Черный октябрь - Алексей Птица
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В зале сидел и известный политический журналист М. Бовин, что вёл «Международную панораму», который тоже явно нервничал, наблюдая за Янаевым. Этот явно что-то знал и боялся. Конференция началась, членов ГКЧП представил неизвестный человек в очках, и после краткого пояснения сути введения чрезвычайного положения на гэкачепистов посыпались вопросы. Среди журналистов царило нездоровое оживление. Было ощущение какого-то ничем необъяснимого праздника, особенно среди тех, кто был в теме.
Дождалась своего звёздного часа и Татьяна. Встав, она чётко оттарабанила вопрос:
— Скажите, пожалуйста, понимаете ли вы, что сегодня ночью вы совершили государственный переворот? И какое из сравнений вам кажется более корректным — с 17-м (когда произошла Октябрьская революция) или 64-м (когда от власти отстранили Хрущева) годом?
Во время вопроса она вдруг вспомнила, о чём перед конференцией говорили коллеги, обсуждая её ещё до прихода Станкевича, и еле смогла сдержать улыбку. В силу возраста девушка плохо понимала, что стала свидетельницей не просто фарса, а реальной трагедии. Краха огромной страны! Всё это казалось ей какой-то безумно весёлой игрой. Да, игра на миллионы. На миллионы убитых, раненых, опозоренных и изнасилованных людей. Людей, потерявших не только страну, но и подчас своих близких вместе с кровом и верой в будущее. Страшный смех глупой девицы!
А может быть, она вторила Цветаевой? Та тоже, помнится, говорила накануне революции: — «Неужели эти улицы никогда не потеряют своего мирного вида? Неужели эти стекла не зазвенят под камнями? Неужели всё кончено? Слишком много могу Вам сказать. Вот передо мной какие-то статуи… Как охотно вышвырнула бы я их за окно, с каким восторгом следила бы, как горит наш милый старый дом! Ничего не надо, ничего не жалко! Только бы началось!»
Впрочем, личная карьера Татьяны после этого (в отличии от той же Цветаевой) резко пошла вверх. Другие времена, другие нравы.
После этого вопроса руки Янаева, которые он в течение всей конференции старался держать в замке, безвольно разомкнулись. Нервы сдали, и пальцы затряслись, выдавая внутреннее душевное состояние вице-президента СССР.
«Они убили Ахромеева! Что им помешает убить и меня⁈» — одна и та же мысль забилась в его голове, не давая покоя. Он что-то промямлил в ответ, вызвав у всех лишь понимание его бессилия. После этого вопроса и его реакции всем стало окончательно ясно: дело ГКЧП проиграно. Однако причинно-следственную связь никто тогда так и не уловил.
Продлившись около часа, конференция подошла к концу. Финальной фразой стали слова Янаева, что это не его вопрос. Ведущий тут же объявил, что лимит времени исчерпан, и все начали расходиться.
После окончания встречи с журналистами всех гэкачепистов отвезли в Дом правительства. И, продержав их там до вечера, отпустили по домам. Добираться пришлось самостоятельно.
Борис Пуго, приехав домой, всё рассказал жене.
— Я этого так не оставлю! — бушевал он, мечась по комнате из угла в угол. — Я этого так не оставлю!!
— Успокойся, успокойся, — уговаривала его жена, но супруг не успокаивался и ходил, пока усталость, боль от побоев и унижения не сломила его дух, и он не лёг в постель.
Глава 17
Два еврея
Я катался в машине Курта, на которой красовалась предупреждающая полоса газовой службы, и удивлялся количеству военной техники, стянутой в город. Озадаченный, я бы даже сказал, растерянный вид солдат и большинства офицеров свидетельствовал о том, что они явно не понимали: а зачем их сюда привели? Кто-то на кого-то нападает? И последних необходимо защищать? Вот только кто и кому угрожает?
Судя по переговорам командования (а один из немцев активно слушал закрытые военные частоты), на самом деле всё оказалось весьма тривиально. И сумбур, царивший в радиоэфире, лишь доказывал: все в итоге преследовали одну и ту же конечную цель. Разумеется, это несколько противоречило той информации, которую в дальнейшем выдали народу по телевизору: мол, войска шли арестовать Ельцина. Неужели для этого надо было вводить в Москву целую дивизию? Чтобы арестовать одного человека⁈
Да и вообще чрезвычайное положение как-то не предполагает ввод танков в города. Для этого достаточно объявить комендантский час и усилить милицейские патрули. Военные привлекаются лишь в крайнем случае: для охраны особо важных объектов или погашения вспыхнувшего вооружённого сопротивления. Но тогда уж мало никому не покажется.
