Космический Апокалипсис - Аластер Рейнольдс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Наверно, это очень красиво, — произнесла Хоури, не слишком впопад, — но я никак не пойму, при чем тут призраки?
Вольева слегка улыбнулась.
— Я чуть не забыла о них. Просто позор!
И тут же сказала что-то браслету, но так тихо, что Хоури не расслышала, о чем она попросила корабль.
Стонущие голоса проклятых душ заполнили каюту.
— Вот и призраки, — сказала Вольева.
* * *Бестелесный Силвест парил над похороненным городом.
Окружавшие его стены вздымались ввысь. Их покрывали надписи, число которых было эквивалентно минимум десяти тысячам печатных томов амарантянского текста. Хотя иероглифы были всего несколько миллиметров в высоту, а он парил в сотнях метров от стены, ему достаточно было лишь сфокусировать свое зрение на определенном участке, чтобы четко увидеть написанные там слова. Когда он делал это, переводящие алгоритмы начинали перерабатывать текст в нечто близкое к каназианскому, а собственные полуинтуитивные процессы Силвеста продолжали процесс расшифровки надписей. Обычно Силвест соглашался с программами, но иногда они упускали некоторые существенные контекстно-зависимые тонкости.
Одновременно, пребывая телом в Кювье, он вслепую делал короткие заметки, на ощупь заполняя ими страницу за страницей в своем бюваре. В последние дни ему особенно нравилось писать пером, избегая, насколько возможно, новейших технических средств. Цифровые устройства были слишком доступны его врагам для последующего манипулирования. Во всяком случае, если его записи разорвать и уничтожить, они просто навсегда исчезнут, а не вернутся к нему, чтобы преследовать его в образе, приспособленном для использования в чьей-то чуждой идеологии.
Он закончил перевод очередного раздела, дойдя до изображения фигуры со сложенными крыльями, что означало конец абзаца. Потом оторвался от танцующей перед глазами стены, покрытой иероглифическими надписями, вложил в бювар закладку, закрыл его, сунул, не глядя, в ящик стола и вытащил другой бювар. Открыв его на закладке, Силвест провел пальцем по странице сверху вниз, определяя на ощупь, где кончается написанный чернилами текст. Положив книгу точно параллельно краю стола, он установил перо на конец текста и стал писать дальше.
— Слишком усердно работаешь, — сказал голос Паскаль.
Она вошла в комнату так тихо, что Силвест ее не услышал. Теперь ему следовало представить ее или стоящей около него, или сидящей рядом с ним в кресле, как оно и было на самом деле.
— Кажется, я что-то сумел нащупать, — шепнул он.
— Все еще хочешь прошибить головой эти древние надписи?
— Кто-то из нас должен треснуть первым, — он отвел свой бестелесный взор от стены и направил его в центр Города. — И все же я надеюсь, что на это понадобится теперь не так уж много времени.
— Я — тоже.
Он знал, на что она намекает. Восемнадцать месяцев назад Нильс Жирардо продемонстрировал им Погребенный Город амарантян. Год назад обсуждался вопрос об их свадьбе с Паскаль, и она была отложена до тех пор, пока Силвест не сделает серьезного прогресса в расшифровке настенных надписей. Вот сейчас он и был занят этим… и боялся. Больше не будет предлогов откладывать. И она знает об этом не хуже его самого.
И почему все это превращается в такую сложную проблему? Или проблема стала проблемой потому, что он сам ее так классифицировал?
— Опять ты хмуришься, — сказала Паскаль. — У тебя снова трудности с надписями?
— Нет, — отозвался Силвест. — Они перестали быть проблемой, — и это была правда. Просто его второй натурой стала привычка совмещать бимодальные потоки амарантянского письма с предполагаемым будущим его и Паскаль. Это немного напоминало работу картографа со стереоскопическим изображением местности.
— Дай и мне взглянуть.
Он слышал, как она движется по комнате, как разговаривает с электронным бюро, приказывая ему открыть второй канал для ее сенсорики. Эта консоль, которая давала Силвесту доступ к электронной модели Города, появилась вскоре после их первого визита в его погребенный оригинал. На этот раз идея принадлежала не Жирардо, а Паскаль. Успех «Спуска во тьму» — недавно опубликованной биографии Силвеста — сильно укрепил ее влияние на отца, и Силвест не стал спорить, когда она предложила ему — в буквальном смысле — ключи от Города.
