Протоколы с претензией - Е. Бирман

  А в самом Эйлате со всех сторон обходят они памятник взятию города во время Войны за независимость – три мешковатых солдата в мятых шинелях водружают флаг, как известно уже Я. и Баронессе, нарисованный синими чернилами на белой простыне.

  Отдельно, в другой раз они приезжают, чтобы осмотреть Масаду, где, по описанию Иосифа Флавия, совершили коллективное самоубийство осажденные римлянами последние из уцелевших повстанцев – последний остров Иудейской Войны. Я. больше всего поражает строительный размах царя Ирода Великого. Он умер за четыре года до рождения Иисуса, на его совести много крови, но в избиении младенцев его легко признал бы невиновным даже Гаагский трибунал. Это был другой Ирод, объясняют нам. Впрочем, у религии своя ось времени и своя историческая методика.

  Бог знает где, посреди пустыни, без грузовиков, вертолетов и подъемных кранов, как решается предпринять Ирод такое строительство? Обуреваемый страстями, воюющий, подозревающий и казнящий, где находит он время для этого? Он, убивший в припадке гнева жену и приходивший плакать над ней, мертвой, смотрящей на него из глубокого корыта с прозрачным медом, куда он приказал уложить ее, не желая с нею расстаться. Ведь он еще срезает гору и расширяет территорию Храма, возводит вокруг него новую стену, часть которой только и сохранилась в качестве национальной святыни. Он строит города, новый порт.

  Что было бы, если бы не этот безумный мятеж против римлян, которому так многие противились, по словам Иосифа Флавия. Сколько можно было бы построить за две тысячи лет. Я. поражает изощренность политических споров двухтысячелетней давности, приводимых Флавием. Они были очень неглупы, эти люди, внешний облик которых не может, как ни силится, представить Я. и вместо них подставляет своих друзей и себя.

  Он-то сам целиком на стороне Флавия. Нужно уметь останавливаться. Коллективное самоубийство осажденных римлянами иудеев – сомнительный результат. Сохранять построенное и строить еще, решает для себя Я.

  Он задумывается о Флавии, Иосифе Матитьяху. Именно он первым подробно и с любовью рассказал тогдашнему Большому Миру об Иудее. Увлекаясь, рассказывает он ему об истории, вере и жизни иудеев. И, как будто поймав порою иронический взгляд римлянина или грека, гасит он на лице ностальгическую улыбку и добавляет: “Вы, конечно, вправе не верить этому, но так сказано в наших книгах”. Две тысячи лет назад он проложил словом понтонную дорогу из Иерусалима в Рим. Обратную дорогу словом прокладывал Герцль. На очередном заседании Кнессета Я. предложил для Еврейского Государства еще одно, новое, имя – Герцлия-Флавия. Но ведь Флавий был коллаборационист, возразил Б., а многие и просто считали его предателем. От Флавия остались две книги, ответил Я., из которых мы только и знаем подробности о тех, кто считал его предателем, а что осталось от них самих? Развалины Иерусалима и две тысячи лет, о результатах которых философ из Касриловки сказал, что нужно было очень постараться, чтобы довести народ Книги до такого состояния. И это он еще сказал до Катастрофы. Так чьим продолжателем является Герцль, – спросил Я., – Флавия или тех, кто видел в нем только изменника?

  А в Иерусалиме их будто магнитным полем, как Веничку к Курскому вокзалу, вечно прибивает к Шхемским воротам Старого Города, где ткань Иерусалима расползается, как причинное место под бритвой пианистки. Никаких заборов здесь нет, и Я. несколько раз переходит с одной стороны площади на другую. Как преломляется луч света на границе воздуха и стекла, так меняется внутренний внутреннее состояние Я. при этих переходах. В сторону запада быстро падает количество Соседей на квадратную единицу площади, снижаясь до редких отдельных человеко-атомов или небольших семейных молекул. А на восточной стороне броуновскую суету Соседей маленькими ледоколами разрезают иногда патрули еврейских пограничников. Да еще водолаз Я., коллекционер эмоций, погружается в человеческое море. А если пойти дальше вдоль стены на восток, то там – старое еврейское кладбище, с которого первыми поднимутся мертвые в Конце Света на Страшный Суд, и Масличная Гора там. Иерусалим. Да разве песок и камни, на которых живут Соседи, – Иерусалим? Ради этих камней и песка пусть отнимется десница моя, если забуду об Иерусалиме? Где мы – там Иерусалим! – напыщенно провозглашает он. Тогда Иерусалим – в Нью-Йорке, возражает ему с насмешкой его внутренний Б. Нет, Иерусалим точно не в Нью-Йорке, он здесь. Я. тряхнул головой, но порядка от этого в ней больше не стало.

