Сыщик - Роман Буревой

Юноша уселся за стол и постарался принять вид самый независимый. Положил ногу на ногу, скрестил руки на груди. Он не сразу понял, что дурно копирует манеры барона Фейра.

Забыть! Немедленно забыть все рабское! Надо во всем подражать отцу и деду. Он постарался вспомнить, как сидел за столом сенатор Корвин, и попробовал принять ту же позу. Кажется, получилось, и как раз в тот момент, когда на террасу вышел дед в сопровождении Флакка и Друза. Следом спешила Лери. Она успела сменить коротенькое белое платьице на длинное одеяние из легкой розовой ткани. Марк был уверен, что переоделась она исключительно ради Друза.

– Ну как, узнаешь родовое гнездо? – спросил дед.

Ага, он тоже устраивает свою идентификацию! Ну что ж… К счастью, дед не видел, как Марк только что попал впросак.

– Да, отец любил сидеть на этой террасе. Только прежде здесь стояли глиняные вазы с кустами мелких роз. Красные и белые кусты.

– Недурно, – улыбнулся старик Валерий. – Вазы убрали совсем недавно.

– За три месяца до рождения Лери, – уточнил Марк. – Ее мать поранила о цветок руку.

Марк нарочно сделал уточнение: именно об этом сама Лери рассказать никак не могла: период беременности – темная зона в жизни патриция: память родителей ему уже передана, своя еще не включилась. В патрицианских семьях старшие братья и сестры порой ненавидят младших за то, что им достается куда больше из багажа родителей. Плюс сведения обо всех проделках, какие учинили старшие за время своего одинокого превосходства.

– Отлично! – Сенатор несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши, одобряя внука.

Все уселись за стол. Друз расположился рядом с Лери.

– Сейчас главное для Марка – систематизировать знания, – принялся рассуждать старик Корвин. – Ребенок получает в наследство от родителей набор воспоминаний и полный хаос в мыслях. Это мозаика, все камешки которой требуется уложить в четкий узор. Обычно это систематизация заканчивается к восьми-десяти годам. Марку сейчас семнадцать. Тут особый случай.

– Я начал кое-что постигать на Вер-ри-а, – вмешался в разговор Марк.

Ему не нравилось, что его проблемы обсуждаются в его присутствии так, будто самого Марка тут нет.

«Да я, в самом деле еще не существую», – напомнил он себе.

– Нет, нет, на Вер-ри-а тебе снилось только доступное детскому пониманию. Ничего серьезного ты не постиг, – покачал головой сенатор. – Тебе нужен учитель. Как можно скорее. Но я даже не знаю, кто возьмется за патриция, которому семнадцать.

– Может быть, ему и не нужен учитель? – пожал плечами Флакк.

– В галанете довольно обстоятельно обсуждается вопрос: а не стереть ли всем патрициям генетическую память? Не давит ли на Лаций этот непосильный груз прошлого? Ведь наш консерватизм становится поговоркой, – сказала Лери. – Спорят яростно. И мне показалось, что патриции готовы уступить.

– Готовы уступить? – возмутился Флакк. – Кто готов? Разве что трусы Горации! Они всегда заигрывали с плебеями! Или Марции! Ведь они сами – бывшие плебеи, которым повезло породниться с патрициями. – Он кинулся в атаку столь яростно, что Марк невольно представил его в боевом скафандре с бластером наперевес во главе когорты космических легионеров.

– Что ты говоришь? Стереть нашу память? Лишить нас памяти? И это серьезно? – Сенатор, кажется, не поверил внучке.

– Вполне. Ведь это означает – отнять у патрициев их власть. – Лери пыталась выглядеть равнодушной, но ей не удавалось. Планы плебеев и ее волновали. – Тогда мы станем во всем равны с плебеями.

– Лишившись памяти, мы окажемся полностью беззащитны, – сказал сенатор.

– Думаю, через два-три поколения патриции смешаются с плебеями, – вставил свое слово Друз.

В сенате Лация заседали только патриции. Плебеи обладали правом голоса на равных с нобилями во время выборов двух консулов. Плебеев было куда больше, но кандидаты в консулы всегда были патрициями. Слабым утешением для плебеев служило право выбирать из своей среды народных трибунов – полномочия защитников плебса были весьма невелики. Зачастую от голосов простых граждан зависело принятие новых законов на плебисцитах. Но все равно очевидное неравенство бросалось в глаза. Периодически между плебеями и патрициями разгоралась настоящая война, которая заканчивалась перемирием, но никогда – прочным миром. Ни одна сторона не хотела уступить: плебеи чувствовали себя ущемленными, а патриции, чье превосходство было столь очевидным, находили нелепыми разговоры о равенстве. Этот конфликт длился уже не одну сотню лет, так что в памяти Марка, включившейся совсем недавно, подробности поражений и побед были столь свежи, будто и дебаты в сенате, и столкновения на форуме происходили только вчера.

– Патриций без памяти… – пожал плечами Флакк. – Все равно, что вино без пряностей.

– Пряности, да… – согласился сенатор. – Их добавляют к вину заранее, а не в тот момент, когда собираются осушить бокал. Такова память плебеев: пряности, наскоро всыпанные в вино. – Старик стиснул в руке салфетку. – Вина мне…

Он сказал это, полагая, что слуга-андроид все еще торчит у сервировочного стола. Но на террасе, кроме завтракающих, никого не было. Марк вскочил, кинулся к сервировочному столику и схватил поднос, на котором стояли налитые до краев бокалы.

Воцарилась мертвая тишина. Марк остолбенел. Он понял, что по рабской привычке кинулся прислуживать господам за столом. Краска нестерпимого стыда хлынула в лицо. Он не знал, что делать, может, обнести всех вином с подчеркнутой любезностью… О нет, это было бы слишком по-рабски. Ему хотелось в ярости швырнуть поднос на пол. Он уже поднял руки, но сдержался. Так мог поступить только раб, ярясь от собственной ничтожности. Нужно вести себя не как раб, а как хозяин!

– Где этот сто восьмидесятый! – крикнул он, оглядываясь. Андроида нигде не было видно. – Почему он удрал?

«Ма фуа! Этот случай запомнят мои дети, они будут помнить, насколько рабство въелось мне в кровь. И дети Флакка… и дети Лери тоже будут помнить…»

– Сто восьмидесятый? – переспросил сенатор. – Я велел Табию, чтобы за столом прислуживал двухсотый, он отличный слуга.

– Дело в том… – Марк кашлянул, не зная, что сказать. – Дело в том… – надо было срочно как-то объяснить свое идиотское поведение. – Я вышел на террасу раньше всех и сидел тут. Андроид с номером на лбу наливал вино в бокалы. Мне показалось, он что-то подсыпает в каждый бокал. Я подумал, что пряности. А когда у нас зашел разговор о пряностях и о том, что их положено сыпать заранее…

– Разве ты этого не знал? – удивился сенатор.

– Знал, конечно. Но только теперь увязал с действиями виночерпия. И меня вдруг пронзила мысль: что он делал? Сыпал пряности из-за неумения? Но ведь андроид-виночерпий не может ошибаться. Тогда… что-то другое.