Черный октябрь - Алексей Птица
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меж тем резиденцию взял в плотное кольцо Севастопольский полк войск КГБ. Вот только командовал ими не центральный орган КГБ из Москвы, а местный, что не оставил после себя ни имён, ни явок и паролей, одни лишь догадки.
Впрочем, уже и из Москвы команд никаких прислать не могли. Зато прислали делегацию, наспех собранную из тех, кому жизнь дорога. В Форос для переговоров с Горбачевым прилетела возглавляемая Олегом Баклановым группа. Кроме него в составе той же делегации прибыли начальник Службы охраны КГБ СССР генерал-лейтенант Юрий Плеханов, секретарь ЦК КПСС Олег Шенин, заместитель министра обороны Валентин Варенников и руководитель аппарата Президента СССР Валерий Болдин.
Их под конвоем привели в приёмный зал, где уже находился Горбачёв, возле которого тоже застыли украинские охранники.
— Михаил Сергеевич… — начал было генерал Плеханов.
— Что ж вы так опростоволосились-то, Юрий Сергеевич, — резко прервал его Горбачёв.
— Предательство, Михаил Сергеевич.
— И как вы с Крючковым его проморгали?
— Я больше вашей охраной занимался и как-то особо не вникал во внутреннюю политику КГБ. Не знал я, что они на это способны. А Крючков слишком недолго в КГБ проработал. Да и пришлый он. Вот Бобков его вокруг пальца и обвёл. В заговоре оказалось замешано всё пятое управление КГБ и многие выходцы из него.
Горбачёв схватился за голову и начал раскачиваться взад и вперёд. Все остальные молчали. Один Марчук довольно посмеивался, хоть и без огонька. Всё уже давно решено, и он даже успел гопак сплясать по поводу развала СССР. Теперь оставалось лишь довести дело до конца. А то всё шито белыми нитками и не поможет ни СНУМ, ни Рух, ни организация секты «Белого братства». Впрочем, всё это ещё впереди.
Сейчас же многое зависело от команды Ельцина и его кураторов. Хотя и сам Марчук сделал карьеру не просто так, не за красивые, как говорится, глаза. Немецкий он знал с детства, готовили его в качестве будущей агентуры в оккупации, и английский его тоже неплох. Ну, и украинский знает…
— Михаил Сергеевич, вам плохо? — глядя на телепающегося Горбачёва, нарочито вежливо поинтересовался Марчук. И вдруг предложил: — Может, водочки?
Родоначальник самой нашумевшей антиалкогольной компании лишь недоумённо посмотрел на него.
— А-а-а, я ж совсем забыл: вы же со Ставрополья! — как ни в чём не бывало продолжил украинец. — Пожалуй, лучше настойку «Стрижамента» надо принести. Сразу ноль семь? Ну, чтобы не растекаться мыслью по древу!
Горбачёв, будучи старым и опытным интриганом партаппаратчиком, только зло глянул на Марчука и скривился. Хотел было послать этого юмориста-искусителя далеко и по матери… Но глянув на стоящих неподалёку дюжих хлопцев с каменными лицами и оселедцами с оттопыривающимися на боку от кобур пиджаками, передумал.
— Я не Ельцин, и пить не собираюсь! — гордо вскинув голову, произнёс он.
— Ваше право, я же не настаиваю, — тут же сдал назад Марчук и обратился к вновь прибывшим: — А вы, товарищи?
— А не откажусь, — махнул рукой Болдырев, — всё равно уже терять нечего.
— Как скажете, — хмыкнул украинский гэбист и приказал кому-то, бросив в сторону: — Официантку позовите. А вы, товарищи, присаживайтесь, присаживайтесь. В ногах ведь правды нету. Сейчас всё принесут.
Через минуту прибежала запыхавшаяся от быстрой ходьбы официантка, молодая девица с тёмными волосами и огромными голубыми глазами.
— Девушка, принесите бутылочку «Стрижамента», пять рюмок и закуски. Что-нибудь из лёгкого: зелень, фрукты, буженина, сыр.
— И «Нарзан», — буркнул Горбачёв.
— И «Нарзан» Михаилу Сергеевичу, — подтвердил заказ президента Марчук. — Лучше даже пару бутылок. Есть «Нарзан»?
— Нет, «Нарзан» закончился.
— А что есть?
— «Славяновская», «Айвазовская», «Ессентуки 17».
— «Ессентуки» не надо, — поморщился Марчук. — Греческие революционеры нам сейчас не нужны, да и слишком солёная она. Давайте Славяновскую, она Михал Сергеичу привычнее.
Горбачёв только кивнул, не став спорить.
— Пожалуйста, товарищи, не стесняйтесь. Вы же приехали пообщаться? Так в чём дело?
