Точка невозврата - Полина Дашкова

Даже самые хладнокровные скептики верят, что Ленин был ранен. В него попало две пули. Предлагается несколько версий.

1. Стреляла террористка Коноплева, подруга Семенова.

2. Эсеры ни при чем, покушение организовали: а) Свердлов; б) Троцкий; в) Дзержинский; г) они трое вместе; д) попарно, в любом порядке.

Обе версии со всеми подпунктами несостоятельны по одной простой причине. Если бы эсеры в лице Коноплевой или, допустим, Свердлов с Дзержинским и Троцким захотели убить Ленина, они бы нашли возможность это сделать. К тому же Коноплева, как и Семенов, была сотрудницей ВЧК и по заданию партии эсеров, без санкции ВЧК, вряд ли пошла бы на теракт.

3. Инсценировка.

Цель вполне понятна.

а) лучший способ предотвратить покушение – инсценировать его.

б) требовалась уважительная причина, чтобы начать красный террор. Это все-таки был 1918-й, а не 1937-й.

Но сторонники этой версии тоже настаивают на том, что какие-то пули в державное тело попали. Доводы приводятся вполне разумные.

а) Если не было пуль, что же тогда удалили в апреле 1922-го и при вскрытии в январе 1924-го?

б) Ленина осматривало столько врачей, в том числе немецких. Как же они не заметили? А если заметили, почему никто ничего об этом не сказал, не написал?

Версия инсценировки отлично объясняет загадочные слова Свердлова – «уславливались», «сговорено».

Наверное, они уславливались так:

Свердлов: «Владимир Ильич, давайте мы вас немножко подстрелим, ради спасения великого дела революции».

Ленин: «Подстрелите, Яков Михайлович. Но только вы уж, батенька, подстреливайте меня грамотно, аккуратно, не заденьте мои жизненно важные органы».

Свердлов: «Не волнуйтесь, Владимир Ильич, будет очень меткий стрелок, с ним уже все сговорено».

Ленин: «Стрелок-то меткий, а если пули как нибудь не так полетят?»

Свердлов: «И с пулями сговорено, полетят правильно, попадут куда нужно, ваши жизненно важные органы не заденут ни в коем случае».

Эти пули свели меня с ума. Пока в первом томе трилогии у меня происходила ВОСР, пока мои персонажи переживали то, что почти век назад довелось пережить моим прабабушкам, прадедушкам и миллионам людей их поколения, пули покоились в музее вместе с простреленным пальто и терпеливо ждали своего часа.

Их было три, разного калибра, и каждая надрезана крестообразно, для яда кураре. Дырок в пальто тоже три, и вовсе не в тех местах, куда, по официальной версии, попали пули.

Я читала и перечитывала все, что могла раздобыть, я смотрела кинохронику, изводила странными вопросами знакомых врачей. Рентгеновский снимок я показала профессиональному фотографу, он объяснил, каким образом Юровский мог разместить пули, переснимая негатив.

Наконец, я вспомнила, как моя баба Липа с восторгом рассказывала о товарище Семашко. Она была юной, очень хорошенькой студенткой медицинского института. Товарищ Семашко, нарком здравоохранения, то ли лекции читал, то ли приходил общаться со студентами. В общем, баба Липа была с ним лично знакома и, кажется, даже из-за него внутренне смирилась с советской властью – такой симпатичный он был человек.

«Он знал про пули, – думала я, засыпая, – он точно знал».

На границе яви и сна у меня начинался полнейший бред. Даже в бреду я понимала, что товарищ Семашко ни за что не поделился бы с хорошенькой студенткой-медичкой страшной государственной тайной. Но ведь сейчас уже можно, сейчас неопасно, они оба там, где ничего не опасно, и вполне могли бы встретиться как добрые старые знакомые.

«Спроси у него, пожалуйста, про пули, – бормотала я в подушку, обращаясь к бабушке, – спроси и скажи мне».

Но в ту ночь мне опять ничего не приснилось. Я спала как убитая. Убитая отравленными пулями.

Н. Семашко: «Эти мерзавцы позволили себе стрелять не простыми пулями, а отравленными ядом кураре. Только теперь понятна картина того состояния, в котором мы застали Владимира Ильича после покушения. Пули изрешетили его тело в наиболее опасном месте».

На открытом эсеровском процессе подробно обсуждалась тема яда кураре. Пригласили выступить эксперта, профессора биологии Щербачева. Он рассказал, что яд кураре делается из чилибухи. Растет чилибуха в Южной Америке, яд умеют делать только местные туземцы. Свинцовую пулю пропитать ядом невозможно. Смазать тоже нельзя. Яд жидкий. Но если каким-то невероятным образом удалось бы поместить каплю кураре на поверхность или вовнутрь пули, смерть от самого легкого ранения неизбежна. Кураре не разрушается под воздействием высоких температур.

