Жадный, плохой, злой - Сергей Донской

– Что? – послушно спросил я.

– Восемь тысяч девятьсот долларов, – торжественно прошипел он.

– Хорошие деньги, – сказал я с чувством.

– Очень хорошие, – согласился Дубов. – Слишком хорошие для человека, который получал у меня жалованье всего лишь три месяца.

Я не стал советовать ему провести ревизию в собственном сейфе. Во-первых, это могло закончиться тем, что Дубов обнаружит подмену кассеты. Во-вторых, не было никакой необходимости марать и без того не слишком светлую память о Марке.

– Угу, – вот и все, что я произнес. При соответствующем выражении лица это иногда звучит весьма глубокомысленно.

Дубов сел рядом, приобнял меня за плечо и воспользовался моим ухом, как микрофоном.

– Эти деньги кровавые, писатель, – шептал он со зловещими нотками в голосе. – Ими оплатили заказанное убийство. Сообщник Бурцева, если таковой имеется, обязательно явится за ними. Я не забрал доллары. Оставил на прежнем месте. Только переложил в барсетку. – Дубов непонятно чему засмеялся.

– Да, – согласился я, покосившись на него, как на умалишенного, – правильно. Так деньги будет удобнее вынести. В барсетке.

– Никто ничего не вынесет! Сумочка специально сработана для подобных случаев. Японцы встроили в нее генератор инфразвука. Настраивается на частоту ниже шестнадцати герц. Я установил его на восемь.

– Честно говоря, в детстве я не был записан в кружок радиолюбителей, – признался я. – Да и теперь не горю желанием.

– Это физика, писатель, – жарко задышал Дубов мне в ухо. – Радиус действия генератора два метра. Импульс длится четверть секунды, но мощный инфразвук способен остановить сердце. Это, конечно, лишнее. Я обязательно хочу побеседовать с тем, кто сунется за приманкой. Сердце у него остановится уже потом! – Дубов опять тихонько засмеялся и закончил сообщение: – Достаточно будет ста сорока децибел. Длительный паралич и слепота, возможно, полная. А? Как тебе это нравится?

Гм, паралич и слепота. Почему, интересно, это должно было мне нравиться? С какой стати?

– Японцы, конечно, ребята ушлые, – уклончиво ответил я, – но одной мелочи они не предусмотрели.

– Какой? – встрепенулся Дубов.

– Сообщник Бурцева очухается, встанет и уйдет, – сказал я. – Вместе с вашей расчудесной барсеткой, которая наверняка стоит ненамного меньше ее содержимого.

Дубов извлек из кармана небольшой брелок и помахал им перед моими глазами:

– Как только сработает генератор, эта штуковина запищит. Мои люди будут на месте уже через несколько секунд.

«Минут, – поправил я его мысленно. – Исполнителям на сборы требуется времени всегда больше, чем это планируется организаторами».

Когда Дубов наконец удалился, я опрокинулся на кровать, вперил взгляд в потолок и с облегчением подумал, что видел этого человека в последний раз.

Мечты, мечты, где ваша сладость?..

Пустующая ложбинка между грудями девицы была такой ширины, что там запросто могла уместиться брошь размером с кофейное блюдечко. Двух чашек из того же сервиза хватило бы, чтобы прикрыть девицыны грудки, но она, наоборот, выставляла их перед собой с горделивым видом.

Ее дружок был развернут ко мне спиной, но даже по его плоскому затылку легко было определить, что он глуп как пробка. Увидев перед собой две жалкие грудки, он хлопнул себя по ляжкам и что-то восхищенно воскликнул по-немецки. После чего проворно спустил штаны до щиколоток и принялся хвастаться девице тем, что носил под ними. Ее глаза стали величиной с отсутствующие чашки, когда она неблагозвучно заголосила в ответ, усевшись в постели чуть ли не на шпагат.

Я выключил телевизор, видеомагнитофон и пригорюнился в кресле, свесив голову чуть ли не до коленей. Обескуражила меня не низкопробная тевтонская порнуха, которую мне пришлось бегло просмотреть за минувшие полчаса. Дело было также не в убогой фантазии педантично сношающихся немцев. Проблема состояла в том, что кинули меня самого. Сам не знаю, какое чувство подсказало мне еще раз просмотреть кассету, прежде чем пуститься в бега, – шестое, а может быть, даже десятое. Главное, что я это сделал. И вместо видеоматериалов о трагедии на Пушкинской площади обнаружил вот эту галиматью.

Кассету незаметно подменили, как прежде сделал это я сам. Но Дубов не заметил пропажи, а потому мог еще некоторое время не отчаиваться по этому поводу. А вот у меня настроение было совершенно убитое. Сплошное «гитлер капут», да и только. Беспросветное «хенде хох».

Особенно обидным казалось то, что похититель, как бы издеваясь, подсунул мне откровенную порнографию вместо какого-нибудь завалящего «Титаника» или «Брата-2», на худой конец.