— Они захватили все министерства, — горячо прошептал Болдырев, оглядываясь на не собирающегося покидать их общество Марчука, — всех повязали. Арестованы многие люди из центрального КГБ и партаппаратчики, переворот практически завершён.
— Почему вы это допустили? Я же предупреждал вас быть настороже⁈ — не сдержал эмоций Горбачёв.
— Предательство, Михаил, предательство. Крючкова уже взяли. Остальных, кто тебе предан, возьмут чуть позже.
— Вас-то тогда зачем ко мне привезли?
— На переговоры.
— На какие, на хрен, переговоры⁈ Они издеваются?
— Да, — с горечью подтвердил его предположение Болдырев. Остальные только кивнули, отворачивая голову или опуская глаза вниз.
— Трусы, слабаки, слюнтяи! — бушевал Горбачёв от собственного бессилия. Волна хлынувшего от него негодования и отчаянья захлестнула даже Марчука.
— Спокойнее, спокойнее, Михал Сергеич, — встрял он. — А то охранники у нас больно нервные… Может, вам «Скорую помощь» вызвать? Или укольчик промедольчика вколоть? Всё спокойнее будете, себе же на благо.
В это время в зал вошла девушка с подносом и начала расставлять стаканы и тарелки с закуской. Ровно посередине стола поставила бутылку Стрижамента. Закончив с сервировкой, официантка опустила поднос и быстро, ни на кого не глядя, убежала.
Однако, невольно замолчав при её появлении, никто так и не захотел возобновлять начатый было неприятный разговор. Молча разлили настойку по рюмкам и, не чокаясь, выпили. Повторили. Горбачёв поначалу отказывался, с упрёком глядя на своих товарищей. Но нервы потихоньку сдавали, и Михаил Сергеевич всё же выпил, заел лимоном и вскоре обмяк.
Марчук посмотрел на часы: 17 часов 55 минут.
— Ну, ещё полчасика вам на пообщаться, и пора обратно в Москву. Вас там уже ждут.
— Подождут, — угрюмо буркнул генерал Плеханов. — Я в этом цирке больше участвовать не хочу.
— А придётся, Юрий, придётся, — чуть издевательски произнёс Марчук. — Родина в опасности! Как бы хуже ей не сделать своими действиями.
— Вы ей такую свинью подложили, что хуже уже некуда! Опустили страну на самое дно…
— Ну, почему же? Альтернатива всегда найдётся, — мягко возразил ему Марчук. — Даже дно можно пробить! И тогда всё полетит прямиком в преисподнюю. Что вы скажете, если начнётся война?
— С кем? — генерал аж застыл с долькой лимона в руке.
— Ну, например, между республиками.
— Ты об армянах, что ли? Так пусть себе воюют.
— Ну, если всё пойдёт не по плану, то война вполне возможна и с нами, с незалежной Украиной. А так мы просто полюбовно разойдёмся, и всё.
Плеханов поморщился и отвернулся. Затем налил себе рюмку настойки и, посмотрел на вынужденных собутыльников, качнув бутылкой в своей руке: мол, присоединиться не желаете? Однако его никто не поддержал. Генерал опрокинул рюмку, но больше наливать не стал. Отсидев ещё двадцать минут, они по команде встали и пошли на выход. Загудела мотором «Чайка», увозя незадачливую делегацию на аэродром и оттуда прямиком в Москву.
* * *
В 5.30 утра девятнадцатого августа в комнату к Горбачёву постучал Марчук.
— Вставайте, Михаил Сергеевич, пора.
— Что пора? Куда пора⁈ — спросонья вылупился на него Горбачёв.
— На расстрел.
— Вы что? — сердце Михаила Сергеевича сделало кульбит и рухнуло куда-то вниз. Рядом тихо ойкнула Раиса Максимовна.
— Шутка. Пойдём слушать радио. И прошу: не сопротивляться!
Горбачёв молча оделся и вышел вслед за Марчуком. Раиса Максимовна заплакала, укрывшись одеялом с головой. Но вошедшая вместе с Марчуком охранница не обратила на это никакого внимания. В сопровождении украинского гэбиста Горбачёв вышел в коридор и, пройдя по нему до конца, спустился по лестнице. Они зашли на пустующую в этот час кухню, в углу которой находилась радиоточка.
Ровно в шесть утра всю страну разбудил сначала гимн Советского Союза, а сразу после его окончания началась речь Председателя ГКЧП Янаева:
"В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам. Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность! Начатая по инициативе М. С. Горбачева политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в тупик. На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отчаяние. Власть на всех уровнях потеряла доверие населения. Политиканство вытеснило из общественной жизни заботу о судьбе Отечества и гражданина. Насаждается злобное глумление над всеми институтами государства. Страна, по существу, стала неуправляемой…
Государственный комитет по чрезвычайному положению и СССР полностью отдает себе отчет в глубине поразившего нашу страну кризиса, он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять
