Дети сектора - Виктор Глумов

Перед проходом в зал коридор так сузился, что Данила пролезал боком. В лицо дохнуло жаром, будто из домны. В гигантском круглом зале Астрахан замер с открытым ртом: он стоял на метровом уступе над обрывом. Дно и верх зала куполообразно сужались, а в его середине билось сердце корабля: алый сгусток, вокруг которого вращались три взаимопроникающие светящиеся сферы. Данила невольно вспомнил эмблему МАС – мирный атом. Сверху и снизу от «атома» располагались стальные тарелки, посаженные на толстые трубы. Трубы ввинчивались в верхушки куполов. От толстой трубы отходило восемь черных труб поменьше и впаивалось в стены в тридцати сантиметрах над головой.

– Шевелись ты там, – проворчал Рэмбо, и Данила отодвинулся вбок.

Середину зала опоясывали дорожки для персонала, которые держались, казалось, на честном слове. Даже опор внизу не было, неловкое движение, и они обрушатся.

Рэмбо вытаращил глаза и прижался спиной к стене, но тут же отшатнулся от нее.

– Вот это пекло! Настоящий ад! – прикоснувшись к бронзовой кирасе, он зашипел. – Снимаем доспехи, а то стушимся на фиг.

Разоблачившись, Данила заметил, что стены состоят из прозрачных трубок, наполненных текучей багряной субстанцией. Трубки-капилляры сливались в артерии и вены. Вверху они светились красным, в нижней половине зала – синеватым. Точно – артериальная и венозная кровь.

Рэмбо присвистнул и сказал:

– Такая маленькая хреновина – на весь корабль?

– Это генератор, – пояснила Марина. – Единственное, к чему можно добраться. Остальное – под обшивкой и ремонтируется роботами.

– Интересно, генератор чего? Что он генерирует? – Рэмбо прищурился, разглядывая трубки: – Они теплые. Что в них течет? Ну не плазма же! Блин, тут долго не продержишься, пекло. Во рту пересохло. Сейчас глаза вытекут.

– Ага, – сказал Данила. – И яйца отварятся вкрутую. Так что, Марина? Это единственная хреновина?

Девушка дернула плечом и ответила:

– Не знаю. Улей не располагает такой информацией, он о себе знает очень мало, ведь строили его хамелеоны. Или просто я не получила к ней доступ.

Рокот, доносившийся отовсюду, усилился, алый шар вспыхнул ярче, подул горячий ветер. Данила попятился и замер, невольно присев, но ничего опасного не случилось: сферы завращались быстро-быстро, образуя белый шар с алым огоньком внутри. Зазвенели трубки, наполнились субстанцией неизвестного происхождения. Казалось, вот-вот вспыхнут волосы на голове и обуглится одежда.

Минута – и снова мирный атом неторопливо вращает сферами.

– Рэмбо, молот у тебя с собой? – спросил Данила. – Давай скорее с этим кончать, а то поджаримся.

– Конечно, я не забывал, куда мы идем, – наемник оперся о набалдашник молота.

– Думаю, повредить систему будет несложно. Так что давай мне орудие, бери детей и уводи отсюда. Нет, стоп: Марина, ты бери мальчиков – маленького и грозного, и уводи на землю. Я сделаю то, что должен.

Рэмбо вскинул бровь и возразил:

– Ты уверен, что справишься? Вдруг – нет? Мы ж не сможем вернуться сюда. Если вместе мы какая-никакая, но сила, то поодиночке – осколки…

Данила улыбнулся фирменной кривой улыбкой:

– Уничтожение корабля – последняя надежда Земли. Умереть должен кто-то один. Поставьте мне монумент. Нет, два: один мне, второй – Моменту. И подпишите: «Спасители человечества, русские герои Астрахан и Момент».

Глаза Марины наполнились слезами, она потупилась, подошла и обняла его – молча, без лишних сантиментов. Вперед выступил Маугли. Клювообразное забрало падало со шлема, закрывая глаза, и мальчишка нервно вскидывал его вверх.

– Ты не умрешь! – крикнул он с обидой, сорвал шлем и бросил. Он пару секунд летел и звонко ударился о синие трубки, оплетающие дно зала. – Не умрешь!!!

Данила ожидал, что из поврежденных трубок с шипением вырвется опасная субстанция, но ничего не произошло. Погнутый шлем валялся под «тарелкой», невредимые трубки продолжали звенеть.

– Маугли, не делай глупостей, – сказал Астрахан голосом строго учителя.

– Почему все… кого я… умирают? – глухо бормотал он. – Я больше не хочу… один.

Даже Рэмбо покраснел. Пожал руку Астрахана и, стараясь не смотреть ему в глаза, сказал:

– Ты настоящий мужик. Обещаю, монумент тебе будет. Держи инструмент.

Маугли кинулся вперед, вырвал молот у Рэмбо, размахнулся… Данила бросился вперед, чтобы глупый ребенок всех не угробил, но понял, что не успевает: будто в замедленной съемке молот опускался на стеклянные трубки.

