Когда осыпается яблонев цвет - Лариса Райт

– Прости меня, прости.

– А ты меня, – отвечала Марта, уткнувшись Натке в дрожащую жилку на шее. – Я просто должна была… должна была как-то встряхнуть тебя, что ли.

– А ты и встряхнула, – кивала Натка и хлюпала носом. – Очень даже хорошо встряхнула. И, знаешь, ты ведь все верно сказала.

– Так и ты верно, – отвечала Марта, и они снова плакали, обнимались и принимались неуклюже вытирать друг другу слезы.

Это была их единственная ссора. Никогда прежде и ни разу после этого они не выясняли отношений и не опускались до взаимных упреков или обвинений. В трудные минуты всегда действовали единым фронтом и не раздумывая выручали друг друга в любых ситуациях. Тогда была очередь Марты, и она с удовольствием принялась за дело. Через несколько дней упорных трудов Наткина квартира была практически похожа на прежнюю: на окнах блестели чистотой только что выстиранные занавески, посуда аккуратно стояла в шкафчиках, о недавнем присутствии тараканов напоминал только все еще витающий на кухне запах отравы, которую Марта стащила в детдоме. Армия пустых бутылок быстрым маршем отправилась на помойку, туда же, к сожалению, пришлось отправить и ковры, но иного выхода не было: способа вернуть им былой блеск самостоятельно девочки придумать не смогли, а денег на химчистку не было. Деньги, конечно, были самой большой проблемой. Даже то, что Наткина мать неожиданно взяла себя в руки и клятвенно пообещала образумиться, особого оптимизма не внушало. Стоило ей встать с кровати и попробовать отмыть пару кастрюль, как все собранные последними остатками воли силы ее окончательно покинули, и через мгновение она уже лежала бессознательным комочком посреди кухни, а Натка требовала истошными воплями у телефонной трубки:

– Быстрее! Пожалуйста, быстрее!

Врач «Скорой помощи» констатировал у больной полный упадок сил, депрессию и тяжелую гипотонию.

– Лечение нужно, – сказал он и, обведя взглядом уже совсем неплохо выглядящую квартиру, добавил: – Хорошее и длительное. И желательно в каком-нибудь санатории.

– В санатории? – испугалась Натка. – А как туда попасть?

– Я направление выпишу, а попасть можно по-разному. Можем сейчас забрать, но вместо санатория получится психушка. – Врач посмотрел на девочек со смесью сочувствия и насмешки. – Вам это надо?

– Нет, – быстро ответили хором.

– Правильно. Там житье некурортное. Так что направление берите и думайте, что с ним можно делать.

– А что с ним можно делать? – спросила Натка у Марты, когда «Скорая» уехала, а приведенная в чувство Наткина мать безмятежно уснула.

– Не знаю, – ответила Марта. – Наверное, нужны знакомства.

– Ты гений! – Натка чмокнула подругу в щеку и умчалась в глубь квартиры, откуда тут же послышались громкие звуки выдвигаемых ящиков и хлопки открывающихся и закрывающихся дверей. – Вот, нашла, – объявила Натка, снова появляясь перед Мартой. В руках она победоносно держала записную книжку. – Марта, – затараторила Натка, одновременно шелестя страницами с алфавитом, – мы должны пообещать друг другу, что никогда не расстанемся. Понимаешь, не иметь друзей – самое поганое дело. Вот мать выскочила замуж и всех подруг растеряла. Только пылинки сдувала с меня и папаньки. А беда случилась, и даже позвонить некому. Может, среди папашкиных коллег найду кого неравнодушного. – Натка стала методично крутить диск телефона.

С каждым очередным законченным разговором девушка мрачнела все больше и наконец, бросив трубку в последний раз, вынесла свой вердикт:

– Ублюдки!

– Чего, Нат? – Марта дотронулась до плеча подруги, хотя уже и сама поняла «чего».

– Свои у них есть бабки, матери и жены по санаториям ездить. Льготы свои моей матери давать никто не жаждет. «В больнице, Натулечка, есть все необходимое для того, чтобы здоровье твоей мамы окончательно поправилось», – передразнила она кого-то и в сердцах плюнула на чистый паркет. – Сами бы полежали в этих больницах. «А ваша дача, Наточка, чем не санаторий?» А кто на этой даче за ней ухаживать будет? Они, что ли, приедут?

– Натка! – почти закричала Марта, хватая подругу за руку. – Ой, Натка, какие же мы с тобой дуры!

– Чего это?

– Так дача же!

– Ну?

