Подручный смерти - Гордон Хафтон

– Я люблю тебя, – говорю я, притягивая ее к себе.

– Я тоже, – вторит она.

Мы обнимаемся, и время исчезает, и мир сжимается до поцелуя.

Потом мы бежим через луг назад к городу, затем переулками обратно в наше кафе. Мы продолжаем смеяться, и говорить, и кричать, и люди недовольно смотрят, как мы садимся за наш столик. Эми показывает язык надутому джентльмену возраста моего отца, потом поворачивается.

– Ты правда меня любишь? – спрашивает.

– Да.

Мы наблюдаем за струйками дождя на стекле и смолкаем впервые за все это время. Постепенно смеркается.

– Почему бы нам не жить вместе? – говорит она и добавляет: – Можно хотя бы попробовать.

Дождь стихает, и мы снова возвращаемся на луг и бредем босиком по мокрой траве. И снова целуемся, еще более страстно, прижимаясь друг к другу, вздрагивая от каждого прикосновения, желая, чтобы даже атомы наших тел сплавились в одно целое. И в нас проникла любовь. Захватила каждую клетку, пробралась до самых кончиков пальцев, прожгла наши ступни.

Открыв на миг глаза, я увидел, как за ее спиной медленно садится солнце – один из сотен наших закатов под одним из тысяч разных небес.

«Метро» жалобно взвыл, когда мы свернули с кольца и въехали на невысокую крутую горку. Смерть припарковался на гравиевой площадке и выключил зажигание. Вокруг нас, вверх и вниз по склонам, простирался лес. Кроны деревьев тихо шелестели на ветру.

– Вот что, – сказал Смерть. – Нам предстоит неблизкий путь к реке. Там должна быть свежая насыпь, из которой торчит тонкая трубка.

Мы пошли по узкой каменистой тропинке, которая огибала лесистый склон холма и спускалась к зарослям плакучих ив.

– Кажется, я забыл, где именно она похоронена, – сказал он, вышагивая взад и вперед по тропинке. – Посему ради экономии времени предлагаю разбиться на группы.

Он пробрался через заросли ив к реке. Глад ради лучшего обзора вскарабкался на крутой поросший деревьями холм. Я какое-то время бродил по тропинке вдоль берега, потом остановился. Я наконец понял, что хотел сказать Шкода, называя сегодняшнего клиента П. 3. Судя по описанию места назначения, это не что иное, как погребение заживо.

Мороз пробрал меня до самых костей.

Под покровом снега все кажется неузнаваемым. Нет ни знаков, ни указателей – только скрип под ногами, белизна вокруг и тонкая пелена падающих снежинок. Мороз пощипывает кожу.

– Зря мы сюда пошли, – говорит Эми. – Не надо было тебя слушаться.

– Возвращаться уже поздно.

Позади нас стояла темная стена деревьев.

– Но почему? Так мы никуда не выберемся.

– Выйдем на ту сторону луга и поймем, где мы.

– От тебя толку мало. Всё не как у людей.

Снег под ногами хрустит и скрипит. Ели торчат из ослепительно белого покрова, как щетинки на лице великана. Золотые вечерние огни просвечивают в деревьях, словно блики солнца на воде. Мы медленно идем вперед, беззащитные под порывами ледяного ветра.

– Какой смысл все это продолжать?

– Смысл есть всегда.

– Да, но это все не то.

– А что, по-твоему, то?

Смотрю на ее лицо, стараясь запомнить каждую черту. Волосы цвета воронова крыла, излом тонких губ, острый ведьминский нос и пронзительные карие глаза. Ее зубы стучат. Лицо застыло. Черная прядь падает на лицо. Сохранив эту картинку в памяти, я оборачиваюсь. В просвете между стволами я вижу огромную гору снега. Она вздымается, подобно волне или Дюне.

– Мост.

Эми смотрит, куда я показываю, и кивает, но она по-прежнему расстроена. Мы – одиночки, разделенные временем и пространством. Она – одинокая свеча в темной комнате, ее пламя – свет звезды, она – взрывной вихрь, она – море и берег, она птичья трель – и я для нее то же самое. Я же – погасшая свеча, черная дыра, стихающий ветер, высохшее русло и протяжный вопль.

И она – все это для меня.

Из снега, застилавшего мое сознание, выступила болезненно бледная фигура Глада. Его черную безрукавку усеивала сухая хвоя. Он застал меня врасплох. Я отступил и споткнулся о корень у подножия холма.

– Не надо дергаться, – заметил он, подавая мне руку.

– Не надо подкрадываться к людям, – парировал я.

– Ты что-нибудь нашел?

– Нет.

– Я тоже, – он остановился и искоса глянул на меня. Раскрыл и закрыл рот, словно рыба.

– Ты ведь не читал Жизненное Досье, верно?

Я кивнул.

– Ничего. Оно и не нужно. Обычный выкуп. – Он едва заметно улыбнулся. – Надо убедиться, что все пойдет не так.

