Последняя побудка - Дэвид Моррелл

— Господи Иисусе.

Он выкарабкался из-под тела. Мальчик лежал лицом вниз. Он перевернул парня. Потом увидел его голову, и его едва не затошнило. Кость, мозг, кровь.

— Господи Иисусе, — повторял старик. — Господи Иисусе.

— Долго? — спрашивал парень. Он оторопело мигал. Старик не понимал, как он ухитряется говорить.

— Господи Иисусе, что же с тобой случилось? Как ты допустил?

Потом он увидел в руке парня пистолет с пустой обоймой.

— А запасной пистолет? Господи Иисусе, я же тебе говорил о запасном пистолете, ведь правда? Что с тобой стряслось? Ты меня не слушал. Господи Иисусе. — Теперь он плакал, а взгляд парня стекленел, глаза закрывались, он улыбался. Он что-то пробормотал, и старик приложил ухо к его рту. Он попросил его повторить.

— Никуда не годный.

Старик, всхлипывая, ничего не понимал.

— Никуда не годный. Я был никуда не годным учеником.

— Нет, это я. Я был плохим учителем. Но парень только покачал головой. Или попытался покачать. Но так и не сделал того, что хотел.

Старик сидел, обняв его, и безутешно плакал.

Глава 80

Потом ему рассказали, как увидели его: он сидел, обхватив парня руками, и повторял: “Я оказался никуда не годным. Никуда не годным, а кавалеристы скакали мимо и стреляли в солдат. А он сидел и плакал. Потом он осторожно опустил тело на землю, вытер слезы и стал смотреть на солдат; которые спускались с другой стороны холма.

Лицо его приняло жесткое выражение, он вскочил, как будто и не был ранен. Он схватил ружье, принялся палить по солдатам. Опустошил обойму, схватил другое ружье, тоже расстрелял все патроны. Потом поднял упавший пистолет, потом еще один, отчаянно ругаясь, пригнулся на лошади, пришпорил ее и поскакал в сторону солдат. Следом пустились другие кавалеристы, и если, когда они отступали, старик подумал, что никогда не видел такого исступления, в каком был парень, то теперь кавалеристы, следовавшие за ним, дивились ему самому. Говорят, он продвигался вперед, колотя ногами лошадь, пока не подскакал к солдатам почти вплотную, так, чтобы промахнуться было уже невозможно, выхватил один пистолет, прицелился, стал стрелять, патроны кончились, он выкинул пустую обойму, вставил новую и так все время целился, стрелял, пока у него не кончились все обоймы. Тогда он достал запасной пистолет и тоже расстрелял все патроны. Говорят, в тот день он уложил человек тридцать — проверить этого никто так и не смог, но все пришли к выводу, что убитых было больше тридцати. Когда майор услышал об этом, он пожалел, что его там не было, ему припомнилось, как старик когда-то штурмовал холм на Кубе.

Сейчас Календар скакал в пятидесяти ярдах — впереди других, стрелял в солдат, они падали, он был ранен в ногу, потом в руку, потом еще раз в плечо, и только последняя пуля возымела на него действие и свалила его. Он боком сполз с лошади и упал лицом в грязь; ему еще повезло, как считал майор, удар был таким сильным, что он потерял сознание и так и не успел ничего сообразить. Кавалеристы нагнали его, стреляя в приближавшихся солдат. Они соскочили с лошадей, уверенные, что он мертв. К счастью, он остался жив. А может, и к несчастью. Он был человеком сильным, решительным; может быть, ему и не следовало оставаться в живых после таких ран. Его отнесли в поселок, и врач только покачал головой. Но потом он сделал все, что мог, и, несмотря на четыре раны, Календар обманул смерть и остался жить. Все равно, он не сразу пришел в себя — только через трое суток, — он довольно долго лежал, смотрел в потолок и моргал. Он даже не пытался заговорить. Он пролежал так все время, пока кавалеристы были в осаде. Солдаты окружили их. Майор, который послал за помощью, вздохнул свободно к концу первого дня осады. Им на подмогу прислали отряд чернокожих кавалеристов, и майор, вне себя от радости, кричал, что готов расцеловать каждого. Чернокожий командир отряда, которого звали Янг, улыбнулся и сказал, что он может начать с него прямо сейчас.

Но и этого отряда оказалось недостаточно, не хватило и второго негритянского отряда, который появился немного позже. Только на четвертый день осады, когда полковник и майор привели в город новые войска, стало видно, что солдаты на холмах собираются уходить. Кавалеристы оставались там еще неделю. Потом, после приказа Першинга, они двинулись на север. Старик к тому времени был в полном сознании, спрашивал, что произошло, избегая упоминать Прентиса. Он видел, где похоронили парня, но не произнес ни слова. Потом его посадили в повозку и увезли на север вместе с отрядом. Они остановились на полпути в городе, где размещалась база Першинга. Там они и остались, по крайней мере, кавалеристы. Майору не хотелось признавать того, что со стариком все кончено. Его отправили на север, сначала в Колонию Дублан, а потом туда, где все началось, в Колумбус.

