Чернильная кровь - Корнелия Функе

Фарид раскланялся, и монетки градом посыпались в деревянную миску, которую дала ему с собой Роксана. Он гордо поглядел на Сажерука. Похвала была ему, как кость собаке, и, когда Сажерук захлопал в ладоши, мальчик покраснел от радости. Какой он все-таки еще ребенок, хотя за последние месяцы у него стали пробиваться на подбородке первые волоски.

Сажерук протискивался мимо крестьян, торговавшихся из-за молочного поросенка, когда ворота внутреннего двора вновь распахнулись — на этот раз не для Змееглава, как в прошлый раз, когда он едва успел спрятаться за лотком с пирогами от острого взгляда Свистуна. Нет. Видимо, на этот раз к народу вышел сам именинник, и уж наверное, в сопровождении своей матери и ее служанки. Как сильно забилось вдруг его неразумное сердце. «У нее твой цвет волос, — сказала Роксана, — и мои глаза».

Музыканты Герцога старались изо всех сил. Они выстроились в ряд, гордые, как петухи, и вытягивали в воздух свои фанфары. Свободные комедианты всегда с презрением смотрели на тех, кто навечно запродал свое искусство одному хозяину. Зато те были куда лучше одеты: не в пестрые тряпки, как их бродячие собратья, а в цвета своего повелителя — для музыкантов Жирного Герцога это были золотой и зеленый.

Невестка герцога была одета в черное. Козимо Прекрасный всего год как умер, но к юной вдове уже не раз сватались, несмотря на красную, как ожог, родинку, безобразившую ее лицо. Толпа плотным кольцом окружила помост, на который поднялись Виоланта с сыном. Сажеруку пришлось вскарабкаться на пустую бочку, чтобы разглядеть ее служанку.

Брианна стояла позади мальчика. Она была похожа на мать, несмотря на светлые волосы. Роскошное платье очень взрослило ее, и все же Сажерук нашел в ее лице черты маленькой девочки, пытавшейся вытащить из его рук горящий факел или гневно топавшей ножкой, когда он не позволял ей потрогать искры, падавшие по его приказу с неба.

Десять лет. Десять лет, которые он провел не в той истории. Десять лет, за которые одна его дочь умерла, оставив по себе лишь память, расплывчатое, бледное воспоминание, а другая росла, смеялась и плакала все эти годы — без него. «Лицемер! — сказал он себе, не отрывая глаз от лица Брианны. — А был ли ты таким уж заботливым отцом до того, как Волшебный Язык заманил тебя в свою историю?»

Сын Козимо громко засмеялся. Он показывал пальчиком то на одного, то на другого комедианта и ловил цветы, которые бросали ему женщины Пестрого Народа. Сколько ему лет? Пять? Шесть?

Столько было Брианне, когда голос Волшебного Языка увел его отсюда. Она была ростом ему по локоть и такая легонькая, что он почти не замечал ноши, когда она залезала ему на плечи. Если ему случалось забыть о времени и слишком много недель провести в далеких краях, даже названия которых его дочь тогда не слыхивала, она била его маленьким кулачком и швыряла ему под ноги привезенные гостинцы. Но потом ночью тихонько выскальзывала из постели, чтобы подобрать их: пестрые ленты, мягкие, как кроличий мех, бархатные цветы, чтобы украшать волосы, дудочки, певшие голосами жаворонка или совы.

Брианна никогда ему об этом не говорила, она была гордая, еще большая гордячка, чем мать, но он знал, куда она складывает его подарки — в мешочек, спрятанный между ее платьями. Интересно, сохранился он у нее?

Да, его подарки Брианна хранила, но не им удавалось выманить на ее лицо улыбку, если он отсутствовал слишком долго. Это всегда удавалось лишь огню. На мгновение Сажеруку захотелось выйти из толпы зевак, присоединиться к комедиантам, показывавшим свои фокусы внуку герцога, и позвать огонь только для своей дочери. Но он остался на месте, незаметный в толпе, и смотрел, как она приглаживает ладонью волосы в точности, как мать, как незаметно потирает переносицу и переминается с ноги на ногу, как будто ей хочется танцевать среди толпы внизу, а не гордо стоять на высоком помосте.

— Сожри его, мишка! Сожри на месте! Он и правда вернулся, и что? Ты думаешь, он заглянул к старому другу?

Сажерук обернулся так резко, что чуть не слетел со своей бочки. Внизу стоял Черный Принц с медведем за спиной и смотрел на него. Сажерук надеялся встретить его здесь, в толпе, чтобы не идти в лагерь комедиантов, где все будут расспрашивать, где он пропадал… Они знали друг друга с тех пор, когда обоим было не больше лет, чем внуку герцога там, на помосте, — бездомные сироты, прибившиеся к комедиантам, повзрослевшие до времени, — и Сажерук скучал по этому смуглому лицу почти так же сильно, как по Роксане.

