Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга - Андрей Буровский

Великий город стал городом русской модернизации — потому что русские в XVIII–XIX вв. этого очень хотели. Об этом говорили и думали, этому хотели посвятить жизнь. А город усиливал желания, помогал облекать неясные мечтания в слова, превращал еле проговоренные намерения — в поступки.

Осмелюсь напомнить: и отдельным людям, и культурам, сталкиваясь с Санкт-Петербургом, надо знать: это явление, находящееся вне контроля человека. Санкт-Петербург — явление, не зависящее от наших желаний или нашей воли и лишь в малой степени постигаемое нашим разумом.

Петербург сохранит главное в своей судьбе, останется месторазвитием, если сохранит свое внутреннее ландшафтное многообразие. А Петербург ухитрились создать так, что утрата этого многообразия ему практически не угрожает. Сказалась в этом гениальность Петра, заложившего город именно здесь, именно с такими городами-сателлитами? Гениальность, которую он сам в себе постигнуть был не в состоянии? Так сказать, считал, что делает одно, а его природный гений вел к совершенно иному? Может быть, и так. Но с тем же успехом можно предположить и гениальность Трезини, Квасова или Кваренги. Или Екатерины II. Или случайность. Или Промысел. Может быть, глубоко не случайно указывает перстом в пасмурное питерское небо ангел на Александрийском столпе. Над этим стоит поразмыслить.

Если когда-нибудь Санкт-Петербург населит другой народ, с другой культурой — и тогда Санкт-Петербург останется месторазвитием. Какие идеи будут реализовываться в нем, какие стремления и к чему овладеют его обитателями — об этом можно только догадываться.

В историю России Петербург вошел как город, несущий совершенно определенный комплекс идей. Читатель вправе как угодно относиться к идеологии «русской Европы», к идее европеизации России, но именно эти-то идеи в Петербурге и проявляются. И даже шире: Петербург — вечное месторазвитие идей личной свободы, независимости, индивидуализма. Эти идеи выражаются, мягко говоря, на разном уровне: от идей либеральной интеллигенции конца XIX века до митька, в пьяном угаре бормочущего свое «дык…».

В 1990-е годы Петербург предстал «криминальной столицей» России. Спорить не буду — очень может быть, что и столица. Ведь то, чем беременно массовое сознание, обязательно должно проявиться и в Петербурге. Петербург просто обречен на положение лидера в российской культуре, и уж коли пошла волна криминализации — как же ему остаться в стороне?!

Но еще в большей степени Петербург — культурная столица России. И в еще большей степени — русская Европа.

Почему?

Почему именно эти идеи?

Почему именно они так сильны в Петербурге?

Попытаемся понять еще и эту сторону жизни Петербурга — причем тоже с позиций географии и других естественных наук.

Часть VI Что говорит Петербург

Все, чем мы живем поныне,В древнем городе-дворцеРасцветало в правде линий,В тайне книг, в узоре чисел;Человек чело там высилГордо, в лавровом венце!

Глава 1 Петербург — урочище культуры

Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклый свет.Живи еще хоть четверть века, —Все будет так. Исхода нет.Умрешь — начнешь опять сначала,И повторится все, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.

Термин «урочище культуры» почти так же экзотичен, как «антропогенное урочище». Но ведь любое антропогенное урочище создается носителями определенной культуры, и уж наверное, не вопреки представлениям и идеям носителей этой культуры.

До сих пор я пытался показать, почему город оказывает на людей такое огромное воздействие и почему он стал… тем, чем он стал в русской истории. Но из всего сказанного вытекает — будь на его месте любой другой город, в том числе город китайский, польский, ацтекский или шведский, этот город тоже был бы особенным, исключительным городом и тоже играл бы в истории весьма необычную роль. Но это был бы другой город; другое урочище совсем другой культуры.

Он занимал бы другое место в пространстве другой страны, другой империи, а дома и их ансамбли строились бы по другой культурной традиции, и их воздействие на человека было бы все же иным.