– Я устал от этих смертей, – пожаловался я.

– Всегда непросто… Но ты привыкнешь. – Он жестом пригласил меня следовать за ним. – К примеру, сегодня я буду наблюдать за процессом голодания. Надо удостовериться, что организм исчерпал все запасы жиров и углеводов. Если клиент сильно истощен, начнут разрушаться тканевые белки. Это хороший знак.

Его желтые глаза скосились вбок, как у ящерицы, потом вернулись обратно.

– И я должен буду убедиться, что к ней не поступает вода… И что она действительно испытывает голод. – Он приостановился. – Не важно, нравится мне или нет – я должен это делать. Приказ Шефа.

– Смерть, по-моему, тоже так думает, – предположил я.

– Смерти еще тяжелей. Устал. – Глад замолк и тяжело вздохнул.

Мы присели на траву под плакучей ивой.

– Работа в Агентстве не из легких. После первой тысячи лет начинаешь замечать шаблоны. И эти шаблоны повторяются, повторяются, повторяются еще в одном тысячелетии. Тяжело не устать от такого.

Он опять вздохнул.

– Любая кончина уникальна, но по сути все одинаково. Каждая новая идея – награда… Но у Смерти проблема серьезнее. Его беспокоит не столько работа, сколько ее смысл. – Он почесал лысину своими длинными черными когтями. – Мор и Война – совсем другие. Получают удовольствие от работы. Не устают экспериментировать.

– А Шкода?

– Зелен еще. Полон энергии. И амбиций, – Глад усмехнулся. – Может быть опасен.

Мы дошли до того места, где Смерть скрылся в ивняке.

– Шеф хочет сделать кончины более интересными… Но ему не хватает сострадания. Никогда не общался с живцами напрямую. – При этих словах он нахмурился. – Если бы ты прочел Досье, то понял бы, что сегодняшняя кончина для нашей клиентки не подходит. Не такой смерти она заслужила.

Мы стояли в тени и наблюдали за спокойным течением мутной реки.

– Такое чувство, будто Шеф инсценирует кончины. Манипулируя данными, которые мы собираем, добивается эффекта, который устраивает лично его. Что чревато серьезными последствиями.

– Почему вы не поговорите с ним?

– Хотелось бы. Но ни разу не говорил. Даже не видел. – Он коротко хихикнул. – Иногда сомневаюсь, что он существует.

Вдалеке раздался крик:

– Идите сюда!

Вниз по склону налево, к реке.

Смерть стоял на размытом клочке берега, у зарослей. Узкое русло коричневатой заиленной реки выгибалось дугой, концы которой упирались в лес. Подойдя, мы заметили тонкую пластиковую трубку – она торчала из невысокой свежей насыпи.

– Еще жива? – спросил Глад.

– Еле-еле, – ответил Смерть.

Из переднего кармана джинсов он вытащил три пары солнцезащитных очков, вроде тех, что были у него в понедельник утром. Одну вручил Гладу, другую мне, последнюю оставил себе.

– Для чего это?

– А ты надень, – предложил он.

Я повертел очки в руках. Толстые черные линзы из пластика. Простая оправа. Ничего особенного. Я пожал плечами и надел их.

И тут же снял в ужасе от того, что увидел.

– Не волнуйся, – сказал Смерть успокаивающе, – в первый раз так со всеми.

– Что это?

– Надень и не снимай. Сам поймешь.

Когда я их нацепил опять, все погрузилось во мрак. На меня скалились два серых незнакомца на фоне тусклого пейзажа царства призраков. Все казалось бесплотной тенью. Я снова поспешно сдернул очки.

– Не понимаю.

– С их помощью легче искать, – объяснил Смерть. Они с Гладом стояли в очках, темные стекла скрывали их глаза. – Очень удобны для таких случаев, как сегодняшний, когда нужно зафиксировать точный момент наступления смерти. Но обычно мы их используем, когда выкапываем трупы, чтобы проверить, правильно ли найдена могила. Вот, сам убедись.

Он указал на свежий холмик.

Когда я нацепил очки в третий раз, мир выцвел и превратился в измерение мерцающих призраков. Словно со всего окружающего сняли верхний слой, обнажив его зловещую серую основу. Я посмотрел на высокий скелет у края могилы. Он состоял из прозрачных наслоений подвижных структур: темные одежды подрагивали над землистой кожей, кожа скользила над скоплениями мертвенно-бледных мышц и жира, бесцветные внутренности висели в сетке бескровных сосудов. Вся конструкция держалась на мрачном каркасе жемчужно-серых костей.

– В офисе еще целая коробка таких, – гордо объявил он.

– Как они работают? – спросил я.

– Кто их знает.

Вторая фигура на фоне этого великана выглядела совсем маленькой, но ее просвечивающая хрупкость пугала не меньше. Фигура колыхалась передо мной и зубасто скалилась. Белые складки ее мозга и слабое биение выцветшего сердца вызывали у меня омерзение.