— Он меня правда сожрет, если я слезу с бочки?

Принц рассмеялся. Смех у него был такой же беззаботный, как прежде.

— Может быть. Он же видит, как я зол на тебя за то, что ты до сих пор не заглянул ко мне. И потом — ты же опалил ему шкуру в прошлую вашу встречу.

Пролаза на плече у Сажерука выгнул спину, когда его хозяин спрыгнул с бочки, и возбужденно затявкал ему в ухо.

— Не бойся, такую мелочь, как ты, медведь есть не будет, — шепнул ему Сажерук и обнял Принца так крепко, словно можно объятием возместить десять лет разлуки.

— От тебя все еще больше пахнет медведем, чем человеком.

— А от тебя пахнет огнем. Ну, говори же. Где ты был?

Принц отодвинул от себя друга на расстояние вытянутой руки и разглядывал его так пристально, словно пытался прочитать у Сажерука на лбу все, что случилось с ним за эти десять лет.

— Поджигатели тебя не повесили, как тут многие говорили, — в этом сомневаться не приходится. А как насчет истории о том, что Змееглав запер тебя в самом сыром своем застенке? Или ты, как поется в некоторых песнях, превратился на время в дерево, в дерево с пламенеющими листьями в глубине Непроходимой Чащи?

Сажерук улыбнулся:

— Да, это было бы, пожалуй, неплохо. Но в мою настоящую историю даже ты не поверишь.

По толпе прошел гул. Сажерук взглянул поверх голов и увидел, как Фарид с раскрасневшимся лицом раскланивается в ответ на аплодисменты. Сын Уродины так отчаянно хлопал в ладоши, что чуть не свалился с кресла. Но Фарид искал глазами Сажерука. Тот улыбнулся мальчику и почувствовал на себе проницательный взгляд Черного Принца.

— Это, значит, и вправду твой мальчик? — сказал он. — Нет, не беспокойся, я больше ни о чем спрашивать не буду. У тебя ведь всегда были тайны. Надо думать, так оно и осталось. Но историю, о которой ты упомянул, я все же надеюсь когда-нибудь услышать. А еще ты должен устроить нам представление. Мы тут все нуждаемся в заряде бодрости. Времена нынче плохие, даже по эту сторону леса, пусть сегодня это и незаметно…

— Да, мне уже говорили. И Змееглав, похоже, все так же тебя любит. Что ты такого натворил, что он грозит тебе виселицей? Что, твой мишка задрал оленя у него в лесу?

Сажерук погладил Пролазу по вздыбившейся шерстке. Куница не спускала глаз с медведя.

— Змееглав, к счастью, не знает и половины того, что я натворил, не то я давно бы уже висел на зубце стены у Дворца Ночи, можешь мне поверить.

— Вот как?

Канатоходец над ними уселся на канат в окружении своих пташек и принялся болтать ногами с таким видом, будто скопление народа внизу нисколько его не интересует.

— Принц, мне не нравится выражение твоих глаз, — сказал Сажерук, глядя вверх. — Не дразни Змееглава, а то он натравит на тебя своих людей, как он это любит. И тогда ты и по эту сторону леса не будешь в безопасности!

Кто-то потянул его за рукав. Сажерук обернулся так стремительно, что Фарид испуганно отпрянул.

— Извини, — пробормотал Фарид, неуверенно кивая Принцу. — Там Мегги! И Фенолио!

— Он говорил так возбужденно, словно встретил самого Жирного Герцога. Где?

Сажерук посмотрел по сторонам, но Фарид в эту минуту загляделся на медведя, нежно положившего морду на голову Принцу. Черный Принц улыбнулся и слегка подвинул медвежью морду.

— Где? — нетерпеливо повторил Сажерук.

Меньше всего на свете ему хотелось встречаться с Фенолио.

— Вон там, прямо за помостом!

Сажерук посмотрел туда, куда указывал палец Фарида. И впрямь, старик стоял там с двумя детьми, как тогда, в первую их встречу, и рядом с ним — дочь Волшебного Языка. Она повзрослела и стала еще больше похожа на мать. Сажерук тихо чертыхнулся. Что им понадобилось здесь, в его истории? Им так же нечего в ней делать, как ему — в их мире. «Вот как? — сказал ему насмешливый внутренний голос. — Старик, вероятно, другого мнения. Он ведь считает себя создателем всего, что здесь есть. Или ты забыл?»

— Я не хочу его видеть, — сказал он Фариду. — Этот старик приносит несчастье, и даже хуже того, запомни.

— Мальчик говорит про Чернильного Шелкопряда? — Принц так близко подошел к Сажеруку, что куница зашипела на него. — За что ты его не любишь? Он сочиняет хорошие песни.

— Он много чего сочиняет.

«Кто знает, что он там насочинял о тебе? — добавил Сажерук мысленно. — Несколько ловко поставленных слов — и ты мертв, Принц».