Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки» - Тимофей Бордачёв

Вместе с тем европейское культурное и экономическое пространство все более сливается с российским. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить принципы, на которых осуществляется государственное администрирование и взаимодействие государства с бизнесом и неправительственными организациями в России, Германии, Италии или Франции, с одной стороны, и в США – с другой. При том что европейская управленческая практика, особенно на низовом уровне, полностью избавлена от характерных для России массовых злоупотреблений и коррупции, идеология патернализма и прямого государственного участия в жизни бизнеса и общественных организаций у континентальных стран Европы совершенно общая, и она принципиально отличается от англосаксонской традиции, принятой в США.

Наиболее заметной попыткой предотвратить возрастание данного противоречия является, на наш взгляд, затеянная в последние полтора-два года дискуссия о существовании якобы качественных отличий между постмодернистской Европой и модернистской и к тому же авторитарной Россией. Некоторые авторы, представляющие, впрочем, географические и управленческие экстримы Европейского союза, пытаются выстроить на этой логике собственную систему рассуждений[106] и повлиять, впрочем без особого успеха, на действия европейских политиков.

Одним из первых изменение американской политики «Европа – в первую очередь» ощутил на себе интеграционный процесс. В период 1945–1991 годов политика США в Европе и реализуемые в ее рамках задачи обеспечивали европейцам относительно комфортное существование. Американское лидерство и защита избавляли европейцев от необходимости тратить деньги на подготовку к самостоятельному отражению агрессии со стороны СССР и давали им возможность концентрироваться на столь сложном для европейского менталитета процессе выстраивания взаимного уважения и терпимости.

На заре европейской интеграции Соединенные Штаты выступали в качестве ее незримого морального спонсора, что даже провоцировало соответствующие обвинения в адрес Жана Монне со стороны суверенно ориентированных политиков. После 1991 года Америка всеми силами помогала стремительно реализовать географическое измерение европейского интеграционного проекта, включая покорение Балкан, что без вмешательства президента Билла Клинтона так и осталось бы несбыточной мечтой Западной Европы.

Ситуация кардинально изменилась. Сейчас многие аналитики сходятся во мнении, что прекращение сорокалетней практики безоговорочной поддержки со стороны США играет, помимо общего кризиса не успевшей сформироваться европейской идентичности, определенную негативную роль в тех трудностях, которые ЕС испытывает при переустройстве своей политико-правовой базы. Высказывание министра по европейским делам Франции Пьера Жуйе о том, что «многие очень влиятельные силы в США сыграли роль в провале Договора о Европейском союзе (Лиссабонский договор) на референдуме 15 июня в Ирландии», выглядит на этом фоне хоть и несколько резковатым, но вполне обоснованным.

И уж совсем бесспорным является то, что Соединенные Штаты используют свое влияние на новые страны-члены для торможения европейской интеграции на невыгодных США направлениях. В первую очередь это относится к сфере внешней и оборонной политики и отношениям ЕС – Россия.

Кроме того, сокращение исторически стабилизирующей роли США создает в Европе вакуум силы, заполнить который действующие в рамках своих «вестфальских» суверенитетов европейские государства пока не могут. Наиболее серьезной за рассматриваемый период попыткой удержать США в европейской орбите и если не втянуть их обратно, то «пристегнуть» Европу к изменившимся США стали действия правительства Великобритании в рамках иракской кампании администрации Джорджа Буша-младшего.

Уход стабилизирующих США – единственной доминанты европейской системы, оставшейся на ринге после падения СССР, – стал сигналом к «параду суверенитетов» европейских государств, ставшему одним из факторов, блокирующих решение дилеммы институциональной и экономической неэффективности ЕС. В поиске ответов на вызовы экономической глобализации и миграции, речь о которых пойдет в следующей главе книги, европейские политические элиты зачастую возвращаются к национально ориентированной риторике или мышлению.