Глава 81

Он приехал туда в повозке и едва узнал город. Палатки тянулись во всех направлениях, там, где прежде была пустыня, стояли здания. Календар увидел новые корали и конюшни, новые бары, казармы и склады, несколько тысяч кавалеристов, по меньшей мере тысячу рабочих, вооруженных полицейских — головорезов, которые приглядывали за поведением рабочих. Более того, там была взлетная полоса, автомобильная яма, площадка для испытания авиационных двигателей, где громкое жужжание моторов раздавалось целыми днями. Говорят, он пробыл там довольно долго. По другим сведениям, старик покинул город очень быстро. Все сошлись на том, что, как только он смог ходить, он бродил по лагерю в поисках некогда знакомых мест. Кроме этого, никто ничего не мог сказать, разве что за небольшими исключениями.

Глава 82

Экспедиция не продвинулась дальше Парраля. Подойдя так близко к Вилье и тем не менее не сумев поймать его, они больше не имели такой возможности. Получив от разъяренного мексиканского правительства указание, что они могут отправляться куда им заблагорассудится, только не на юг, не на запад и не на восток, Першинг продолжал продвигаться на север. Местность была слишком обширной и дикой, его подчиненные слишком рассредоточены, линии снабжения чересчур длинными. Когда в июне новый отряд кавалеристов сражался против сил Каррансы, на этот раз в местности под названием Каррисаль, возмущение Каррансы было так велико, что между Америкой и Мексикой чуть не началась война. Экспедиция оказалась загнанной еще дальше на север, и толку от нее уже не было. Все равно она оставалась там еще семь месяцев. Першинг и старший лейтенант Джордж С. Паттон, помня о войне в Европе, вырабатывали методы боевых действий, которые могли бы пригодиться на случай, если США вступят в ту войну, — рыли траншеи, устанавливали проволочные заграждения, осваивали пулеметы. И когда в апреле следующего года Америка объявила о своем вступлении в войну, силы Першин-га, два месяца как вернувшиеся из Мексики, составили ядро американской армии за океаном. Во главе их опять же стоял Першинг; они назывались АЭВ — американские экспедиционные войска, и так же, как Шеридан и Шерман прямо с гражданской войны отправились воевать с индейцами. Паттон попал из Мексики на Первую мировую войну, а потом, конечно, во Францию и на Вторую мировую войну.

Вилья, оправившись от раны, при помощи жителей Парраля ушел в Дуранго и перегруппировал свои силы. Он начал нападать на заставы каррансистов, сначала Сатево, Санта-Исабель, Чиуауа-Сити, потом Парраль, Торреон и Камарго и еще полдесятка других. Похоже было, он снова обрел силу. Но к тому времени это не было важно. Он выполнил свое назначение. Его противник, Сапата, попал в засаду. Карранса, под давлением повстанцев, захватил все имущество, какое только мог, и бежал, но был застрелен на пути в Веракрус. Обрегон, некогда верный ему, а теперь сделавшийся повстанцем, встал на сторону марионеточного правительства, а потом сам взял бразды правления в свои руки, а через несколько лет был застрелен молодым человеком, который, как он заявил, действовал в интересах католической церкви. Между тем Вилья официально раскаялся, получил прощение и несколько тысяч акров земли недалеко от Парраля. Там он прожил несколько лет. Потом, в 1923 году, в результате карточных долгов и спора из-за какой-то мебели, за которую он должен был заплатить, восемь человек подстерегли его на верхнем этаже дома в Паррале. Он подъехал с шестью телохранителями на “додже”, таком же автомобиле, на котором Першинг возглавлял экспедицию — и тут раздалось столько выстрелов, что шансов выжить ни у кого не осталось. Каким-то чудом один человек, державшийся позади, не погиб. Вилью похоронили в Паррале. Через год кто-то разрыл могилу и отрезал ему голову. Никто не знает, что с ней случилось. Сам автомобиль находится в Чиуауа-Сити, ржавеет, пуля была извлечена и лежит в стеклянной коробке в задней части большого розового дома, который прежде был жилищем Вильи, а теперь стал музеем.

Его последнее крупное сражение состоялось в 1919 году в Хуаресе, как раз через границу напротив Эль-Пасо, где пули сыпались градом, где гибли военные и штатские. Эрвин, командир Форт-Блисс, который был вместе с Першингом в Мексике, так разъярился, что приказал артиллерии открыть огонь через границу по скоростному шоссе в Хуаресе, где, как он видел, размещены силы Вильи. Под прикрытием огня кавалерийский отряд пересек Рио-Гранде, подойдя к войскам Вильи с фланга. К ним присоединились солдаты-негры с ружьями и штыками. Они основательно отбросили войска Вильи назад, и более того, на этот раз в последний раз в истории США произошла конная пистолетная схватка. В ней участвовали многие кавалеристы, побывавшие в Мексике с Першингом, и те, что были в 13-й колонне, в том числе и майор, и старик, и впоследствии рассказывали, что при последней атаке многие видели старика, который вместе с ним переправлялся через реку в Мексику, на дорогу, где собрались войска, выгнавшие Вилью из города. Правда, не было единого мнения о том, как он выглядел, что на нем было надето, постарел ли он, замедлились ли его движения. Но все сходились в одном: что видели его, старик скакал с ними рядом, с кобурой на плече, как обычно, с пистолетом в руке; скакал быстро и стрелял без перерыва. И все они были едины еще вот в чем: когда их лошади были загнаны до предела, когда боеприпасы кончились и они вынуждены были остановиться, старик продолжал скакать. Войска Вильи поднялись на горную гряду, спустились с нее, а старик все преследовал их — одинокое пятно на фоне полуденного неба, которое становилось все меньше и меньше, потом превратилось в крошечную точку на вершине и исчезло.