мастерски варила жженку и являлась первою во всех предприятиях по части удовольствий…»
П. награждал Евпраксию Вульф такими знаками внимания, что окружающие стали поговаривать об их скорой женитьбе. Впрочем, для П. Зизи, как ее звали в домашнем кругу, была всего лишь очередной дежурной влюбленностью. Во время своих визитов в Тригорское он отдал должное практически всем его прелестным обитательницам. О девятнадцатилетней падчерице П. А. Осиповой Александре (Алине) Ивановне П. восторженно отзывался в письме к князю П.А.Вяземскому: «Ессе femina!» («Вот женщина!»). Не менее пылкие чувства вызывала у поэта одна из племянниц П. А. Осиповой, Анна Ивановна Вульф (18?? — 1835; позднее в замужестве Трувеллер). Он называл ее Нетти (Netty). Из письма приятелю по амурным похождениям Алексею Вульфу: «Netty, нежная, истерическая, потолстевшая Netty… Вот уже третий день как я в нее влюблен».
Летом 1825 в Тригорское приехала Анна Петровна Керн (урожденная Полторацкая; 1800–1879), с которой П. впервые познакомился зимой 1819 в Петербурге в доме Олениных. В 16 лет ее выдали замуж за 52 летнего генерала Ермолая Федоровича Керна, военного коменданта Риги. К моменту возобновления знакомства с П. А. П. Керн успела пережить несколько неудачных романов, чем серьезно испортила свою репутацию в высшем обществе. Появление А. П. Керн пробудило в сердце поэта глубокую страсть и прилив творческого вдохновения. Бурное, но кратковременное увлечение продолжалось всего лишь с июня по июль 1825. Накануне возвращения в Ригу, 19 июля 1825 П. вручил А. П. Керн посвященное ей стихотворение «Я помню чудное мгновенье…».
Вынужденная разлука еще больше воспламенила П. Он писал А. П. Керн отчаянные письма: «Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она была здесь — камень, о которой она споткнулась, лежит у меня на столе… Мысль, что я для нее ничего не значу, что, пробудив и заняв ее воображение, я только тешил ее любопытство, что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает ее ни более задумчивой среди ее побед, ни более грустной в дни печали, что ее прекрасные глаза остановятся на каком-нибудь рижском франте с тем же пронизывающим сердце и сладострастным выражением, — нет, эта мысль для меня невыносима…» Предчувствие не обмануло поэта. Вскоре у А. П. Керн завязался роман с ее двоюродным братом Алексем Вульфом.
Как это часто случалось и прежде, П. быстро излечился от своей скоропалительной страсти. В одном из писем он иронически назвал Керн «наша вавилонская блудница Анна Петровна». Спустя два года в Петербурге у П. случилась физическая близость с А. П. Керн, однако это событие не произвело на него особого впечатления. Во второй половине февраля 1828 П. хладнокровно сообщил в письме С. А. Соболевскому: «Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощию божией я на днях <уеб>».
Судя по переписке, П. не меньше, а, возможно, даже больше переживал драматическое увлечение простой крестьянской девушкой Ольгой Калашниковой. Следуя старинной патриархальной традиции, молодой барин позволил себе «пошалить» с крепостной девкой, дочерью местного сельского старосты Михаила. Когда выяснилось, что О. Калашникова забеременела, П. пришел в полное смятение. За помощью он обратился к своему другу П. А. Вяземскому: «Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти ее в Москве, дай ей денег, сколько ей понадобится… Потом отправь в Болдино (в мою вотчину) … при сем с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютки, если то будет мальчик. Отсылать его в воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню — хоть в Остафъево…". И далее: «…Милый мой, мне совестно, ей-богу… но тут уж не до совести».
В 1826 О. Калашникова разрешилась от бремени мальчиком, которого назвали Павлом. К сожалению, младенец прожил совсем недолго. Личные переживания поэта косвенно отразились в народной драме «Русалка». Имя Ольга (предположительно — Калашникова) упоминается также в Донжуанском списке П.
В ночь с 3 на 4 сентября 1826 П. получил приказ незамедлительно явиться в Москву, где в то время находился только что коронованный царь Николай I. По прибытию он был доставлен к царю для личной аудиенции. Отныне поэту было гарантировано высочайшее покровительство и освобождение от обязательной цензуры. Древняя столица устроила П. триумфальную встречу. «Вo всex oбщeствax, нa всex бaлax, — пo слoвaм С. П. Шeвырeвa, — пeрвoe внимaниe устрeмлялoсь нa нaшeгo гoстя… Приeм oт Мoсквы Пушкину — oднa из зaмeчaтeльныx стрaниц eгo биoгрaфии».
Весьма радушно П. встретили в доме Римских-Корсаковых, типичных представителей стaрoй двoрянскoй Мoсквы. По утверждению П. A. Вязeмскoгo, 23-летняя дочь главы семейства Александра Александровна Римская-Корсакова (1803–1860) вдохновила поэта на одну из строф в седьмой главе «Евгения Онегина»:
У нoчи мнoгo звeзд прeлeстныx, Крaсaвиц мнoгo нa Мoсквe, Нo ярчe всex пoдруг нeбeсныx Лунa в вoздушнoй синeвe.Летом 1827 П. познакомился с хозяйкой известного петербургского салона Елизаветой Михайловной Хитрово