Пребывавшая ранее под дружественным покровом американского НАТО общая внешняя политика и политика безопасности ЕС (ОВПБ) оказалась вдруг на линии огня. Возникшая в конце 2002 – начале 2003 года необходимость сформулировать позицию ЕС в отношении иракских планов США немедленно показала, что государства Евросоюза либо рассматривают общие инициативы в качестве продолжения национальной внешней политики, либо просто не относятся к ним серьезно. В обоих случаях ничего европейского в этих инициативах на поверку выявлено не было.

Для Вашингтона же было теперь гораздо важнее не обеспечивать в Европе стабильность, а приобретать там новых союзников, на которых можно опереться при осуществлении проектов, не имеющих отношения к европейской безопасности. Наибольшим успехом на этом направлении стало расширение ЕС в период 2004–2007 годов. Вступление в Евросоюз таких государственных образований, как Польша и страны Балтии, не привело к той форме их европеизации, на которую рассчитывали спонсоры расширения, в первую очередь в Берлине. В этой связи Сергей Лавров отмечает:

«Под бременем политизированного расширения ЕС европейский проект оказался отброшенным назад. Получается, что объектом политики „сдерживания“ была не только Россия, но и Европа в целом как один из центров нового миропорядка. Более того, Европе грозит абсурдная ситуация, когда она должна финансировать свой собственный раскол, имея в виду неспособность Евросоюза повлиять на позицию ряда своих новых членов, одержимых стремлением „сдерживать“ Россию, взять некий исторический реванш».[107]

В результате давления со стороны новых стран-членов и усиления внутренней рассогласованности Европейский союз остается в большой зависимости от капризов политики США. Как с беспокойством отмечает Тьерри де Монбриаль:

«В области внешней политики ЕС все еще в значительной мере зависит от основополагающих отношений с Соединенными Штатами. Ему трудно отмежеваться от „старшего брата“, даже когда тот допускает ошибки. С этой точки зрения вступление в Евросоюз новых проамерикански настроенных членов, в частности Польши, более чем компенсировало стремление Германии после ее объединения и устранения советской угрозы несколько отдалиться от Америки».[108]

Такое поведение США было вызвано целым рядом факторов. В первую очередь – исчезновением советского полюса силы и началом перехода России в категорию крупных, но обычных европейских государств, не способных и не стремящихся перестроить мир. Этот процесс, необратимость которого была очевидна уже в начале 1990-х, резко снизил практическую необходимость военного присутствия США на европейской политической и военной сцене.

«В отличие от Советского Союза Россия – открытая страна, которая не собирается от кого бы то ни было закрываться. Поэтому и „открывать“ нас нет нужды. Не мы строим сегодня стены, как физические (между странами и внутри них), так и политические... Россия стала частью всеобщего согласия в отношении того, что демократия и рынок должны составлять основу общественно-политического устройства и хозяйственной жизни».[109]

Спору нет, сохранение ядерного паритета между Россией и Соединенными Штатами заботит американскую элиту, и меры по снижению российского потенциала предпринимаются и будут предприниматься в будущем. Вместе с тем включение России в глобальный рынок и ее открытость внешнему миру позволяют говорить о том, что фактор военной угрозы для Америки с этой стороны перестал существовать.

Окончательно бессмысленным для США стало участие в делах Европы после 11 сентября 2001 года. Прямая военная угроза, которая уже унесла жизни тысяч американцев, исходила из мира вне Европы, и борьба с ней должна была вестись на других театрах. В лагере США запел боевой рожок, призывающий все силы оставить спокойный участок и двигаться туда, откуда совершено нападение.

Главным проявлением того, что экспедиционный корпус сворачивается, стал отказ от опоры на постоянный союз НАТО, повлекший стремительную эрозию главного института евроатлантической безопасности, приговор которому – «миссия определяет коалицию» – прозвучал из уст бывшего министра обороны США Дональда Рамсфелда. Девальвация альянса в восприятии Америки нагляднее всего проявилась в «игрушечном» расширении 1999–2004 годов, прагматичном пренебрежении механизмами НАТО при подготовке операции против режима талибов в Афганистане и двустороннем решении о размещении элементов системы противоракетной обороны в Польше и Чехии в 2007 году.