Лут - Евгения Ульяничева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они сгребли всех, всех, имеющих прямое и косвенное отношение к смерти лила. Как подозревал Нил, не обошлось без помощи Башни. Сбежать никому не удалось. Людей набралось достаточно, их собрали в пучок, оперативно доставили в парк развлечений. Запустили колесо.
Через каждую кабинку протянули веревку, к каждой веревке за шею подвязывали по двое, в порядке живой очереди. Нилу рассказывали, что люди выли и кричали, а Оловянные молчали. Делали работу быстро и споро, обращаясь с бунтарями как с баранами.
Не люди — илоты.
Когда обод пошел на второй круг, в живых уже никого не осталось.
Все заняли места в соответствии с выданными билетами. Аттракцион запретили трогать, и он работал, в музыке и иллюминации, еще три дня.
Говорили, убитый Первый был совсем юным.
Говорили, что у главного палача руки были в красных перчатках — по самые локти. Такие полагались только Эфорам.
Нил знал только одного Эфора, кто мог устроить подобное. Не просто Эфора, а криптоса.
Так что Пом Пона можно было понять. Кому охота навлечь на родной Хом гнев Оловянных?
— Фат собирался выставить его в клетке на главной площади, чтобы доказать народу, что боятся нечего…
— Он докажет только свою тупость и смертность, — разочарованно вздохнул Нил. — Куда лупит зенки Князь, хотел бы я знать? Или не чует ничего из-за грудей своих шлюх?
Говорил, а сам продолжал тасовать и прикидывать варианты. По-любому выходило, что с билетами на вечернюю тэшку суждено распрощаться. Однако, это могло обернуться даже большей выгодой, если…Чуть нервно пригладил волосы, поднялся.
— Двигаем.
— У тебя есть план? — Пон тоже оказался на ногах, с надеждой во взоре и с приставшей к заду табуреткой.
— Надо хоть что-то делать. — Цыкнул Нил, засовывая под стакан чаевые. — Все лучше, чем дожидаться лила с огненным дождем.
***
Ночь пятилась за спины домов. Люди уходили за ней. Они боялись Первого. Точнее, критически размышлял тот, ежась от холода, боялись Первых. Их ожидаемой реакции.
Вот только Лин был отбраковкой, сбоем техники производства, и едва ли кто из Эфората потянулся бы мстить. Он надлежал выбеловке, уничтожению, а что сталось бы с ним, попадись он теперь Мастеру — тут Первый даже не решался на веерное зрение.
Эфор, воспитавший его и жестко, и страстно, отличался прихотливой непредсказуемостью Лута.
Первый был счастлив уже тем, что его — такого — не видит брат. И недели не прошло, а он уже влип в историю. Гаер бы обидно посмеялся, и был прав. А Мастер бы сначала выдернул главному говоруну позвоночник, а потом бросил его кости в клетку Лину.
— Помоги себе сам, — сказал бы, и Первый как наяву услышал его металлический, ровный голос.
Лин умел выставить суставы так, чтобы без особых помех выскользнуть из оков, что он и проделал, пока мужик-с-железкой распалял себя глупыми речами. К боли он был терпелив и почти равнодушен, как любой, правильно выдрессированный Первый. В отличие от людей и того, с больными глазами.
Его, к слову, унесли-увели двое из толпы, упрямо не глядевшие в сторону Первого. Человек так и не сумел очнуться. Должно быть, мыслил Лин, он не рассчитал злой силы.
Ощупал массивный замок — вобравший сочный холод ночи, крупный, как на зверя — и быстро скользнул на исходную, углядев движущиеся к клетке фигуры.
Двое, и одного он уже видел. Парень-без-виолончели.
Тот говорил со спутником на быстрой, жаркой риохе, пару раз очень эмоционально повторил запавшую в линову память фразу («пинче пута чинга ту мадре»), и, вынув из кармана какую-то изогнутую шпильку, склонился к замку.
Его собеседник маялся рядом, встревожено оглядывался. Замысел ему явно был не по душе, но и Первый в клетке не радовал.
Когда ловкий музыкант скользнул к Лину, тот встретил его железным браслетом — впритирку к кадыку. Превентивная мера. Игрец усмехнулся, удачно маскируя мелькнувший в глазах страх.
— Мас тарде, охоз азулес. А теперь прикрой свои белые ноги. И валим, пока зеленый свет.
Прикрыть ноги ему предложили чьей-то курткой. Первый не привередничал, молча затянул рукава узлом на бедре, а на выходе в Лина вцепился широкий господин. Сжал руку, искательно заглядывая в глаза.
— Чтобы вы знали, молодой человек — не все согласны с Фатом и его шайкой, эти безумные уроды из Утробы не с нами, а мы не с ними, понимаете ли? Скажите своим, мы тебя, мы вас вызволили… Скажи…
Лин освободился, под его взглядом человек подавился языком и замолк.
— Баста, хорош трещать, а то его вывернет на твой нос. Пошли, хвостатый, есть у меня один схрон.
***
Для начала Лин умылся. Соскреб с себя чужие взгляды, эти липкие мушиные следочки. Купальная в местном исполнении звучала так: дыра в утрамбованном до скользкой гладкости земляном полу, пара тяжелых шершавых кувшинов, наполненных теплой, порыжевшей от ржави, водой. Первый кое-как промыл волосы, растерся куском относительно чистой тряпки. Натянул новую одежду, любезно предоставленную хозяином пристанища.
Парень с виолончелью.
Этот парень отчего-то не остался в стороне. Лин запретил себе думать о том, что с ним случилось — это было и это прошло. Все. Мысленно запер память вечера (стыдная беспомощность, беззащитная обнаженность, взгляды, ненависть) в продолговатый ящик и убрал в нижний отдел секретера. Там уже было тесно от ему подобных, но разбираться с их содержимым Первый не торопился.
Возможно, ему и не придется. Эфебам предоставлялось для жизни ровно тридцать лет. Он истратил уже половину ему положенного.
— Ладно, хвостатый, а теперь давай знакомиться. Я Нил, — представился хозяин убежища и широко, зубасто улыбнулся, — Нил-Крокодил.
Он оказался смугл, высок — ростом с Мастера, пожалуй. Темные, чуть вьющиеся, гладко зализанные волосы, странная уличная одежда. После смелых юбок Гаера Лин вообще переносил наряды любой степени тяжести, и этот вариант — короткие штаны, голые щиколотки, башмаки с пряжками и расстегнутая почти до пупа рубаха — его не смутил. Пожалуй, прикинул Первый, все вместе смотрелось вполне гармонично.
— Лин, — сказал Оловянный, настороженно протягивая руку.
Крокодил стиснул его ладонь, и художник только разглядел, что три из пяти пальцев на правой руке были неживыми, искусно сработанными из блестящего металла протезами. Казалось, что парень из франтовства нацепил на фаланги сплошные фигурные перстни.
Рукопожатие вышло горячим и сильным.
— Как тебя занесло сюда, а, Лин? — Нил подмигнул ему, точно старый друг. — Первые редко отпускают своих
