Жига с Крысиным Королем - Варвара Мадоши

Пока Мустанг направлялся к личному кабинету Рэмси, он еще раз прокручивал про себя разговор со Шрамом. Старый товарищ совершенно прав. Даже удивительно, как он, не имея перед мысленным взором опыт предыдущей истории Аместрис, мог сделать выводы, так точно совпавшие с выводами Рэмси, отца Марко и самого Мустанга. Аместрис — на пороге длительного раскола, религиозных и гражданских войн. И ради чего? Ради того, что некий молодой рыцарь из древнего рода оскорбился действиями короля и раскопал старые рукописи…

«Нет, — подумал Мустанг. — Себя винить — занятие бесполезное и требующее слишком много сил. Брэдли и сам задумал переворот, задумал уже давно. Не подвернись мы с Эдвардом, он придумал бы еще что-нибудь… Брэдли упорен, умен, властолюбив. И при этом честен. Таким он был в прошлой жизни, таков он и сейчас. Превосходный правитель. Вероятно, лучший, чем любой из Элриков или я. Конечно, он не наделал бы столько ошибок, сколько Альфонс — я понимаю теперь, поначалу ему просто не хватало твердости, и это влекло за собою жертвы…»

В личном кабинете Рэмси самого Альфонса пока не было — зато там сидел Эдвард (и доспехи — неподвижной грудой в углу), и Рой улыбнулся про себя: юноша сейчас страшно напоминал Шрама. Такая же сосредоточенная складка между бровей, то же сосредоточенное внимание на книге… Только у Шрама была перевязана нога, а у Эдварда рука лежала на перевязи.

Не с переломом — с ожогом. Ожог был сильный, и чтобы кожа не касалась ткани, приходилось держать ее навесу.

Обидно, должно быть: излечиться от смертельной раны, чтобы потом поскользнуться на конской лепешке и влететь в огненную статую, которую сам же сделал. Эта рана, куда менее опасная, заживала куда дольше: Эдвард заявил, что, раз ожог не угрожает его жизни, то и залечивать его с помощью жизненной силы он не будет.

— Что читаешь? — спросил Мустанг.

Он ожидал тоже услышать что-нибудь вроде «О искусстве дипломатии» — это было бы логично — но вместо этого Эд сказал:

— Теология. Она здесь удивительно запутанная и удивительно неспроста… — он решительно захлопнул книгу. — Вот что, Рой. Кажется, я придумал, как вернуть стране короля.

38

Первая мысль пришла к нему в кошмаре.

Когда кинжал ударил в спину и когда Эдвард упал, боли как таковой он не почувствовал. Он почувствовал удивление и злость от того, что не мог двигаться. «Да меня же ранили!» — понял он, и хотел выпрямиться, но выпрямиться не получалось.

Мысли замедлились, мир стал тяжелым, тягучим, потек мимо сладкой патокой. Эдвард помнил, что такое уже было, и даже не раз. Он боролся с химерами тогда, он получил ранение и сумел излечить его самостоятельно. Большой ценой, но все-таки смог.

Тогда ему, кажется, пробило печенку.

«Ерунда какая, — думал Эдвард, шаря рукой по груди, — здесь нет выходного отверстия».

Да, выходного отверстия не было, и он почти физически ощущал, как рвутся сосуды, как замедляется ток крови, как останавливается движение рук и ног… Он упал лицом на каменный ящик, где сейчас были провода, и поэтому не мог видеть, что с Роем. Возможно, полковник был мертв.

Ал, по крайней мере, жив, но Ал высоко и далеко — он вряд ли сумеет помочь… Даже кинжал из спины выдернуть — и то некому.

Паники не было. Ни в малейшей степени.

«Все, что мне нужно, — сонно подумал Эдвард, — это не умереть сейчас. Какая разница, есть выходное отверстие, нет выходного отверстия?.. Я все равно лечу сам себя. Мне не надо изгибаться для этого и класть руки себе на затылок… Спина, живот — какая к черту разница?.. Змей Уроборос кусает собственный хвост, а Врата внутри каждого из нас…»

Он уже делал этот фокус раньше. Он знал, что это будет стоить ему годов старости — потом, впоследствии. Сейчас, впрочем, Эдвард отдал бы куда больше, чтобы защитить этих психов, Ала и Роя, которые, как всегда, не в состоянии будут позаботиться о самом простом… Он потянулся, стремясь соединить руки — чуть-чуть, кончиками пальцев. Мы создаем кольцо. У кольца нет начала и конца. Энергия течет по кольцу, не встречая препятствий.

Ему удалось.

