Матросы - Аркадий Первенцев

Впервые слово «Каховка» зазвучало не как напоминание о военном плацдарме, а как указание на источник живой силы — днепровскую воду.

Вскоре шумливо залепетала молоденькая поросль, развернули резные пахучие листья семиньолы и каберне, и там, где недавно горели танки и от кумулятивных снарядов скипалась броня, запестрели косынки девчат возле шпалерных посадок, бражно запахла земля, открытая на траншейную глубину спецплугами.

Севастополь строился в атмосфере здоровых забот, он не был оазисом в иссохшей от зноя пустыне. Города и села вели перекличку и в Крыму, и с местами, далекими от Сиваша и Перекопа.

— Мы теперь под большим контролем, весь земной шар за нами следит, — без особых преувеличений уверял начальник строительного участка, посадив перед собой вызванного им Гаврилу Ивановича. — Масштабы увеличиваются. Скоро никакой рулетки не хватит. Приходится распочковывать бригады, назначать бригадирами лучших, инициативных рабочих. Созрело решение: выдвигаем вас на молодежную бригаду, Гаврила Иванович.

Чумакову льстило выдвижение, льстило внимание начальника. Не каждого он вызывал, не со всяким советовался. Он знал слабые струнки рабочих-строителей, палец им в рот не клал, мог при необходимости дать сдачи шалопаю или крикуну. Весил начальник сто пятьдесят семь килограммов в одном исподнем белье, а взлетал на леса резво, как птица. Из всех одежд предпочитал комбинезон, из обуви — сапоги, головным убором ему служила собственная пышная шевелюра.

Хитрить с таким начальством бесполезно, а поломаться для приличия необходимо.

— Староват я для молодежной бригады, — сказал Чумаков. — Я же обязан идти впереди, а газу не хватает… Если…

— Мозг твой должен их обгонять, а не шкорбуны, — остановил его нетерпеливый начальник — у него было много дел. — Сам же ты изрекал, что старость не помеха. Могу напомнить. Если бы ты в куклы играл, тогда можно назвать тебя стариком. Ворон триста лет живет, и никто не удивляется, и никто стариком его не обзывает, а человеку, если перевалит за… уже старик? Поздравляю, Гаврила Иванович. Надеюсь… — Начальник захватил своей огромнейшей ладонью костлявую руку нового бригадира. — Доверяем тебе молодежь, комсомольцев. Учи, требуй построже, твои предложения торжествуют. Приходит новая машина для резки камня, контейнеры для блоков, башенные краны и прочая техника.

Переход на «ты» означал большое доверие и отличное расположение духа начальника строительного участка. Гаврила Иванович ушел окрыленным и, недолго думая, отобрал из присланных симферопольских ребят тех, кто был способен выдержать схватку даже с прославленным Хариохиным.

— Подъезжают архитекторы, техники и всякого рода специалисты, — довольным голосом говорил Хариохин. — Три — четыре года пролетят как птички, зато сдадим город по приемо-сдаточной. Гляди, буксиры тащат баржи! Евпаторийский ракушечник. Гляди, даже бэдэбэ и ту приспособили.

— Что за «бэдэбэ»? — со скукой в голосе спросила Аннушка.

— Немецкая быстроходно-десантная баржа, женушка. Трофейная. Отвоевалась, возит нам материал из Евпатории.

— Запрягли, значит. — Аннушка наблюдала, как без надрывной помощи буксира плавно идет по вспененным косым волнам низкобортная немецкая посудина, заваленная ноздреватым ракушечником. Это был тяжелый и непривычный для Аннушки камень: руки ссаднишь, спину наломаешь.

Со дня посещения адмирала прошло какое-то время, а новостей из Ленинграда не поступало. Это беспокоило Аннушку и вынуждало почти ежедневно после работы делать порядочный крюк, чтобы встретиться в строительной конторе с Катюшей.

— Ну как? — спрашивала Аннушка. — Эх ты, сердешная. Там-то над ними не капает.

— Может быть, предпринять что-нибудь? — спрашивала Катюша, стесняясь называть кое-какие вещи своими именами.

— Нет, нет, и не думай, — категорически возражала Аннушка. — Первый ребеночек — счастье, здоровье, радость. А начнешь уродовать себя, потом наплачешься…

Невдалеке от их конторы в ударные сроки построили архитектурные мастерские, одноэтажное, барачного типа здание с кирпичными трубами над этернитовой крышей. Сюда собрались служащие, архитекторы, техники, рабочие — отовсюду съехались на ударную стройку. Прыгали через лужи и впаянные в землю обломки зданий молодые люди в штиблетах без калош, женщины в хороших пальто и шубках и сумрачные, в поношенной одежде пожилые люди. «Наверное, счетоводы», — думала Аннушка.

