Начало и становление европейской музыки - Петр Мещеринов

Помимо рядовых воскресений богослужение лютеранской церкви имело еще и несколько нарочитых праздников: три Богородичных торжества, о двух из которых мы уже говорили (Благовещение и Сретение), и третье – это праздник Посещения Божьей Матерью праведной Елизаветы. Надо сказать, что этот торжественный день в западной богослужебной традиции соблюдается и православными в Иерусалиме. И даже один из престольных праздников русского Горненского женского монастыря во Святом Граде посвящен именно этому событию.

Кроме Богородичных праздников это еще и праздники Иоанна Крестителя, апостолов Петра и Павла, Св. Михаила Архангела и значимый для лютеранства праздник Реформации (31 октября).

Мы послушаем вступительный хор кантаты № 19 «Es erhub sich ein Streit» («И была битва»), приуроченный к празднику архангела Михаила и всех сил небесных.

Вот текст этого отрывка:

  «И была битва: неистовый змий, адский дракон восстал против Неба в яростной мести. Но Михаил превозмог, и с вкруг него ставшими силами лютость низверг сатаны».  

Музыка и изображает эту самую битву. Ее энергия, или, выражаясь по-современному, «драйв», ни с чем не сравнима.

Здесь я сделаю некое личное отступление. С юных лет, будучи воспитанным на классической музыке, и с юности же слушая Баха, я вследствие этого оказался совершенно нечувствительным к рок-музыке, которой увлекались все вокруг. Мои друзья убеждали меня послушать The Beatles, The Rolling Stones, Led Zeppelin, Pink Floyd. Я добросовестно слушал, но никакой «крутости» не услышал. Примитивность четырех, в лучшем случае, шести аккордов на электроинструментах на предельной громкости плюс барабаны – это все, что я слышал. У Баха было несравненно больше драйва. Есть знаменитый битловский «саунд»… но у Баха это уже было, и в последующих лекциях я вам все продемонстрирую. Что же касается текстов, то тут вообще умолкают все сравнения.

Возвратимся к 19-й кантате. Это настоящий образец внутренней музыкальной энергии, с которой, как ни бей в барабаны, как ни изощряйся в гитарном и рок-певческом искусстве, ничто сравниться не может. Некоторые исследователи отмечали в такой музыкальной энергетике яркое выражение тевтонской ярости, и действительно, это близко к истине, жалко только, что тевтонская ярость часто осуществлялась в истории не баховским путем, помимо музыки… Итак, слушаем иллюстрирующий битву между Михаилом архангелом и сатаной хор из кантаты № 19.

Помимо кантат на регулярные нарочитые праздники существовали еще и требные кантаты – на освящение храма, освящение органа, благодарственная кантата в день выборов в городской совет, а также венчание, погребение и другие частные церковные события.

Обзор баховских кантат лейпцигского периода мы завершим фрагментом из «Траурной оды» – заупокойной кантаты № 198 «Laß, Fürstin, laß noch einen Strahl» («О королева, луч еще один»). Написана она в 1727 году на смерть королевы Саксонской Христианы Эбергардины, супруги знаменитого саксонского курфюрста и одновременно короля Польши Августа II Сильного. Август Сильный был весьма колоритной фигурой: с одной стороны, он очень дорожил своей Саксонией и много делал для развития княжества, за что граждане его уважали и почитали, с другой стороны, для того, чтобы стать королем Польши, Август II принял католичество, а Саксония, напомню, была родиной и оплотом лютеранства. Помимо этого он отличался необыкновенным женонеистовством. Все это составляло трагедию для его законной супруги Христианы Эбергардины, кроткой и тихой, которая оставалась верной религии отцов и всю жизнь терпела измены и донжуанские выходки своего супруга. Вся Саксония ее очень жалела и любила, ее смерть в ноябре 1727 года вызвала всеобщую печаль.

Для проведения в Лейпциге торжественного заупокойного богослужения Баху за три дня надо было написать кантату и разучить ее. Условия экстремальные, и в них Бах создал одно из лучших своих сочинений, необыкновенно вдохновенную, трепетную и молитвенную музыку.

Послушаем теноровую арию из этой кантаты.

Вот ее текст:

  «Сапфировый, о королева, вечности чертог твой отвращает светлый взор от нашей всей нечистоты и изглаждает память о земной юдоли. Блистанье паче тысячи светил, пред коим день наш – яко полночь, а солнце – мрак, твою венчает просветленную главу».  

Сквозь музыку так и просвечивает этот самый «сапфировой вечности чертог».

В 1729 году к Страстной Седмице Бах написал одно из величайших своих произведений и несомненную вершину своего церковного творчества, «Страсти по Матфею». В прошлой лекции мы говорили с вами о «Страстях по Иоанну». «Страсти по Матфею» следуют той же богослужебной структуре – вступительный хор, евангельский рассказ в лицах, перемежающийся ариями и хоралами, погребальный хор в конце – все по канону. Отличаются же «Страсти по Матфею» от «Страстей по Иоанну» вот чем: во-первых, «Страсти по Матфею» гораздо больше, во-вторых, они написаны для двух самостоятельных хоров и оркестров, которые размещаются в разных частях храма, что создает совершенно необычный звуковой эффект. В-третьих, «Страсти по Матфею» значительно более созерцательны. В «Страстях по Иоанну» поражает некая литая цельность, драматургическая линия, которая чрезвычайна динамична, евангельский рассказ прерывается достаточно краткими комментариями в ариях и хоралах. «Страсти по Матфею» главным образом именно молитвенно созерцательны. Драматургия как бы отходит на второй план, и главное, что предоставляется молящимся прихожанам, – глубочайшее личное внутреннее переживание страстных событий. Кроме того, музыка здесь гораздо сложнее, чем в «Страстях по Иоанну», отчего современному человеку воспринимать это произведение, пожалуй, даже тяжелее, чем первые баховские «Страсти».

Я напомню вам, что в музыке эпохи барокко, завершителем которой был Бах, сложность сама по себе несет некую смысловую нагрузку – чем сложнее, тем совершеннее, а стало быть, тем глубже и выше. И с этой сложностью мы сталкиваемся сразу же, с первого вступительного хора страстей. Мало того, что здесь, как я уже сказал, собственно два самостоятельных хора на противоположных галереях храма, так Бах прибавляет еще и третий, детский, хор, ставит его как можно выше под купол и поручает ему хоральную мелодию. Два хора ведут между собой тревожный диалог:

  «Грядите, о (Сиона) дщери, вкупе возрыдаем! Воззрите – на Кого? – на Жениха, и видите – что? – яко Агнец Он! Вонмите же – чему? – терпению Его; Взирайте – ах! на что? – на грех людской».  

Чередование вопросов и повествование двух хоров создает большой драматургический эффект. А с небес несется объективизирующий, примеряющий церковный хорал:

  «О Агнец Божий непорочный, на древе крестном пригвожденный! Всё переносишь Ты с терпеньем, отвергнутый, уничиженный! Грехи всех взял Ты на Себя, чтоб не погибнуть нам вконец».  

Затем хоры