Когда внутренняя вспышка послала кровь в обход холодного металла, когда кровь продолжила течь по несуществующим сосудам не в силах срастить их из-за кинжала — тогда идея, все еще смутная, пришла к нему. Он понятия не имел, что думал об этом, но фраза Ала о том, что он не знает, почему алхимия ушла из Аместрис и почему она вернулась двадцать лет назад, оказывается, вертелась где-то в его голове, видимо, у дальней стенки черепа. И теперь, когда никаких других мыслей не осталось кроме навязчивого образа свернувшейся кольцом змеи, мысль вышла на поверхность и показала себя во всей красе.

Идея была блестяща, идея была прекрасна в своей простоте.

Его собственный импульс сбросил Эдварда с каменного ящика. Падая, он подумал: «Я спасу всех, потому что я уже спас всех», но додумать мысль не удалось, потому что к нему тут же подскочил Мустанг — очевидно, ожидая найти труп. Пришлось вынимать кинжал, залечивать то, что осталось от раны, а потом еще этот дурацкий ожог — короче, Эдвард не вспомнил о своей гениальной мысли еще долго.

Тем утром они вернулись во дворец, и шатающийся от усталости Элрик упал спать — он даже не понял, где. Сообразил только, когда проснулся — как подозревал Эдвард по интенсивности потребностей его тела, уже утром следующего дня.

Комната, в которой он спал, казалась невероятно роскошной — все в том же средневековом духе. Минимум мебели, зато гигантская кровать под балдахином. Почти нет освещения — но свечи на камине не то в золотом, не то в серебряном подсвечнике. Штор на высоком стрельчатом окне тоже нет, зато в мелком переплете — похоже, самое настоящее стекло.

В дальнем углу комнаты в такой знакомой позе (ноги сложены по-турецки) сидели доспехи. У Эдварда сжалось сердце. Но это, слава Богу, не Ал… к этому Крысиному Королю он мог не чувствовать ни вины, не обязательств. Ведь так?..

И все-таки было что-то неприятное, какая-то мысль… очевидно, из явившегося в кошмаре.

— Доброе утро, — сказал Эдвард королю.

— Доброе, — нерешительно ответили доспехи.

— Ты что, все время здесь сидел?

Доспехи не ответили. Разумеется, сидел — а что ему еще было делать?

— Черт… — Эдвард почесал живот. — Ну как тебя убедить, что я — не твое тело? И не твоя душа. Даже если ты видишь мои сны…

— Мое тело, — сказали доспехи — наверное, именно тем голосом, каким Эдвард будет говорить уже года через два. — Моя душа. Это ты думаешь, что не моя… Но я лучше знаю.

— Почему? — спросил Эдвард на удачу.

— Потому что Уроборос, — ответили доспехи.

И вот тут для Эдварда все сложилось окончательно. Осознание было таким ошеломительным, что он даже рухнул назад на подушки. Он еще не мог пока этого объяснить — но странное, парадоксальное понимание уже было в нем. Конечно, доспехи правы. Они — и в самом деле он. А Эдвард — и в самом деле местный Крысиный Король… в каком-то смысле, во всяком случае.

Он ничем не отличается от Мустанга или доктора Марко. Он тоже родился здесь.

Единственный, чьему появлению стоит удивляться, это Ал, который сюда попал… но в конце концов, Ал ведь умер восемьсот лет назад?.. А их всех оставили живыми. Драгоценнейшие человеческие жертвы хранителям времени и причинно-следственных связей.

И тут впервые за многие годы Эдвард почувствовал, как у него по щекам текут слезы. Это были слезы по всем, кто погиб тогда… и, что еще хуже, это были слезы жалости к себе.

39

— Это очень просто понять, это так просто, что даже скучно, — с неприязненным выражением лица рассказывал Эдвард, расхаживая от окна к двери и назад. На его счастье, личный кабинет лорда Рэмси был хоть и небольшим, но длинным и узким: можно померить шагами. — Есть некая реальность, которая многослойная. В одном слое есть пространство, время, вся прочая лабуда. В одном — чистая энергия. В ней векторных направлений не существует.

— Постойте, постойте, — Марко поднес руку ко лбу. — Как это, не существует векторов? Что такое энергия, по-вашему? Она же должна двигаться, изменяться… в конце концов, энергия в нашей вселенной не стоит на месте…

— Да, это в «нашей» вселенной она не стоит на месте, — таким же неприятным, менторским тоном произнес Эдвард. — Но почему она должна вести себя так же в другой вселенной, с другими законами? Если вы освободитесь от шор и ограничений, который навязывает на ваш разум четырехмерное восприятие, — вы это сразу же поймете, доктор. Это очевидно! Для жизненной энергии, лежащей в основе алхимии, времени не существует! Причинно-следственные связи там тоже могут быть совершенно опрокинутыми.

— Эдвард, вам никогда не говорили, что юные гении — абсолютно невыносимы? — устало спросил доктор Марко.