Катюша держалась теперь особняком ото всех, ходила, выбирая глухие тропки, проложенные среди развалин. Не раз ее внимание останавливала изысканно одетая женщина, кокетливая и красивая, выделявшаяся среди всех сотрудников архитектурных мастерских. Это была Ирина.

Не знала Катюша путей, приведших эту женщину в их город. Далека была от мысли как-то объединить ее с предметом своих постоянных дум, с далеким Борисом, так страшно вторгшимся в ее когда-то беспечальную девичью жизнь.

Вот Ирина спрыгнула с автобуса. На ней яркая куртка и модные женские брюки. «Банкующие» возле конторы бетонщики и плотники засвистели, заулюлюкали. Ирина, не обернувшись ни разу, прошла в мастерские.

— Ребята, это же неприлично, — пыталась усовестить их Катюша. — Нельзя же представляться такими дикарями.

— Так она же штаны надела!

— И я надеваю.

— Ты надеваешь ватные, спецовку, а она, фря, ишь в какие вырядилась, — не унимался бетонщик в капелюхе и ватнике, подпоясанном ремнем. — Ты-то ходишь по-другому! Ишь какая цыпочка! Наблюдаю я за тобой и замечаю — на пользу тебе наша разаховая работенка. Полнеешь, круглеешь, ну как огурчик, Катенька!

Парень в капелюхе своими комплиментами доставил Катюше лишние страдания. Она краснела, отмахивалась от настойчивых приглашений «сходить в кино на веселую картину», спешила домой. Ужинала, ложилась лицом к стенке.

Однажды Галочка встретила шедшую к ним Аннушку, требовательно остановила ее.

— Что же вы все молчите? — Галочка захлебнулась от гневных слез. — Если вам Катюша не дорога, то найдутся люди, найдутся…

— Успокойся, Галя, — спокойно прервала ее Аннушка. — Не понимаю, на что ты намекаешь…

— Не надо, не надо. Что вы хитрите! Мне все рассказала Тома…

— Ах она старая сплетница! — не удержалась Аннушка. — Ей бы только сплетни по дворам разносить, людей из колеи выбивать… — Она гладила плечи Галочки и постепенно выпытывала у нее все подробности разговора с Томой. Хитрить теперь не годилось. Вездесущая буфетчица досконально посвятила Галочку во все свои предположения.

— Ладно, узнала, и хорошо. Утри слезы. Ну перестань хныкать! Скажи-ка лучше, отец не знает?

— Нет… Я запретила тете Томе говорить папе, — быстро вытерев слезы, сказала Галочка.

— Ой, так и запретила? Послушает она тебя.

— Я предупредила ее… — в словах Галочки как бы плеснулось негодующее и опасное пламя.

И у Аннушки будто открылись глаза. Совсем другая стояла перед ней девчонка, сильная, с гордым поставом головы.

— Да ты же выросла, — ахнула Аннушка, — девушкой стала…

— Ладно, — строго остановила ее Галочка. — Вы все ходите вокруг да около. А я не могу. Если хотите знать, я уже написала… Вадиму. Он честный. Хороший. Я написала ему все, и он найдет случай и пристыдит…

Тут она не выдержала и разрыдалась.

— Девочка, девочка. — Аннушка вела Галочку к дому. — Перестань, глупая. Такая уж наша женская судьба. Все обойдется. Написала и написала. Письма-то теперь не вернешь. Ящики-то железные. Мешки-то на почте с пломбами. Но каши маслом не испортишь. Решила — и ладно. Одной-то рукой и узла не завяжешь…

VIII

Письмо Галочки до глубины души взволновало Вадима. Ему впервые довелось встретиться с чем-то неожиданным и мерзким. Почему Борис промолчал, утаил от него? Раньше он бретерски похвалялся своими легкими победами над женщинами, смаковал подробности, в чем-то лгал, в чем-то ерничал. О Кате он ни разу не говорил, будто ее и не существовало на свете. Обиженный, задетый за живое и достаточно униженный, чтобы накалить себя для предстоящего объяснения, Вадим шел к условленному месту, на набережную, ко львам Адмиралтейского спуска.

В Ленинграде, как всегда, трудно ложилась зима. Синоптики училища самым подробнейшим образом разъясняли, как и почему это происходит, вводили слушателей в законы циклонов и антициклонов, температурных колебаний, указывали на значение полюсов и теплых океанских течений. Везде установлены точные законы, начертаны карты, рассчитаны формулы и даже предсказания. Человеческие отношения, что бы ни говорилось на этот счет и какие бы лекции ни читались, подчинены, к сожалению, бесконтрольной силе стихии. Как удачно началось его знакомство с Катюшей! Какие перспективы рисовал Вадим в своем юношеском воображении! Монголочка из Севастополя пленила его, сковала, отняла дар речи. И тут возьми и появись речистый Борис, знаток любовных дел, умеющий заворожить самое стойкое женское сердце. И как это ему удается?