ВОЙНА И МИР  II

  Святой Человек – результат многолетних биологических экспериментов Бар-Иланского университета, где порой любили по вечерам гулять Я. и Баронесса, где в “мрачном” ульпане они познакомились с А., Святой Человек из вольера, ближе всех стоявшего к телевизору, выстрелил в Солдата и не промахнулся. Солдат убит наповал. Профессора Бар-Иланского университета оправдываются на пресс-конференции.

  “Выводимая нами порода святых людей обладает исключительно полезными качествами. Они безоговорочно преданы делу, трудолюбивы и способны носить оружие. Их отличает высокая энергетика духовной деятельности. Здесь-то и таится неизбежная опасность, – объясняют они. – Как маленький кусок термоизоляции, откалывающийся от тела космического парома, способен привести к гибели корабля, так высокое напряжение духовного горения пробилось в данном случае пистолетными выстрелами. Мы продолжим эксперименты, но обязуемся принять все необходимые меры безопасности”.

  Я. и Баронесса знакомы с некоторыми из ассистентов этих профессоров. Милые люди, отзывчивые. Их практические выводы из религии предков отличны от позиции религиозных ортодоксов, труд и армия для них так же святы, как Тора и Суббота.

  – Все бы ничего, – говорит Я. Баронессе, – но горячая увлеченность только одной идеей и, как следствие, пониженный интерес ко всему прочему привносят в их эксперименты некоторую однобокость.

  На прощание с Солдатом они решают ехать не на машине, а в общественном транспорте. Напротив Бар-Илана садятся они в автобус, идущий в Иерусалим.

  – Попадем ли мы к месту прощания с Солдатом? – спросили они у водителя.

  – Попадете, попадете, – ответил водитель.

  Ни один мускул не дрогнул на лицах ортодоксов, в основном заполнявших автобус. Два тысячелетия пролетели над ними как одно мгновение, печи Холокоста не изменили их. Гибель Солдата? Это ваши безбожные и полубезбожные разборки – сами заварили, сами расхлебывайте.

  Будто воздух из шины выпущена из Лагеря Горячих Патриотов его энергия сопротивления делу Солдата. На рынке перед телекамерой Патриот размазывает по лицу слезы: “Отдайте Соседям все, черт с ними. Только не это”.

  Как ни жаль Солдата, сменяющий его Вечно Великий пойдет еще дальше, еще быстрее, говорит Я.

  Его (Вечно Великого) победа на предстоящих выборах не вызывает сомнения. Благостно-сладкая  сеть дела мира, в которую он заманивает Доброго Дедушку Маленькой Интифады, – это ведь все-таки сеть. И она изрядно стесняет движения Доброго Дедушки, даже если он о мире вовсе не думает. Зачем же нам освобождать его из сети, что мы от этого выигрываем? – спрашивает Я., новоявленный гроссмейстер realpolitik. И тут один за другим происходят Большие Взрывы. Соседи действуют хоть эмоционально, но наверняка, они размазывают содержимое автобусов по фасадам домов в самом центре Тель-Авива.

  После двух взрывов Большой Террор прекращается до самых выборов, после них он поддерживается на самом малом огне. Террор зависит от двух факторов: на каком уровне его хотят держать Соседи и насколько его удается предотвратить.

  “Они же дети”, – слышен голос Европы. “Нет, они, кажется, вовсе не дети”,  – открывает для себя каждое новое поколение жителей Еврейского Государства.

  Политические весы вновь качнулись к равновесию. В день выборов поступает прогноз – Вечно Великий  победил Красавчика с небольшим разрывом. С этим прогнозом все идут спать. Окончательные итоги утром комментируют женщины: “По расчету мы пошли спать с Вечно Великим, а утром проснулись с Красавчиком, – какие, однако, неожиданности случаются в этой жизни”.

  Все же Красавчик не вызывает симпатий. Взрывы – дело рук небольшой группы Соседей, объясняет себе Лагерь Живущих Надеждой (Вечного Мира). Мы не можем стать заложниками их кровожадности. Соседи хотят мира не меньше нас, объясняют они себе же.

  Один из экс-генералов говорит об упущенных возможностях мира. Его лоб занимает верхнюю половину экрана телевизора. Печальные глаза приходятся на его середину. А в самом низу экрана уста излагают сидящим на зеленом диване членам Кнессета суть вопроса. Он считает, что Старшая Сестра поскупилась на пару пинков спорящим сторонам, на которые не скупится прапорщик, отправляя новичков-парашютистов в их первый полет над Еврейским Государством.