Я вскинул голову. «На худой конец»! Мне моментально вспомнилось, как пошленько хихикала жена… нет, теперь уже вдова Марка, услышав от меня это образное выражение. Натали! Королева красоты, жрица орального секса. Эффектная блондинка, предпочитающая пахнуть перезрелыми киви, вместо того чтобы отдать должное чистой воде и душистому мылу. Это она оставила сомнительное благоухание «Фа» в комнате во время моего отсутствия, а еще раньше готова была не только ублажать меня за интересующую информацию, но и деньги за нее выложить. Хорошие, между прочим, деньги: пять тысяч баксов. Учитывая, что кассета досталась ей даром, получалась весьма солидная экономия вдовьего бюджета.

Когда я понял, что еще не все потеряно, мое сердце запело страстным голосом Хулио Иглесиаса: «Натали, Натали!..»

Побег откладывался на неопределенное время, но теперь передо мной возникла ясная и конкретная цель, а это всегда помогает воспрянуть духом в минуты уныния. Мне предстояло опять завладеть кассетой. Все остальное отошло на задний план.

Натянув еще влажную после стирки футболку, я вышел в коридор. Здесь меня поджидало очередное разочарование. Дверь напротив была все так же открыта нараспашку, а за ней резались в карты все трое моих стражей.

Володя теперь был одет в полосатую маечку десантника, грозящую лопнуть под напором бугрящихся мускулов. Карточный веер неровно кособочился в его непослушных пальцах, привыкших сжимать предметы потяжелее и посущественнее. Он сделал вид, что не замечает меня, шлепнул на стол даму и посоветовал сидящему рядом Чену:

– Забирай. Все равно крыть тебе нечем.

Чен принял карту и посмотрел на меня долгим внимательным взглядом. Оттого что глаза его были от природы узкими, казалось, что он целится мне прямехонько в середину лба.

Душман был развернут ко мне спиной. На его свежевыбритом черепе красовались две длинные красные царапины. Видать, руки у него дрожали не только во время пальбы из автомата. Разнервничался, бедняга, уложив двух пареньков на крыше. Наградил себя за каждого раненого одним болезненным порезом.

– Разве Дубов не сказал вам, что наблюдательный пост ликвидируется? – спросил я.

– Не-а, – весело улыбнулся Володя, сверкнув золотыми коронками в глубине рта. – Наоборот. Владимир Феликсович распорядился глаз с тебя не спускать, писатель.

Не обернувшись, Душман добавил:

– Он сказал, что ты обязательно спросишь, почему мы все еще здесь. Велел передать, что его слово офицера аннулируется.

– Почему же? – мрачно поинтересовался я.

– А он полковник запаса, – заржал Володя, избавившийся от всех карт на руках.

Это действительно было смешно. Даже Чен растянул свои губы в улыбке, а череп Душмана прямо-таки засиял от радости.

Но смотрел я не на них, а на Володю, самого опасного в этой троице подкидных дураков. Неимоверная силища и бойцовский опыт так и перли из него, едва сдерживаемые тонкой маечкой. А еще – наглость и тупая злоба ко всем тем, кому не привелось побывать в его шкуре, отмеченной шрамами да татуировками. Этот парень был главным препятствием на моем пути. Для того, чтобы завладеть кассетой и сбежать с ней, необходимо было в первую очередь избавиться от Володи. Любыми способами.

– Что вылупился? – спросил он, не сумев выдержать мой пристальный взгляд дольше минуты. – Не спится, писатель? Так я могу тебе успокаивающий массаж сделать, только заикнись. – Он демонстративно выложил перед собой кулаки, давая мне возможность хорошенько полюбоваться ими.

Душман развернулся вместе со стулом и с интересом уставился на меня. Чен смотрел в стол и загадочно улыбался. Если бы я решил схватиться с Володей прямо сейчас, его дружки не поставили бы на меня и ломаного гроша. Честно говоря, я и сам сделал бы ставку на своего противника. Только вот выигранные деньги пришлось бы получать моим наследницам, Вере и Светланочке. Дожить до этого радостного момента самому у меня не было даже одного шанса из тысячи.

И все равно он должен был умереть раньше. Такая уж карта ему выпала – хоть и козырная, а все равно битая.

Не знаю, что за человек был Володя в иной жизни, той, которая никак не соприкасалась с дубовской. Он мог быть отличным отцом какому-нибудь крепенькому пацаненку, хорошим мужем большегрудой молодке, добрым сыном своим седеньким родителям. Мог, если бы захотел. Но все его положительные качества остались там, за оградой заповедника «патриотов России». Здесь он был для меня просто винтиком в адской машине Дубова, частью колоссального взрывного механизма, способного искалечить и уничтожить слишком много судеб, чтобы переживать об одной, Володиной.