Обман Зельба - Бернхард Шлинк

— Может, мы с вами единственные, кто это видит.

Кроме нас, на террасе никого не было.

Он рассмеялся:

— Это обстоятельство повышает ценность зрелища?

Под впечатлением величественной картины я забыл, что он психиатр. Какие, интересно, выводы он сделает из моих слов? Что я не умею делиться? Что я был единственным ребенком в семье? Что я стал частным детективом потому, что не желаю делиться истиной с другими? Что я, как ребенок, упрямо цепляюсь за свои выдумки?

— Господин Зельб, я предполагаю, что вы хотите говорить со мной о Рольфе Вендте. От полиции я слышал, что вы сейчас работаете по поручению его отца. Как ваши успехи?

Он внимательно смотрел на меня. Загорелый, отдохнувший, в рубахе с расстегнутым воротом, с пуловером на плечах; палка с серебряным набалдашником стояла в стороне у перил, словно он в ней больше не нуждался, — если неприятности последних недель и отразились на его здоровье и настроении, то он этого не показывал, а может, я просто не замечал.

Я рассказал ему о том, что пуля, убившая Вендта, была выпущена из пистолета Лемке, известного ему как Леман. Что я не знал, действительно ли Лемке убил Вендта и зачем ему могло понадобиться его убивать. Что все убийства совершаются ради оправдания того или иного самообмана и что мне нужно знать про главный самообман каждого из действующих лиц, а я этого пока не знаю.

— Что было главным самообманом Вендта? Что он был за человек?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, но не думаю, что бывает главный самообман жизни в вашем смысле. Бывает главная тема жизни, и у Вендта это было стремление сделать как надо.

— Что?

— Всё. Я не знаю другого человека, на которого я мог в такой же мере положиться, как на Вендта. О чем бы ни шла речь — о лечении пациента, об общении с родственниками, о совместных публикациях или об административной работе, — он не успокаивался, пока стоящая перед ним задача не была выполнена идеальнейшим образом.

— Отсюда и характерное выражение на его лице — взгляд человека, взвалившего на себя непосильную ношу.

Он кивнул.

— И чтобы защититься от непосильности этой ноши, перфекционист должен ограничивать себя, должен распределять и экономить свои ресурсы и не может жить полной жизнью. В профессиональной деятельности это возможно. А вот личная жизнь часто страдает. Из-за постоянного стремления угодить друзьям перфекционисту некогда радоваться дружбе, из-за постоянного стремления угодить женщинам ему некогда их любить. Вендт тоже не был счастлив. Но ему хотя бы удавалось из своей собственной неспособности к счастью извлекать понимание чужой неспособности быть счастливым.

— А как вообще становятся перфекционистом? Как, например, Вендт…

— Что за глупый вопрос, господин Зельб! У нас, швабов, перфекционизм в крови. Протестанты становятся перфекционистами, чтобы попасть на небо, дети, потому что этого от них ждут родители. Достаточно? Вендт был умным, тонким, трудолюбивым и симпатичным молодым человеком, и нет совершенно никакого повода анализировать его перфекционизм. Он не был счастлив. Но где написано, что мы родились для того, чтобы быть счастливыми? — Он схватился за палку и стукнул ею о землю, поставив точку под вопросительным знаком.

Я подождал несколько секунд.

— Вы знали, как все было на самом деле с Лео Зальгер и в каких отношениях с ней был Рольф Вендт?

Он рассмеялся.

— Из-за этого меня как раз и турнули с работы. Я действительно знал об обстоятельствах, в которых оказалась фрау Зальгер. Я воспринял их, как воспринимаю все прочие сложные обстоятельства, возникающие по разным причинам, — наркотики, драматические отношения, работа. То, что фрау Зальгер хотела вырваться из этих обстоятельств, было очевидно. Очевидным было и то, что этот друг детства и юности, Лемке-Леман, этот архангел Михаил, играл пагубную роль в ее жизни. Вы знаете, что Вендт был с ним знаком? В начале семидесятых годов, когда Вендт был членом Социалистического коллектива пациентов, а Лемке создавал свою профессиональную партию, они общались друг с другом.

Я ничего не понимаю в психиатрии и психиатрических больницах. Я знаю, что сумасшедший дом с кричащими и бушующими умалишенными и зарешеченными окнами и дверями — это, слава богу, уже вчерашний день. Порядки, существовавшие в клинике, когда там находился Эберхард, никак нельзя было назвать удовлетворительными. Но то, что Лео приняли в больницу, мне было непонятно. Лечащий врач Вендт, с которым она была хорошо знакома и который даже был в нее влюблен, а кроме того, знал Лемке, с которым Лео надеялась порвать с помощью терапии, — все это, на мой взгляд, выглядело не очень профессионально. Такая «терапия» больше похожа на ширму, за которой скрывалась совсем другая цель: спрятать Лео от полиции. И это все под носом у Эберляйна! Я теперь вполне понимал решение начальства освободить его от занимаемой должности. Я кратко обрисовал ему свои сомнения.