А демонстративно-шантажные действия, они на то и демонстративно-шантажные, что должны показать демонстрацию и шантаж. Хотя и то, и другое явление кратковременное.
Подъехав к Останкино, мы могли лично увидеть, что там творилось. Внутрь нас, конечно, не пустили. Пропусков у нас не имелось, да и рожи тоже выглядели не типично. Возможно, я и смог бы прорваться, но банально не успел решить вопросы по аккредитации со своим посольством. Про конференцию я помнил, но как-то изначально не придавал ей особого значения и не собирался на ней присутствовать. А сейчас уже поздно дёргаться.
Дождавшись, когда конференция закончится, и людей начнут распускать, мы поехали вслед за автомобилем, на котором предположительно вывозили членов ГКЧП. Мало того, что захват власти произошёл раньше, ещё и не совсем так, как это затем преподнесли. Я просто не успел вмешаться, так как не предполагал ничего подобного. Толку сейчас кого-то травить или пытаться переменить ход событий? Всё уже и без меня сделали, теперь нужно приспособиться под новые обстоятельства.
Заметив нужную машину, мы на некотором расстоянии поехали за ней. Гэкачепистов довезли до дома правительства и завели в здание. Стоять здесь долго было чревато неприятностями, и мы уехали. Насколько я помнил, вскоре последует самоубийство Пуго, к которому возникло больше всего вопросов, но числа я не помнил. Сегодня девятнадцатое… Ещё как минимум сутки есть, чтобы узнать его место жительства, установить за квартирой наблюдение и попытаться предотвратить. Он мне ещё пригодится.
Теперь оставалось во всём разобраться. Общая картина переворота ясна: фактически он уже давно произошёл. И сейчас режиссёрами просто отрабатывался рабочий сценарий: с массовкой, жертвами, кучками не пришей к воротнику штанин военных и в очередной раз объегоренных «афганцев» Аушева. Возле Белого дома мелькали даже шапки с характерными зелёными ленточками, хотя рановато им ещё мелькать. В общем, в столице вовсю разворачивался шумный карнавал всеобщего обмана. В общем. массовка старалась, как могла. Ежики плакали, кололись, но продолжали жрать кактус.
— На сегодня всё, — устало произнёс я. — Отвезите меня к посольству и отдыхайте. В ближайшие дни будет сплошная возня и «Лебединое озеро».
— Какое «озеро»? — удивлённо переспросил меня Курт, в воображении которого никак не складывались возня с каким-то водоёмом.
— В том смысле, что по телевизору круглые сутки начнут крутить тёток в пачках и дядек в обтягивающих трико. Высокое искусство, панимаш, — передразнил я Ельцина. — Народ же требует хлеба и зрелищ? Вот и станут его приучать к изящному, показывая по телевизору балет. Правда, ничего кроме напряжения эти передачи никогда не вызывали, — с горечью добавил я. — Всем спасибо, все свободны! СССР канул в лету! Кина не будет, свет закончился. А кто не поймёт, тому железным батоном по башке!
Курт недоуменно посмотрел на меня. Ему не понять: это не его страна. Хотя, с другой стороны, его страну тоже продали за медный пятак.
— На этом наша работа закончена? — осторожно спросил он, видя моё состояние.
— Нет, прослушку надо продолжать. Это только первый день, осталось ещё два. А потом… потом все начнут рьяно искать и делить золото партии. И вот именно для нас оно и будет самым важным.
— А что, и такое есть?
— Да хрен его знает! Но партийные взносы платили, какие-то деньги государство выделяло, они копились. Из этих фондов шла помощь коммунистическим партиям всего мира. Они же не на взносы капиталистов содержались? Впрочем, рядовые члены даже не подозревали, что творится наверху. Не положено! А суммы там крутились весьма приличные, и все по большей части в валюте. Хотя в равной степени они могли быть и в золоте,
