Головы моих возлюбленных - Ингрид Нолль

Мы все были при деле и потому весьма довольны жизнью. Кора рисовала, я училась, а Эмилия проникалась любовью.

Как выяснилось позднее, немой садовник вовсе не был немым в полном смысле этого слова. Он был просто заика, в непривычных ситуациях и особенно среди незнакомых людей ради самозащиты предпочитал доставать дощечку с надписью. Когда же он осваивался в непривычном окружении и испытывал доверие к новым знакомым, то начинал осторожненько так заикаться. Эмилия скоро поняла, что в данном случае надо относиться к человеку очень бережно и отнюдь не командовать.

Она рассказывала ему о себе, а сама; не проявляя нетерпения и удивления, внимала его заикающимся ответам. Мы растроганно наблюдали, как оба усаживаются рядышком, смеются над выходками Белы и Пиппо и тем самым сближаются потихоньку и полегоньку.

– Здорово получается, – говорила Кора, – по помяни мое слово: так скоро, как это бы сделали мы, они в постель не залезут, если вообще залезут.

Иногда я пыталась расспрашивать Эмилию:

– Скажи, а Марио всегда заикается?

– Нет, только когда разговаривает, – отвечала та.

За несколько недель до Рождества позвонили родители Коры. Они надеялись, что мы в самом непродолжительном времени приедем к ним, чтобы отметить настоящее немецкое Рождество с жареным гусем и елкой. Фридрих, разумеется, тоже будет.

– Нет, – ответила Кора.

Вот и Йонас как-то неуверенно дал о себе знать с аналогичным приглашением на праздник любви. Мы перегрызлись прямо по телефону. Он-де прощает мне измену, сказал Йонас, но его кротость довела меня до белого каления.

– Господи, да не изображай ты из себя мученика, это с каждым может случиться, и с тобой тоже.

– Со мной не может, – произнес Йонас.

Кора, которой я передала содержание нашего разговора, сказала:

– Знаешь, я вроде бы даже не прочь пригласить все семейство – отца, мать, Фреда, Йонаса, – чтобы потом на глазах у всех собравшихся совратить твоего верного муженька. Спорим, что мне это удастся.

Нечего зря спорить. И так никто не сомневается. Но стоит ли затевать такую возню?

– Вот уж не знаю, – ответила Кора, – может, так оно и лучше, наш покой никто не нарушит и мы отпразднуем флорентийское Рождество на свой лад. Игры в совращение на сей раз лучше передоверить Эмилии.

Садовник приходил три раза в неделю, хотя зимой кроме как подрезать деревья и перекапывать грядки делать было совершенно нечего. Он в своей ненавязчивой манере пристраивался где-нибудь в углу кухни (на том месте, где когда-то сиживал Дон), приветливо улыбался, резал лук, чистил помидоры, крошил травку, изредка выкуривал сигару, а порой клал свою потрескавшуюся смуглую ладонь на ядреное плечо Эмилии. И оба в этот момент выглядели как ожившие фигурки со свадебного торта.

Эмилия переговорила по телефону с кузиной, которая со своей стороны приглашала ее на праздники. Эмилия долго расспрашивала, не случилось ли чего у них в деревне, к примеру, не было ли пожаров, и лишь под конец разговора кузина вспомнила, что пожар и в самом деле где-то вроде был.

– А люди не сгорели? – спрашивала Эмилия.

– Конечно, нет, там и не жил никто. А гасить было поздно, все занялось разом, как стог соломы.

– Типичная картина, – заключила Эмилия, – то, что эти растяпы так до сих пор и не обнаружили Дона, возможно лишь в деревне, где живет моя кузина.

Нас это вполне устраивало.

Немой Марио тоже родился в деревне. Правда, у Эмилии хватило ума не рассказывать ему об обуглившемся теле Дона в одной горной деревеньке, зато порой она рассказывала ему про свою кузину и про сельскую жизнь, а наш садовник охотно слушал ее рассказы. С ходом времени, хоть и не без труда, он поведал нам о своей прежней жизни. Один из сыновей в большой крестьянской семье, он уже мальчиком покинул родной дом – потому, может быть, что над ним, заикой, все смеялись.

Для начала он зарабатывал на жизнь, устроившись на склад при фабрике. Потом перешел на работу при муниципалитете, водил поливочную машину и поливал принадлежащие городу зеленые насаждения, собирал мусор из мусорных ящиков и выполнял тому подобные работы, выполнял добросовестно и тщательно. Несколько месяцев назад ему назначили небольшую пенсию. Будучи молодым, он неоднократно подумывал о женитьбе, но безуспешно.

