Повесть о страннике российском - Роберт Штильмарк

За четырьмя дамами среднего возраста, в которых Баранщиков определил «жен первого ранга», на борт лодки, или, вернее, парусно-гребного ботика, взбежали шесть женщин помоложе, видимо «второразрядных» жен, одалисок. Усевшись на корме, женщины принялись оправлять свои шелковые наряды, браслеты, ожерелья и тюлевые шали, служившие им для укрытия лиц.

Затем под тенью балдахина нашлось местечко и для двух скромного вида, совсем юных рабынь или служанок с открытыми лицами. И, наконец, последней, по счету тринадцатой, в ботик взобралась отвратительная старая ведьма, домонадзирательница, или блюстительница нравов в гареме. Безо всяких церемоний она принялась раздавать направо и налево пинки и тычки, внушая дамам, и молодым, и тем, что постарше, турецкие правила хорошего тона. Бедные затворницы притихли и даже не смели дать волю радости по случаю увеселительной поездки.

Всю эту сцену наблюдал сам супруг и повелитель, молча восседая на своем великолепном жеребце, покрытом серебристой попоной.

Старший из шестерки гребцов ботика, «каякчи-ата», закричал, сложив ладони рупором у рта:

— Все готово, сардар! Прикажи трогаться!

Повелитель сделал вялое, чуть заметное движение рукой и тут же отвернулся, подчеркивая всем своим видом, что столь ничтожный предмет, как лодка с тринадцатью женщинами, долее недостоин его внимания. Ботик отвалил. На носу, в помощь гребцам, развернулся косой парус, и суденышко довольно быстро пошло в сторону Стамбула. По случаю байрама женщины ехали на прогулку в стамбульское предместье Эюб. Там, где узкий рог константинопольского залива глубоко врезается в сушу, находится знаменитая мечеть. В ней, при вступлении на престол нового султана, происходит церемония, которая соответствует коронации христианских монархов: султана опоясывают «саблей Османа»,[21] хранящейся в мечети Эюб. В огромных садах и парках, окружающих мечеть, по пятницам и праздничным дням отдыхает и развлекается турецкая знать. Туда, в «долину пресных вод», и направлялся ботик с женами сардара.

Василий Баранщиков поравнялся с группой на площадке, когда оба спутника сардара вскочили на коней, чтобы следовать за господином. Это были слуги и телохранители богача. Василий уже миновал всадников и на миг обернулся, чтобы мельком увидеть лицо важного турка. Тот выезжал на дорогу, не обращая никакого внимания на прохожего…

У беглеца чуть не подкосились ноги, когда он узнал это обрюзгшее злое лицо с колючей рыжей бородкой. Перед Баранщиковым был не кто иной, как… его старый хозяин, реис эффенди Али-Магомет-ага из Хайфы!

Жизнь Панайота Зуриди, старосты поселка, в последнее время стала тревожной. Над его маленькой семьей собралась гроза. Панайот еще надеялся отвести удар и все никак не решался рассказать правду жене и дочери. Именно ей-то, тринадцатилетней Зое, и грозила опасность. О редкой красоте этой девушки проведал, к несчастью, новый местный начальник Али-Магомет-ага, в прошлом, как говорили, адмиралтейский офицер. Сам капудан-паша[22] прислал сюда, в приморский поселок, этого Али-Магомета на должность «забита», то есть воинского и полицейского начальника, ведающего и поборами в пользу адмиралтейства. Али-Магомет-ага успел удивить местных жителей своим богатством. Он купил лучший во всей округе чифлик[23] с великолепной мызой, выстроенной каким-то иностранным дипломатом, содержал большой гарем и богатую конюшню, имел собственное легкое судно и каменный дом в самом Стамбуле, где большинство домов были деревянными. В новой должности забита этот богач скоро стал грозой здешних «райев», то есть немусульманского населения.

На самых первых порах новый забит свирепо требовал от старосты имена недоимщиков и не желал слушать никаких объяснений. Потом Панайоту Зуриди как будто удалось умилостивить чиновника подарками и приношениями от населения и этим спасти нескольких сограждан от долгового рабства. Вместе с тем Али-Магомет убедился, что скромная должность забита отнюдь не бесприбыльна. Это обстоятельство несколько смягчило его суровость, и, хотя поборы стали потяжелее, а порядки построже, чем при предыдущем начальнике, все-таки новый забит своевольничал над беззащитными греками в поселке не так уж рьяно, как в самом начале своего правления.

В конце рамазана, за несколько дней до мусульманского праздника, начальник велел кликнуть к нему Панайота Зуриди. Тот поплелся, полный недобрых предчувствий.

Однако, к удивлению Панайота Зуриди, Али-Магомет принял его весьма ласково и, мимоходом упомянув о недоимщиках, сразу же дал беседе другое направление. Он рассказал, что не доволен своими женами, скучает в их обществе, хочет половину прогнать назад, в родительские семьи, и освободить свое ложе для лучшей спутницы, более достойной делить с ним часы отдохновения от государственных забот.

— До меня дошли о тебе благие слухи! — говорил он вкрадчиво. — Ты, как я узнал, добрый отец семейства. Это отрадно слышать тому, кто готов доверить свое нежное, хоть и немолодое сердце, ласковым девическим рукам.

Слова старого распутника усилили беспокойство Панайота. Он понял, что какой-то тайный недруг семьи распалил любопытство старого турка россказнями о Зое.

Помолчав, Али-Магомет недвусмысленно выразил намерение посетить в дни байрама жилище старосты.

— Хочу сам увидеть всю твою добрую семью, Панайот. Разрешаю тебе не делать слишком больших приготовлений к этой встрече. Я приду к тебе с малой свитой…

…Погруженный в тяжелую думу, Панайот Зуриди сидел в своей садовой беседке, ежечасно ожидая появления гонца с известием о высоком госте. Из беседки, густо заплетенной побегами винограда, Панайот видел пристань, ботик с гаремом забита и самого Али-Магомета на белой лошади.

«Он отправляет своих женщин в Эюб, — раздумывал староста. — Вот они отчалили, а сам хозяин направился к кофейне. Там отдохнет и покурит до полудня, а тогда, по жаре, ему вряд ли захочется подниматься сюда, на горку. Вечером же, даст бог, его отвлекут вернувшиеся жены от мыслей о Зое. О господи! Хоть бы пронесло эту беду!»

Увы, беду не пронесло! Но человек, который в тот миг постучал в заднюю калитку сада Зуриди, не был вестником сардара. Служанка привела незнакомца к беседке, где, погруженный в невеселое раздумье, сидел Панайот. Пришелец низко поклонился стефанскому старосте. Как только служанка ушла, гость произнес:

— Во имя отца и сына и святого духа — мир дому твоему, брат Панайот. Тебе шлет привет грек Спиридон из Скурати. Прошу твоей помощи, добрый человек.