Поймать ветер - С. Алесько

— От твоей жалости не откажусь, — хмыкнул я, прогоняя скабрезные мысли. — А насчет причин ты ошибаешься. Вы, бабы, все одинаковы, и печалиться о какой-то одной, когда в твоем распоряжении все остальные, попросту глупо.

— Конечно-конечно, — с преувеличенным одобрением закивала кабатчица. Она, в отличие от Малинки, умела определить, когда мужику можно перечить, а когда — не стоит. — Вот, отнеси ей, — слила отвар в большую кружку, поставила на поднос, где уже красовалась кой-какая снедь. Весьма кстати: в животе давно урчит от голода. — Пусть выпьет все сразу. Я это снадобье у нашего колдуна покупаю, чтоб хворых постояльцев лечить. Пока все были довольны. За ночь простуду как рукой снимает.

— Спасибо, и за ужин тоже. Колдун, небось, дорого берет?

— Недешево. Да ты, Перчик, не беспокойся. Не собираюсь ни на тебе наживаться, ни на девочке твоей. Чай, не последний раз видимся, еще успеешь рассчитаться, — ласково взъерошила мне волосы. — И вот еще, возьми, — протянула склянку. — Смажешь бедненькой ссадины.

Малинка не скрывала радости и облегчения при виде меня. Немного покапризничала, правда, когда увидала большущую кружку. Мол, горячее слишком, пахнет неприятно, да еще так много. Пришлось ее нежить и уговаривать, но не скажу, что это было так уж неприятно, да и ломалась она недолго.

Сладенькая даже есть не стала, выпила отвар и почти сразу уснула. Я расправился с едой и забрался в постель. Девочка по-прежнему была обжигающе-горячей, но дышала ровно и дрожь ее больше не била. Что ж, оставалось надеяться на искусство холмищенского колдуна…

Снадобье не подвело. Первое, что я ощутил утром, была перекинутая через мою грудь малинкина рука, нежная и теплая, как весенний ветерок, больше не пышущая жаром раскаленных скал побережий южных островов. Девочка крепко спала, я осторожно выбрался из постели и отправился к Нике, клянчить завтрак и чан с горячей водой для купания.

Хозяйку нашел на кухне, она кормила своего дружка. Немолодой, но все еще крепкий мужик, назвавшийся Куликом, окинул меня цепким взглядом.

— Никуша, пора тебе дите заводить, — покачал головой. — Раз с такой мелочью зеленой носишься.

Женщина что-то проворчала.

— Небось, знаешь, о чем говоришь, — хмыкнул я. — Внуков, поди, нянчишь, дедуля?

Кулик, вопреки моим ожиданиям, расхохотался.

— Забавный ты парень. Признаться, думал, что разобидишься.

— Да мне ж не пятнадцать лет, чего обижаться-то? Я тоже ждал, что драться полезешь.

— Дык, и я еще далеко не дедуля. Мальцов хворостиной охаживать пока не тянет, — в тон мне ответил Кулик, похрюкивая от смеха. — Никуша говорит, тебе с подружкой в Турий Рог надобно? — Я кивнул. — Я туда караван провожаю, через пяток дней отправляемся. Хошь, и вас прихватим.

— Не худо бы, — кивнул я. — А чего ты так раздобрился?

— Перчик, это я попросила, — призналась Ника. — Жалко мне твою девочку: не привыкла она по дорогам бродить, да и погоды сейчас не те стоят.

Мне оставалось только поблагодарить и принять предложение. Так и вправду удобней и безопасней, быстрей к тому же. Впрочем, спешить мне как раз не хотелось.

Малинка долго наслаждалась купанием, причем меня на это время выставила, попросив помочь служанку. Когда бадья освободилась, вода ощутимо остыла. Оставшийся кувшин кипятка не сильно исправил положение, и у меня на омовение ушло не так уж много времени.

Сладенькая в чистой рубашке, пожалованной Никой (чувствую, расплачиваться придется долго), сидела на постели и расчесывала волосы. Я вылез, вытерся, вспомнил, что одеваться не во что, потому как всю одежду отдал служанке, чтоб постирала. Ну и ладно. В комнате тепло, да и чутье подсказывает, что в ближайшее время прикрывать наготу мне не понадобится.

Взял никину склянку с мазью и подошел к Малинке.

— Нужно подлечить твои ссадины.

— Давай, — взглянула на меня, откладывая в сторону гребень, потом, не отводя глаз от моего лица, медленно потянула подол вверх, обнажая стройную голень, округлое колено…

Я сел рядом, открыл склянку, поддел пальцем немного сероватой мази, и, когда показалась подсохшая уже царапина, осторожно провел по ней. Малинка втянула воздух сквозь сжатые зубы.

— Больно! — проговорила капризно и быстро одернула рубашку, скрывая ноги.

Ох, что-то не верится… Я поднял глаза. Девчонка надула губки и смотрела едва ли не обиженно. Хочет, чтобы с ней понянчились? Мои вчерашние уговоры выпить лечебный отвар пришлись по нраву? Проверим!

— Простите, прекрасная госпожа, — я опустился на пол, становясь на колени, потом обеими руками потянул подол рубашки вверх, любуясь открывающимися взгляду стройными ножками. Выше, выше… пока не появилась первая, блестящая от мази царапина. Наклонился, слегка коснулся ее губами, почти неощутимо провел языком, чувствуя травяной привкус снадобья, щекоча молочно-белую кожу теплым дыханием и мокрыми прядями волос.

Потом пришла очередь следующей ссадины: нежный поцелуй, едва ощутимая ласка, и только после этого бережное прикосновение пальца. Не успел добраться до самой заманчивой части ножки, а дыхание Малинки уже стало прерывистым. На другом бедре ссадин было поменьше, и я не удержался, прижался посильнее губами к нежной внутренней поверхности, оставляя еще один синяк. Сладенькая застонала.

— Перчик… — запустила пальцы мне в волосы. — Ты даже лечение умеешь превратить в непотребство…

— Вот так благодарность! — усмехнулся, весьма довольный.

— Встань.

Я подчинился, Малинка тем временем стащила через голову рубашку.

— Говорю же — сплошное непотребство, — провела рукой по торчащему члену. — Лекари не должны так возбуждаться при исполнении своих обязанностей.

— Я не лекарь, радость моя. Тебе будет приятнее, если он склонится перед тобой?

— Нет-нет, что ты! Чем сильней он задирается, тем больше мне это льстит. Кланяться должен его хозяин, — лукаво улыбнулась и потянула меня на кровать.

Ох, чую, недешево мне встанет спасение из замка… И ведь отлично знаешь, Перец: нельзя бабам слабину показывать. Они ее чуют лучше, чем кошки — печенку, и тут же начинают пользоваться. Впрочем, кланяться Малинке у меня спина не разболится. Сколько нам вместе осталось? Неделя?

Я поспешил прогнать ненужные мысли. Не хватало уподобляться дурню из сказки, убивавшему всякий хороший момент своей жизни раздумьями о том, как будет плохо после и чем завтра придется платить за сегодняшнее счастье. Какая, к лешему, разница, как и чем?..