– Так сдавать ведь!

– Марта! – И вот они обе уже орали, скакали и обнимались в приступе отчаянной радости.

Неожиданно Натка остановилась, по ее лицу снова пробежала тень:

– А как сдать-то?

Марта тоже перестала скакать и нахмурилась. Дело сложное. И обмануть могут, и не поверить, и вообще посадить за незаконную деятельность. В голове мелькнула спасительная мысль, и девушка засуетилась, засобиралась:

– Пошли скорее!

– Куда?

– К Ритуле пойдем. Она что-нибудь придумает. Она, кстати, обещала тебе подработку найти.

– Марта! – Натка задохнулась от гнева. Она ведь категорически запретила подруге рассказывать кому бы то ни было о своем плачевном положении.

– Ну прости, а? Будь нам хотя бы шестнадцать, я бы тогда могила. А сейчас как без взрослых? Сама посуди.

Уже на следующий день Маргарита Семеновна дала Натке телефон своих хороших знакомых, заинтересованных в аренде дачи.

– Это коллега моего отца – врач, – объяснила она девочкам. – Всю жизнь был урбанистом и никаких дач не заводил. А теперь сам попал в лапы болезней и докторов. Сердечко пошаливает, врачи советуют жить за городом, семья настаивает на переезде. Люди приличные, порядочные. Так что тебе повезло.

– Повезло, да? – спросила потом Марта Натку.

– Ага. Слушай, а кто такие урбанисты?

– Понятия не имею. Но твой доктор, видимо, теперь к ним не относится.

И девочки снова скакали, и обнимались, и радовались хотя бы одной решенной проблеме: ни голодная смерть, ни переезд в детский дом Натке теперь не грозили. Она снова могла относительно спокойно учиться, хотя дома обстановка оставалась по-прежнему напряженной. Пить Наткина мать перестала, но теперь целыми днями лежала пластом на кровати, отвернувшись к стене, отказываясь от еды и ничем не интересуясь.

– Может, в больницу? – предложила Марта.

– Такие оттуда не возвращаются, – возразила Натка.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую.

– Нат, – Марта хотела сказать, что, «может, оно и к лучшему, если не возвращаются», но вовремя себя одернула. Если бы у нее – у Марты – была мама, разве она смогла бы отправить ее на верную погибель? Разве не сделала бы все, чтобы ее спасти? Да пусть только была бы, а уж тогда Марта свернула бы горы. Она подумала обо всем этом и сказала: – Санаторий нужен.

– Нужен. Только где ж его взять?

Через неделю все та же Ритуля вручила Натке направление в санаторий.

– Маргаритсеменна! – Натка в порыве неуемной благодарности сжала учительницу в объятиях. – Спасибо вам! Огромное спасибо! Вы даже не представляете, как много это для меня значит.

– Представляю, Наташа. Поэтому и делаю.

Марта наблюдала за этой сценой, и в душе ее разливалось ощущение истинного счастья от того, что наконец-то в ее судьбе появился взрослый неравнодушный человек, к которому всегда можно было обратиться за помощью. В том, что Ритуля отдала Натке свою путевку, Марта не сомневалась. Француженка взяла девочек под свое крыло и делала ради них много всего, что в какой-то мере противоречило ее собственным интересам. Так, ей предлагали участвовать в конкурсах, привозить свои спектакли, завоевывать репутацию сильного педагога и получать звание отличника народного образования, а она посылала на конкурсы Марту и каждый раз радовалась ее победам, как своим собственным.

– У нас все получится, – говорила она Марте. – Ты станешь певицей, или композитором, или и тем, и другим вместе.

И Марта верила, и надеялась, и старалась. Нотные тетради были исписаны мелодиями, голос поставлен и натренирован занятиями по вокалу, на которые ее устроила все та же Ритуля, а мир – серый и безразличный – начал поворачиваться к девушке своей гораздо более яркой и радостной стороной.

Француженка не обошла своим вниманием и Натку, которой учеба теперь давалась не совсем легко. Девочку необходимо было отвлечь и развлечь. Способ предложила сама Натка:

– Давайте я к новому спектаклю нарисую декорации.

И нарисовала. Такие, что Ритуля буквально на следующий же день притащила в школу какого-то знакомого художника, который долго ходил вокруг макета планеты Маленького принца, присматривался, что-то бурчал себе под нос, недоуменно качая головой. Потом спросил:

– Сколько ей лет, говоришь?

– Тринадцать. Да вот она сама, – учительница показала на сидящую в зале Натку.