Тем временем Эмилия несчетное число раз побывала на занятиях по вождению машины и постепенно утратила веру в свои водительские способности. В конце каждой недели Марио занимался с ней, они пытались выполнить самое сложное – двигаться задним ходом и парковаться на заброшенных заводских стоянках. Поскольку раскритиковать ее действия он при всем желании не мог, а только улыбался либо предостерегающе качал головой, ему удалось достичь больших успехов, чем мог профессиональный преподаватель. Эмилия заявила о своей готовности сдать экзамен – и сдала. Возможно, это была кульминация ее жизни.

Успех Эмилии было необходимо отпраздновать. Но именно в тот день, когда мы с Корой собрались делать покупки и затем стряпать, у меня началась тяжелейшая депрессия.

Ночью мне приснился страшный сон. Я уже не помню точно, о чем, но помню, что в этом сне убили Белу. Я проснулась, обливаясь потом, заковыляла по ступенькам к Эмилии и достала спящего сына из его сосновой колыбельки. Эмилия меня выругала. Держа Белу на руках, я пыталась снова заснуть, но в темноте передо мной возникли мой брат, моя мать, мой отец, Хеннинг и Дон, и все они протягивали руки к моему ребенку.

Сами понимаете, на следующее утро я была решительно ни к чему не пригодна. Эмилия отказалась от телевизора, а вместо того пошла со своим Марио в кино.

Я лежала в постели и не могла ничего делать. Явилась Кора, она вела Белу за ручку.

– Если у тебя температура, надо вызвать врача, – предложила она. Эти слова напомнили мне про болезнь Дона, и я в голос зарыдала.

– Родители уже приняли решение встречать Рождество вместе с нами. Отец прямо сказал, что если гора не идет к Магомету… ну, и так далее. Но мне очень не с руки принимать здесь все семейство. Нас хотят воспитывать, хотят учить уму-разуму, чтобы мы стали достойными людьми. Прежде всего я должна получить элитное образование, как, например, мой брат. Вот к архитектуре они относятся вполне благосклонно.

– А тебе совсем не приходит в голову, что они просто тебя любят, а потому и хотят быть вместе с тобой?

– Ну само собой, я, между прочим, их тоже люблю. Но как ты думаешь, – а если мы на Рождество просто куда-нибудь слиняем, а родителей оставим здесь сидеть в полном одиночестве?

– Ну и куда же это мы слиняем?

– В теплые страны. Флоренция, на мой вкус, иногда слишком шумная, слишком грязная, припарковаться негде и все очень дорого.

– Думаешь, в другом месте будет лучше?

– Поедем к морю, на Мальту, или в Северную Африку, или на Сицилию, там ты сразу повеселеешь.

– Ах, Кора, Кора, неужели уехать – это, по-твоему, универсальное средство? Эмилия, правда, обрадуется.

– Эмилия останется здесь, и Марио пусть тоже живет в доме, чтобы помочь ей принять рождественских гостей. Хорошая из меня получается сводня или нет?

При мысли о Марио в качестве портье и об Эмилии, которая наверняка не упустит свой шанс, я заметно оживилась. Но замысел Коры заманить родителей с рождественскими подарками в пустой дом показался мне подлым.

– Тогда уж лучше откажи своим родителям, – предложила я, – скажи им, что мы уезжаем. Но Марио, несмотря на это, мог бы спокойно остаться у Эмилии, допустим, чтобы охранять дом от взломщиков и тому подобное.

Эмилия вернулась домой из кино поздно. С некоторым смущением она поведала нам, что Марио показывал ей свою маленькую квартирку.

– А ну, Кора, взгляни-ка, – и она достала завернутый в газету тяжелый булыжник, – что ты на это скажешь?

Кора тотчас ответила:

– Где ты его взяла? А еще у тебя есть? Этот совсем старый.

Эмилия с таинственным видом сообщила, что у Марио много таких и, если Кора заинтересуется, он может вымостить ей всю террасу этими камнями.

– А почем?

– Очень дешево, – промолвила Эмилия, – в конце концов, Марио питает к нашему дому самые почтительные и дружеские чувства.

Когда Эмилия и Бела уже лежали в постели, Кора вдруг сказала:

– А ты усекла, что это за камешек?

– Драгоценный, что ли?

– Он из мостовой, с площади Синьории, самой прекрасной площади в мире после Кампо в Сиене.

– Откуда такой камень мог взяться у нашего бедолаги?

И Кора поведала нам, что в свое время с площади сняли покрытие, поскольку на этом месте велись археологические изыскания, сняли с тем, чтобы спустя два года снова аккуратно уложить булыжник на прежнее место, но за этот короткий срок натуральные камни успели бесследно исчезнуть. Скандал! Можно предположить, что и Марио, состоявший тогда на службе при муниципалитете, сделал на своей поливальной машине ездку-другую, предположительно вынашивая наивное намерение выложить этими камнями сарай у своего брата. Но ему достался лишь кусочек от большого пирога, хотя на покрытие нашей террасы этого, наверное, хватило бы.