Но Семенов все равно настаивал на кураре. Ни суд, ни свидетели, ни соратники, ни врачи, никто не желал расстаться с такой интересной деталью. Яд кураре придавал чуду воскресения особый, романтический отблеск и отлично гармонировал со словом «вождь».

Приговоры на первом показательном процессе выносились весьма суровые. Смертные казни, многолетние тюремные заключения. Впрочем, двоих, приговоренных к смертной казни, помиловали в связи с чистосердечным признанием. Это были главные организаторы злодейских терактов – Семенов и Пономарева. Все прочие эсеры отправились по тюрьмам или на тот свет, а эти двое – в Крым, отдохнуть после пережитых волнений, и потом они честно служили в органах, вплоть до тридцать седьмого.

Как раз к эсеровскому процессу в апреле 1922-го пулю над ключицей удалил немецкий профессор Борхард. Ассистировал ему лучший советский хирург профессор Розанов. Операция проводилась в Солдатенковской (ныне Боткинской) больнице.

Розанов: «Накануне вечером позвонил мне Н.А. Семашко и сказал, что он просит меня завтра приехать к В.И. Приезжает профессор Борхард из Берлина, т.к. нужно удалить пули. Я ужасно удивился этому и спросил: почему? Н.А. рассказал мне, что В.И. стал в последнее время страдать головными болями, была консультация с проф. Клемперером (крупный германский терапевт). Клемперер высказал предположение, что эти боли зависят от оставшихся в организме пуль, якобы вызывающих своим свинцом отравление. Мысль эта мне как хирургу, перевидавшему тысячи раненых, показалась прямо странной, что я и сказал Н.И. Он со мной согласился».

Есть другой вариант воспоминаний.

Розанов: «Когда В.И. (Ленин) сказал, что Клемперер потребовал удалить пули, т.к. они своим свинцом вызывают отравление, головные боли, Борхард сначала сделал удивленные глаза, и у него вырвалось: «Невозможно» (unmoglich), но потом, как бы спохватившись, вероятно для того, чтобы не уронить авторитета своего берлинского коллеги, стал говорить о каких-то новых исследованиях в этом направлении».

Ядовиты пары свинца. Пуля внутри тканей капсулируется и паров не выделяет. Это отлично знали Розанов и Семашко. Если немецкий профессор Клемперер не знал таких элементарных вещей, то был совсем уж никудышным врачом. Тогда почему ему поверили и решили все таки удалить пулю? Почему одну, а не обе?

5 апреля 1922 г. доктор Клемперер рассказал в интервью.

Клемперер: «Мы с Ферстером прибыли почти одновременно. Семашко дал нам в качестве постоянных сотрудников двух своих помощников д-ра Розанова и д-ра Марецкую. Мы осмотрели Ленина и нашли у него лишь небольшую неврастению, следствие переутомления».

Замкнутый круг. О том, что Клемперер счел нужным извлечь пули, известно от Розанова. А тому – то ли от Семашко, то ли от Ленина. Сам Клемперер в интервью говорит о неврастении, а вовсе не о пулях и парах свинца. Удаляется только одна пуля, та, которую вроде бы извлечь сложнее.

Розанов оставил воспоминания о том, как прошла операция. По его словам, «Борхард притащил с собой громаднейший, тяжелый чемодан со всякими инструментами, чем премного удивил меня и моих ассистентов. Инструментов для операции требовался самый пустяк, а он притащил их целую гору».

Державный пациент вел себя спокойно, шутил, давал советы врачам.

Ленин: «Я бы сдавил так – да и разрезал, пуля и выскочила бы, а то это все для парада».

Что же получается? Немецкий врач Борхард считает, что в операции нет необходимости, но делает ее. Советский врач Розанов тоже считает, что операция не нужна, и ассистирует Борхарду. Операция пустяковая, так почему бы самому Розанову не провести ее? Он опытный военный хирург. Кстати, через несколько лет он оперировал Фрунзе, как известно, по настоянию Сталина. И Фрунзе умер.

Меня сразу заинтересовал доктор Борхард с его «удивленными глазами» и «громаднейшим, тяжелым ящиком инструментов».

Ленина консультировало множество немецких врачей. Они приезжали, уезжали, возвращались. Имена их известны. Борхарда среди них нет. Он появился однажды, лишь для того, чтобы провести эту маленькую ненужную операцию, провел в Москве меньше суток и сразу исчез бесследно. Сохранился отчет из Советского представительства в Берлине, в котором написано: «По поручению ЦК РКП от 24.4.22 проф. Борхарду выдано 220 000 германских марок».