Двигались медленнее, чем планировал Шейх: один раз на пути попался недозревший призрак, второй – микроволновка, куда угодил измененный и теперь лежал, коричневый, подрумяненный, с пустыми глазницами.

Каждое искажение обходили лесом, продирались через бурелом, увязали в болоте. Уже почти стемнело, значит, было около часа ночи. Скоро мрак сгустится, и придется двигаться ощупью или где-то отсиживаться, а ведь на аэродроме их уже ждут.

Измененнные совершили только один великий исход из Твери и больше на пути не встречались. А может, они узнали, где планируется встреча, и готовят сюрприз?

Недалеко от покинутого Эммауса свернули на дорогу, что вела к аэродрому, но через барьер.

Пока Сектор спал, сюда залетели птицы, и над лесом носилась спугнутая стая ворон. Черные тени метались на сером фоне неба, надрывно каркая, и от крика их, наполненного нечеловеческим ужасом, становилось не по себе.

– Блин! – ругнулся Макс. – Бомбардировщики! Будьте осторожны.

Якушев проговорил:

– Поверьте, птичье благословение – наименьшее из зол, которое нам грозит. Выкрутимся из передряги – нам дадут премию.

– Да уж, – отозвался Ваня. – Кстати, выберемся за барьер… Там же будут банки, в Твери. И кассы в магазинах. Надо осуществить мечту детства и ограбить банк.

Шейх вздохнул:

– А я в детстве мечтал взорвать Америку. Думал, что все наши беды от происков американцев.

– А оказалось – от Сектора, – сказал Якушев, но Мансуров с ним не согласился:

– Нет, от нас самих. Когда я повзрослел, то понял, что человек заслуживает того, что имеет. В том числе – жену-аскариду. И развелся. До сих пор дочку поделить не можем. Точнее, не могли. Мы предаем, продаем друзей, гадим вокруг себя. Думаем, что наш маленький вклад в общий срач ничего не изменит…

– Твою дивизию! Опять! – возопил Макс.

Якушев шикнул на него:

– Тссс! Вдруг услышат?

Шейх раскрыл рот и замер: вороны разом смолкли. Шлеп, шлеп, шлеп – посыпались черные тушки. Одна упала под ноги, Шейх перевернул ее: как летела птица, так и подохла – с расправленными крыльями и открытым клювом. «Опасность. Рядом. Бежать», – предупредило чутье, и Шейх рванул вперед по трассе:

– Бродячее искажение! Бежим!

Вытаращив глаза, рядом несся Якушев, молодежь отстала. Шейх пытался понять, что им угрожает, где прятаться, но опасность будто опускалась с воздуха. Это она убила птиц!

Еще наддать! Опасность слабее, слабее.

– Пацаны, живее! – крикнул он, задыхаясь.

Шейх продолжал бежать, даже когда понял, что отряду ничего не угрожает. Пока есть силы. Подальше от этого, потому что оно страшнее смерти.

– Подождииите, – прохрипел кто-то надтреснутым стариковским голосом. – Я не могу так быстро!

Шейх подумал, что их преследует очередной призрак, и не оборачивался. Устав, он перешел на шаг. Напуганный Ваня обогнал всех и ждал метрах в трехстах, Якушев сопел рядом, а вот Макса нигде не было.

– Макс? – спросил Шейх, останавливаясь. – Якушев, Максима не видел?

– Стойте! – проскрипели сзади. – Я упал, подождите! Не бросайте!

Шейх взглянул на Якушева, тот был испуган и всклокочен. Мотнув головой, он прошептал:

– Это очередной призрак или еще какая хрень. У Макса другой голос, я давно знаю этого мальчишку. Ваня? Ты чего хрипишь, все нормально?

В ответ прохрипели:

– Да. Живой я, живой… Одышка… Сердце хватает. Помогите!

Шейх обратился к Якушеву:

– Я сейчас посмотрю назад и если пойду на зов призрака – вырубай меня. Сможешь?

– Уж постараюсь.

Полковник медленно повернул голову. В сумерках было не рассмотреть деталей: по дороге, еле волоча ноги, двигалось что-то светлое. Согбенное, одышливое, оно останавливалось и хваталось за сердце. Одежда на существе была такая же, как на Максе. Хрипя, оно упорно ковыляло вперед.

– Господи! – Шейх отступил на шаг от существа, которое было Максом и, самое страшное, им же оставалось. – Вот уж во что хотел бы вляпаться меньше всего…

– Тлен? – спросил Якушев, и голос его дрогнул. – Макс попал в тлен?

– Мне очень жаль, – вздохнул Шейх, прицеливаясь в парня, но Якушев положил руку на ствол и опустил его.

– Мансуров, ты что? Он же – человек! Его мать меня физике учила, я Максика с трех лет знаю, с вот такого, – он опустил руку, – ребенка! Мы не можем так с ним…

Шейх встретился взглядом с товарищем, вздохнул и спросил: