Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

– Как раз Константин пройдет, – недовольно произнес Пашков, – будет повод пересчитать жертвы и жертвы жертв. Кстати, Владислав Георгиевич, раз уж вашего шефа нет на месте, вы можете сообщить, что на сейчас выяснили ваши эксперты с телами?

– Разумеется, – Нефедов машинально поднялся, и заговорил, глядя прямо перед собой. Видимо, он не привык отчитываться перед камерой и потому не смотрел в нее, а немного выше и в сторону, словно бы представляя Пашкова во плоти. – Эксперты не установили какой-либо химической деятельности головного мозга, за исключением активности биополя. Оно, как ни странно, много выше, чем даже у живого человека. Однако, состояние мышц, сухожилий, принятых на опыты бывших врачей ижевской больницы и военных, взятых в плен под Мели, таково, что не позволяет им самостоятельно передвигаться, больше того, в одном случае мертвец ходил с оторванными от костей мышцами левой ноги, лишь немного ее подволакивая. Пока объяснений этому нет, надеюсь, что в самое ближайшее время будет.

– Пока вы проводите только подобные эксперименты? Мне бы хотелось знать, каким образом мертвецы определяют живых людей.

– В точности не известно. Скорее всего, реагируют на биополе. А поскольку у живых и мертвых структура его кардинально различна, то сами на себя они не нападают.

– Хорошо, – Пашков повернулся на стуле и нажал кнопку пульта дистанционного управления монитором. – Владимир Алексеевич, продолжайте ваши неприятные выводы.

– Во-вторых, – немного замешкавшись, произнес Корнеев, он не любил манеру премьера держать всех всегда наготове. – Да…, всякий умерший, не зависимо от причин и времени смерти, через час-два обращается в живого мертвеца. Исключение составляют только груднички до года-полутора.

– Подождите, – снова перебил его Пашков. Корнеев нервно дернулся, но снова выпрямился во фрунт перед камерой, точно пытаясь этим что-то доказать премьеру. – Об этом у вас будет разговор с Владиславом Георгиевичем. У вас еще есть неприятные новости?

– Да. Еще одна. Она составлена из рассказов очевидцев, и тщательно проверить ее пока не смогли. Живые мертвецы после смерти своей хотя и неразумны, но способны механически повторять действия из своего недавнего прошлого. Они помнят свои места жительства, отдыха, развлечений, адреса родных и близких. Пока наши эксперты не могут установить, в состоянии ли зомби общаться между собой.

Пашков недовольно постучал пальцами по крышке стола.

– Полагаю, это проверится само собой. Однако, не лучше ли не допускать такой возможности. Сейчас, как нам сообщил Андриан Николаевич, – министр внутренних дел кивнул, поднимаясь, – мертвецы проявляют активность пока только по ночам, с рассветом они стараются быть неприметными. Часть из них по-прежнему скрывается по кладбищам. Поэтому я еще раз предлагаю провести полномасштабную силовую акцию.

Вмешался Нефедов.

– Виктор Васильевич, мне кажется это неразумным. Мы подавим лишь частично очаги будущей опасности, но при этом можем потерять значительную часть личного состава. И кроме того, паника от проведения подобной акции может перечеркнуть…

– А вы что хотите, ждать? Мне кажется, мы и так довольно ждали.

– Но вот как раз об этом я и говорю – мы будем еще несколько ночей прочесывать кладбища, в поисках новых восставших, в то время как они, оставаясь невидимыми, будут сами охотиться на милицию и внутренние войска. Ночью подобные операции проводить смерти подобно.

– А вы предлагаете днем? При стечении народа? И что он вам скажет, если попадет под перекрестный огонь? Тем более, коли причины операции ему неизвестны.

– Именно. Вы же настаиваете на сокрытии.

– И это очевидно. Не раздавать же народу оружие, в самом деле. Вот это будет действительно смерти подобно.

Они помолчали, глядя друг на друга. Президент пока не вмешивался. Зато Пашков решил привлечь на свою сторону командующего.

– Владимир Алексеевич, вам кажется, есть что добавить.

Корнеев кашлянул. Выложил из папки свою шпаргалку.

– К сожалению, не по существу. Я бы хотел обратиться к Денису Андреевичу, – президент выглядел несколько удивленным. На время беседы Пашкова с генералами он словно бы выключился из беседы, уплыл в свои думы, и теперь был вырван из них самым неожиданным образом.

– Я вас слушаю, – тихо произнес он.

– Товарищ Верховный главнокомандующий, – слишком торжественно, но таков уж порядок обращения, ничего не поделаешь. – Принимая во внимание мои действия во время операции в Мели, приведшие к смерти почти ста пятидесяти человек из состава вверенных мне частей вооруженных сил, а так же гибель ни в чем не повинных жителей самого села, я хотел бы передать вам прошение об отставке, – президент замер. Подавшись к монитору, он смотрел на Корнеева, не отрываясь. Тот продолжал: – Я допустил непростительную ошибку, если не сказать больше, и, как офицер, после этого просто не имею права занимать столь высокую должность и прошу вашего разрешения покинуть пост.

Пауза, продолжавшаяся слишком долго. Все это время президент сидел, не шелохнувшись.

– Ни в коем случае! – почти выкрикнул Пашков, позабыв о протоколе. – Вы нужны нам здесь и сейчас. Вы забыли о своем долге. И о том, – немедленно добавил премьер, – скольких вы потеряли в Чечне. При штурме села Комсомольское. Да в той же Абхазии, под теми же Мели… или для вас порог в сто человек является принципиальным?

Корнеев не шелохнулся. Повисла неприятная пауза. Председатель правительства умел находить больные места и бить по ним со всей силой.

Президент, наконец, спохватился. Оторвался от камеры и поднялся. Следом, задвигав стульями, поднялись и остальные члены Совбеза.

– Владимир Алексеевич, – произнес он. – Я не принимаю вашего прошения. Более того, – чуть повысив тон, продолжил президент, – как Верховный главнокомандующий, я требую, чтобы вы остались.

Корнеев склонил голову. Внутри что-то оборвалось. Он вспомнил директиву по Крыму и медленно произнес:

– Да, Денис Андреевич. Я вас понял, я подчиняюсь вашему приказу.

– Денис Андреевич, – напомнил о себе премьер не дав появиться паузе. – Слово за вами. Что вы скажете о проведении силовой операции одновременно на всех кладбищах страны?

Связь зарябила и погасла. Корнеев встал и молча вышел из конференц-зала, по дороге разрывая шпаргалку на все более мелкие клочки.

24.

В церковь отец Дмитрий пришел как обычно, за час до утрени, с дурной головой, после бесконечных ночных кошмаров, смешавшихся с вечерней явью; одно плавно перетекло в другое.

Потихоньку стал подтягиваться народ, к семи часам в храме оказалось более сотни человек, а люди все подходили и подходили. Матушка оказалась права: послушать сегодняшнюю проповедь придут все, кто считает себя воцерковленным человеком, да еще и сверх того, кто специально поднялся узнать новости из первых уст. Единственным источником информации, волей-неволей, оказался отец Дмитрий. Отсутствие новостей в газетах и по телевизору только нагнетало и без того нервозную обстановку.

А обстановка, и в самом деле, была тревожная. Незадолго до утрени, отец Дмитрий, сколько ни искал, не мог найти милиционера, дежурившего в эту ночь вместе со сторожем у кладбищенских ворот. Сам сторож, заспанный и всклокоченный, заявил только, что «ночью опять пацанье гуляло», что до отсутствия приданного ему в усиление милиционера, то он заметил оное, когда его растолкал батюшка.

Меж тем, пора было начинать, но отец Дмитрий вынужден был еще раз обойти кладбище в поисках пропавшего. Не нашел, но обнаружил куда более неприятное – вскрытые могилы. Еще семнадцать штук.

Он хотел снять в ризнице кобуру, с которой матушка отправила его – строго обязательно – в церковь. Надев стихарь, он уже хотел расстегнуть ремни, но неожиданно передумал. Наглядная агитация, жутковатая, но от этого только более действенная. И вот в таком виде, при полном облачении, в парчовом ораре, расшитым золотом, в багровеющих поручах – и с кобурой, в которой матово поблескивал вороненой сталью Макаров, отец Дмитрий вышел на амвон.

Народ взволновался, многие перекрестились. Батюшка, казалось, не обращал внимания на шепоты среди собравшихся. Откашлявшись, как обычно, он набрал в легкие воздух и произнес трижды: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение», призывая собравшихся к тишине. И затем еще дважды: «Господи! устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою», – и только после этого обыденного вступления, в храме наконец, так что отец Дмитрий мог спокойно начинать шестопсалмие.

И только, холодный, несмотря на душное, как в парной, утро, пистолет подмышкой тревожил его, поминутно напоминая о событиях вчерашнего вечера. Наконец, он не выдержал этого холода, сразу после молений, медленно достал из кобуры пистолет и поднял его вверх. Лучи жаркого солнца отразились от матовой поверхности стали, но не забликовали, сталь будто поглощала их, заряженный смертью Макаров оказался самым темным предметом во всем церковном убранстве.