— Когда фрау Зальгер поступила к нам, у нее была сильнейшая депрессия. То, что она знала Вендта и что Вендт знал Лемке, выяснилось гораздо позже и постепенно. Вы правы, это не лучшие условия для лечения. В то же время всегда опасно резко прерывать лечение. Когда проблемы обозначились со всей ясностью, Вендт сделал то, что должен был сделать: быстро завершил лечение и закончил пребывание фрау Зальгер в больнице.

Наверное, на моем лице все еще был написан скепсис.

— Я вас не убедил? Вы считаете, что я должен был сдать фрау Зальгер и Вендта в полицию? — Он разочарованно махнул рукой.

Альпы тем временем исчезли.

17

Опоздал

Ложась вечером спать, я надеялся, что мне приснятся Альпы. Я представил себе, как беру разбег на Дильсберге, поднимаюсь в воздух на мощных крыльях, лечу через Оденвальдский лес, Крайхгау и Шварцвальдский лес к Альпам, парю там над вершинами, а потом приземляюсь на каком-нибудь леднике.

Едва я заснул, как зазвонил телефон. В трубке и на этот раз шуршало и каждому слову вторило эхо. Но голос ее я слышал отчетливо, и она мой, по-видимому, тоже.

— Герд?

— У тебя все в порядке? Я волнуюсь за тебя.

— Герд, мне страшно. И я больше не хочу быть с Хельмутом.

— Ну так не будь.

— Я бы поехала в Америку. Как тебе эта идея?

— Почему бы и нет? Если тебе нравится страна и люди… Ты ведь уже там жила, еще школьницей, и тебе там понравилось.

— Герд…

— Что?

— В жизни за все нужно платить, да?

— Не знаю, Лео. Скажи, ты знала про боевые отравляющие вещества на американском военном складе?

— Мне надо заканчивать. Я тебе потом еще позвоню. — Она повесила трубку.

Я лежал, слушая, как колокола на башне церкви Святого Духа перемалывают время, отбивая каждые четверть часа. Когда забрезжило утро, я уснул. Но меня опять разбудил телефон. На этот раз звонил Нэгельсбах.

— По компьютеру только что пришел приказ о вашем аресте.

— Что? — Я посмотрел на часы. Было половина девятого.

— Помощь террористической организации, укрывательство преступника, воспрепятствование осуществлению правосудия… Вы якобы предупредили Зальгер и помогли ей перебраться через границу. Боже мой, Зельб…

— Кто это говорит?

— Перестаньте играть со мной в кошки-мышки. Был анонимный звонок, потом этим занялось БКА. В Аморбахе кто-то видел вас вместе, потом хозяин в Эрнсттале. Скажите, что все это неправда.

— Так что же, сейчас приедет патрульная машина и заберет меня? — Тут мне вдруг пришло в голову, что я в десять часов должен быть на свадьбе Филиппа в качестве свидетеля. Свадебного подарка у меня тоже еще не было. — Пожалуйста, отложите эту процедуру. Скажите вашему компьютеру, что вы уже взяли меня. Обещаю, что сегодня вечером я сам к вам приду. Филипп женится на Фюрузан, на медсестре, — вы видели ее на новогодней вечеринке, — и я должен быть свидетелем. Так дайте ж хотя бы до вечера срок, чтоб замуж сестру мою выдать я мог.[69]

Он долго молчал.

— Значит, это правда?

Я не ответил.

— Сегодня в шесть вечера. У меня.

Я врубил кофеварку, бросился под душ, потом запрыгнул в свой темно-синий костюм. Уже на лестнице я вспомнил, что не подумал о своем арестантском наборе: вельветовые брюки, пуловер, ночная рубаха, зубная паста и щетка, шампунь и туалетная вода. В камере, наверное, воняет потом и крысиной мочой. Еще я захватил с собой томик Готфрида Келлера, портативные шахматы и избранные партии Кереса. Турбо где-то шлялся по крышам, вместо того чтобы помахать мне лапой на прощание.

Фрау Вайланд пообещала, что будет присматривать за ним.

— Решили отдохнуть на выходных?

— Что-то вроде того.

Я положил саквояж с вещами в машину. В голову лезла всякая чушь. Интересно, перед тюрьмой есть парковка? Платная или нет? На длительный и на короткий срок — как в аэропорту? А как насчет тюремного страхования, которое выплачивает подследственному суточные, а государству доплату за отдельную камеру? По пути к ратуше я купил солнечный зонт для балкона. У Филиппа не было зонта, он до этого мало бывал на своем балконе. Теперь у него все будет по-другому. Я представил себе картину: Фюрузан вяжет, Филипп полирует свои хирургические инструменты; изредка короткий диалог с соседями, а на перилах балкона цветет герань.