Санкт-Петербург — это урочище русской культуры. Санкт-Петербург — это антропогенное урочище, организованное носителями русской культуры для своего обитания. Но и не только для обитания: городское урочище создается культурой и для того, чтобы выразить свои представления и идеалы, продемонстрировать их; чтобы оказывать воздействие на всякого, кто обитает в нем или находится в нем. Как бы ни были важны городские урочища для жизни человека, для выполнения каких-то важных функций (производство, наука, культура и т. д.) — это еще и преобразованные уголки планеты, создаваемые как образцы, как воплощение идеала, как место для воспитания.

Исследования В.Н. Топорова, Ю.М. Лотмана, Д.С. Лихачева и многих, многих других показывают — в урочище культуры воплощены в зрительных образах, визуализированы идеальные представления его создателей. Именно эти идеи, воплощенные в камне, воспринимаются нами и любыми другими «потребителями».

Любое антропогенное урочище — это урочище культуры. Не только Стрелка Васильевского острова, но и околица деревни Мордоплюево вполне заслуживает этого названия.

Вопрос, какое из этих урочищ играет большую роль в культуре. Каждая народная культура знает некий набор наиболее значительных культурных урочищ из великого множества «своих». Это урочища-символы, урочища-репрезентанты. В них идеальные ценности и представления носителей этой культуры воплощены наиболее полно. В таких урочищах культурно осмысленные переживания человека особенно интенсивны, а человек в них переживает состояния, формирующие его душу и делающие его человеком с определенной культурной принадлежностью.

Рим Цезарей, Москва XIV–XVI вв. и Санкт-Петербург стали культурными урочищами потому, что в их ансамблях с огромной художественной силой выражено отношение к действительности, которое разделялось целыми народами на протяжении целых культурно-исторических эпох.

Не случайно во многих культурах, распространившихся на значительные пространства, стало традицией паломничество — посещение наиболее значительных урочищ культуры. Чем лучше знаком с ними носитель культуры, тем он образованнее, элитнее, культурнее. «Если ты не видел Афин, ты дурак. Если ты видел Афины и не восхищался — ты ишак. Если ты был в Афинах и не хочешь вернуться — ты верблюд»… — так гласила поговорка времен эллинизма. Если ты не знаешь Санкт-Петербурга, ты… Закончить каждый может сам, по своему вкусу.

Интересно, что сам термин «культурное урочище», или «урочище культуры» — пусть неопределенный, пусть в разном смысле — впервые и был применен, когда антропогенными урочищами Санкт-Петербурга начала заниматься целая плеяда ученых, начиная с прошлого века[92].

«Текст Петербурга» «написан» разными людьми в разные времена. Эпохи, планы, заказчики и Мастера, все они создают, в общем-то, каждый свой текст. И если некоторые тексты различаются лишь в частностях, то другие расходятся очень и очень существенно.

Объясняется это очень просто — Петербург строили долго, строители были детьми разных эпох. Петр и Трезини — дети эпохи классицизма. Растрелли — барокко. Квасов — романтизма. При Петре даже керосиновая лампа показалась бы чудом техники, а при виде паровоза перекрестился бы и Растрелли. Ну а Квасов перекрестился бы при виде петровской «ассамблеи» и пьяного в дугу «отца-основателя».

Каждая культурно-историческая эпоха — это своя идея городской планировки, в которой визуализирован свой комплекс идей. Каждый царь тоже вполне мог иметь некую собственную идею или, по крайней мере, собственные варианты идей.

И уж конечно, свои идеи оставляли сами Мастера — воплотители идеи. Даже если большинство архитекторов и создавали только маленький фрагмент урочища — то ведь «текст» урочища и состоит из таких локальных фрагментов.

К тому же ведь каждый заказчик и каждый творец вполне мог хотеть одного, а получалось нечто совершенно другое… Взять хотя бы историю памятника Александру III, открытому на Знаменской площади 23 мая 1909 года. «Отцы города» конечно же хотели увековечить память императора, а не посмеяться над ним. Но Паоло Трубецкой рассудил иначе, и при виде памятника у петербуржцев родилась «загадка» — пирамида:

На площади — комод,На комоде — бегемот,На бегемоте — обормот.

Можно очень по-разному относиться к Александру III, но всякий, кто видал этот памятник (сейчас он выставлен во дворе Мраморного дворца на Дворцовой набережной), согласится с неизвестными острословами. Все верно — комод, бегемот, обормот. В открытую издевался Паоло Трубецкой над Александром III Александровичем. А ведь хотели как лучше…