Кабинет доктора Либидо. Том VI (Н – О – П) - Александр Васильевич Сосновский

поэмы «Бахчисарайский фонтан».

П. испытывал прилив творческих сил и чувствовал себя полностью в своей стихии. Он по очереди увлекался всеми четырьмя сестрами Раевскими: 23-летней Екатериной, 16-летней Еленой, 15-летней Марией и 12-летней Софьей. Мария Николаевна Раевская впоследствие писала: «Как поэт, он считал своим долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и девушек, с которыми он встречался…”. Впрочем, любвеобильная натура П. не могла удержаться в рамках одного только платонического обожания. По некоторым данным, там же в Крыму он находился в близости с компаньонкой Марии, крестницей генерала Н. Н. Раевского татаркой Анной Гирей (в замужестве Урусовой).

Осенью 1820 П. вернулся в Кишинев. Продолжал много трудиться: в 1821 закончил сатирическую поэму «Гаврилиада», в 1822 — поэму «Братья-разбойники». Поэма «Кавказский пленник», увидевшая свет в 1822, принесла П. славу первого поэта России. В мае 1823 П. приступил к созданию романа в стихах «Евгений Онегин». Пользуясь расположением местного начальства, путешествовал по Молдавии, подолгу гостил в имении Каменка Киевской губернии. Женой одного из хозяев имения была Аглая Антоновна Давыдова (1787–1847), урожденная герцогиня де Граммон.

По отзывам близко знавших ее современников «весьма хорошенькая, ветреная и кокетливая, как настоящая француженка, искала в шуме развлечений средства не умереть от скуки в варварской России. Она в Каменке была магнитом, привлекавшим к себе железных деятелей александровского времени; от главнокомандующих до корнетов все жило и ликовало в Каменке, но — главное — умирало у ног прелестной Аглаи». А. А. Давыдова стала адресатом нескольких стихотворных посланий П. («A son amant Eglé sans résistance», 1821; «Кокетке», 1821; «Оставя честь судьбе на произвол», 1821), а также знаменитой эпиграммы (1822):

Иной имел мою Аглаю За свой мундир и черный ус, Другой за деньги — понимаю, Другой за то, что был француз. Клеон — умом ее стращая, Дамис — за то, что нежно пел. Скажи теперь, мой друг Аглая За что твой муж тебя имел?

П. не оставил своим вниманием и старшую дочь Аглаи Антоновны Адель Давыдову. Декабрист И. Д. Якушкин оставил следующие воспоминания, относящиеся к концу 1820: «У нее [Аглаи Давыдовой] была премиленькая дочь, девочка лет двенадцати. Пушкин вообразил себе, что он в нее влюблен, беспрестанно на нее заглядывался и, подходя к ней, шутил с ней очень неловко. Однажды за обедом он сидел возле меня и, раскрасневшись, смотрел так ужасно на хорошенькую девочку, что она, бедная, не знала, что делать, и готова была заплакать; мне же стало ее жалко, и я сказал Пушкину вполголоса: „Посмотрите, что вы делаете: вашими взглядами вы совершенно смутили бедное дитя“. — „Я хочу наказать кокетку, — ответил он, — прежде она со мною любезничала, а теперь прикидывается жестокой и не хочет взглянуть на меня“. С большим трудом удалось обратить все это в шутку и заставить его улыбнуться». А. Давыдовой П. посвятил послание «Аделе» (1822):

Для наслажденья Ты рождена Час упоенья Лови, лови! Младые лета Отдай любви И в шуме света Люби, Адель, Мою глупость

Кишинев, свое основное местопребывание в Южной ссылке, П. сравнивал с библейским Содомом:

Проклятый город Кишенев! Тебя бранить язык устанет. Когда-нибудь на грешный кров Твоих запачканных домов Небесный гром конечно грянет, И – не найду твоих следов! Падут, погибнут пламенея, И пестрый дом Варфоломея И лавки грязные жидов: Так, если верить Моисею Погиб несчастливый Содом. Содом, ты знаешь, был отличен Не только вежливым грехом, Но просвещением, пирами, Гостеприимными домами И красотой нестрогих дев! Но в Кишиневе, знаешь сам, Нельзя найти ни милых дам, Ни сводни, ни книгопродавца.

П., которому едва миновал двадцатый год, с головой погрузился в атмосферу любовных интриг и сомнительных развлечений. По воспоминаниям В. П. Горчакова: «Говоря о балах в Кишиневе, я должен сказать, что Пушкин охотно принимал приглашения на все праздники и вечера и все его звали. На этих балах он участвовал в неразлучных с ними занятиях — любил карты и танцы». П. вполне соответствовал репутации столичной знаменитости и «русского Байрона». Нередко он вел себя вызывающе, затевал ссоры, кончавшиеся вызовами на дуэль. Генералу И. Н. Инзову приходилось сажать П. под домашний арест, чтобы избежать больших неприятностей.

В Кишиневе список любовных побед П. значительно расширился. Широкую огласку получил его роман с цыганкой Людмилой Инглези (урожденной Шекорой), женой богатого бессарабского помещика. Муж устроил публичный скандал, который удалось замять лишь отправив чету Инглези за границу.

Некоторое время сердцем поэта владела очаровательная еврейка Мария Егоровна Эйхфельт:

Христос воскрес, моя Ревекка! Сегодня следуя душой Закону бога-человека, С тобой целуюсь, ангел мой. А завтра к вере Моисея За поцелуй я, не робея, Готов, еврейка, приступить — И даже то тебе вручить,