Разговоры о грядущем бракосочетании были у всех на устах. Большая часть сплетен, достигавших ушей Силвеста, касалась того, что мероприятие это чисто политическое, что Силвест ухаживал за Паскаль, видя в этом средство, так сказать, вернуться во власть, что — если смотреть цинично — брак лишь средство для достижения цели, а цель— экспедиция на Цербер-Гадес. Возможно, в какие-то мгновения подобные мысли действительно посещали Силвеста. В его подсознании, возможно, возникало подозрение, а не придумал ли он свою любовь к Паскаль, имея в виду эти амбиции? Да, крошки истины тут могли иметь место. Но с его современной точки зрения он сам не мог бы сказать, как обстоят дела: так или иначе. Он был уверен, что если любит Паскаль (а такое допущение у Силвеста было равносильно признанию в любви), то одновременно он не настолько слеп, чтобы не видеть выгод, которые ему сулит этот брак. Он и теперь уже мог публиковать статьи — скромные, основанные на небольших порциях расшифровки амарантянских текстов. Совместно с Паскаль. И Жирардо там упомянут в качестве лица, оказавшего помощь. Пятнадцать лет назад Силвест все это счел бы для себя позором, но сейчас ему с трудом удавалось возбудить в себе чувство недовольства собой. Важнее было другое.
Город был важным шагом вперед для понимания сути События.
— Я уже здесь, — сказала Паскаль громче, хотя и была сейчас так же бестелесна, как Силвест. — Мы смотрим на Город с одной точки?
— Что ты видишь?
— Шпиль, храм — не помню, как ты его называешь.
— Верно.
Храм находился в геометрическом центре Погребенного Города и имел форму срезанной трети яйца. Верх его был вытянут и превращен в башню, украшенную высоким шпилем, гордо возвышавшимся над городскими крышами. Здания вокруг храма больше всего напоминали взъерошенные гнезда птичек-ткачиков. Возможно, в их архитектуре сказывался некий давно забытый родовой императив амарантян. Подобно уродливым богомольцам, они жались к огромному шпилю, венчавшему храм.
— Тебя что-то беспокоит?
Силвест завидовал Паскаль. Она посетила Город не меньше дюжины раз. Она даже лазила на верх храма, воспользовавшись винтовой лестницей, которая шла внутри шпиля до самого его конца.
— Фигура на шпиле. Она тут как-то не к месту.
Фигура выглядела маленькой и изящно вырезанной в сравнении со всем остальным в Городе, хотя и достигала 10–15 метров в высоту, то есть была вполне сопоставима с египетскими изваяниями в Храме Царей. Судя по данным, полученным во время раскопок, Погребенный Город был построен в масштабе 1:4. Значит, в настоящем городе фигура должна была достигать метров сорока в высоту. Но если этот город и в самом деле существовал на поверхности, то он вряд ли пережил огненные бури События, не говоря уж о последующих 990 тысячах лет выветривания, оледенения, метеоритных атак и тектонических подвижек.
— Ты ощущаешь, что она тут не к месту?
— Да. Она изображает амарантянина, но больше таких скульптур я тут не видел.
— Может быть, это божество?
— Вполне возможно. Но я не понимаю, зачем ему придали крылья.
— А! И в этом вся проблема?
— А ты приглядись внимательнее к Городу сама, если не доверяешь мне.
— Лучше ты проведи меня туда, Дэн.
Направление их взглядов изменилось. Они по крутой дуге отошли от шпиля и спустились вниз.
Вольева внимательно следила за тем воздействием, которое окажут на Хоури голоса. Она была уверена, что где-то в броне самоуверенности этой женщины найдется брешь сомнения и страха. Например, мысль, что призраки действительно существуют, что Вольева и в самом деле нашла способ проникнуть в их фантомную эманацию.
Звуки, издаваемые призраками, состояли преимущественно из стонов — глухих и нутряных, а также продолжительных воплей и завываний, таких низких, что они ощущались скорее кожей, чем слухом. Иногда они были похожи на свист ветра, проходящего через тысячи миль пещер. Было ясно, что это не природный феномен, не шелест потока элементарных частиц, обтекающих корпус корабля, что это даже не флюктуация процессов, происходящих в машинах. Нет, в завываниях призраков слышались голоса ночи, вопли ужаса, вой осужденных, и хотя ни единого слова разобрать было нельзя, но в них угадывалась структура человеческой речи.
— Что ты думаешь об этом?
— Но ведь это и в самом деле голоса, правда? Человеческие голоса. Только они звучат так устало, так изношенно, так печально… — Хоури внимательно вслушивалась. — Несколько раз мне показалось, что я разбираю отдельные слова.