Призрак - Ю Несбё

— Так странно, — произнесла она. — Я так давно тебя не видела, мои попытки забыть тебя только недавно стали приносить результаты, а ты снова здесь.

— Да, — сказал он. — Это хорошо?

По ее губам скользнула быстрая улыбка.

— Не знаю. Это и хорошо, и плохо. Понимаешь?

Харри кивнул и прижал ее к себе.

— Ты — это худшее из всего, что со мной случилось, — произнесла она. — И лучшее. Даже сейчас ты можешь заставить забыть меня обо всем одним своим присутствием. Нет, не знаю, хорошо ли это.

— Я знаю.

— Что это? — спросила она, заметив чемодан.

— Я снова поселюсь в «Леоне».

— Но…

— Поговорим завтра. Спокойной ночи, Ракель.

Харри поцеловал ее в лоб, открыл дверь и шагнул в теплый осенний вечер.

Парень за стойкой в «Леоне» сказал, что ему не надо снова заполнять анкету для заселения, и предложил Харри занять тот же номер, что и в прошлый раз, 301-й. Харри согласился при условии, что сломанный карниз будет отремонтирован.

— Опять сломался? — спросил парень. — Это все прошлый постоялец. У него, бедняги, случались приступы ярости. — Парень протянул Харри ключ от номера. — Он тоже был полицейским.

— Постоялец?

— Да, один из постоянных клиентов. Агент. Под прикрытием, как вы говорите.

— Ммм. Ну, скорее, над прикрытием, раз ты знаешь, что он был агентом.

Парень улыбнулся.

— Пойду-ка я посмотрю, есть ли у меня в подсобке карниз.

Он исчез.

— Кепарик был очень на тебя похож, — произнес низкий голос.

Харри повернулся.

Като сидел на стуле в помещении, которое при очень большом желании можно было назвать вестибюлем. Он выглядел усталым и качал головой.

— Очень похож на тебя, Харри. Очень страстный. Очень терпеливый. Очень упрямый. К сожалению. Не такой высокий, как ты, конечно, и с серыми глазами. Но такой же полицейский взгляд и такое же одиночество. Надо было тебе уехать, Харри. Надо было тебе сесть на самолет.

Он делал какие-то непонятные жесты длинными пальцами. Взгляд его источал такую грусть, что Харри на секунду показалось, что старик вот-вот заплачет. Он начал подниматься на ноги, и Харри повернулся к парню за стойкой.

— Он говорит правду?

— Кто? — спросил парень.

— Он, — ответил Харри и повернулся, чтобы показать на Като.

Но того уже не было. Наверное, быстро скрылся в темноте у лестницы.

— Тот агент умер здесь, в моем номере?

Парень посмотрел на Харри долгим взглядом, а потом ответил:

— Нет, он исчез. Его прибило к берегу у здания Оперы. Послушайте, я не нашел карниза, но как насчет нейлоновой веревки? Ее можно продеть в штору и примотать к креплениям карниза.

Харри задумчиво кивнул.

Стрелка часов миновала два часа ночи, а Харри все еще не спал. Он прикурил свою последнюю сигарету. На полу лежали шторы и тонкая нейлоновая веревка. Он видел женщину в окне напротив, она танцевала беззвучный вальс без партнера. Харри прислушался к звукам города и посмотрел на дым, поднимавшийся к потолку. Проследил за его извилистым путем, за случайными фигурами, которые дым рисовал в воздухе, и попытался найти в них закономерность.

Глава 19

С момента встречи старикана с Исабеллой до начала зачистки прошло два месяца.

Первыми замели вьетнамцев. В газетах писали, что легавые нагрянули по девяти адресам одновременно, обнаружили пять складов героина и арестовали тридцать шесть вьетконговцев. Через неделю настала очередь косовских албанцев. Легавые воспользовались помощью группы «Дельта», чтобы взять штурмом квартиру в районе Хельсфюр, про которую, как думал цыганский барон, никто не знает. За ними последовали североафриканцы и литовцы. Мужик, ставший начальником Оргкрима, пижон модельной внешности с длинными ресницами, сообщил газете, что в полицию поступили анонимные сведения. На протяжении следующих недель все уличные дилеры, от угольно-черных сомалийцев до молочно-белых северян, были заметены и посажены за решетку. Но среди них не было ни одного из нас, носивших футболки «Арсенала». Мы уже стали замечать, что места на улицах стало больше, а очереди выросли. Старикан нанял нескольких безработных уличных торговцев, но выполнил свою часть сделки: торговля героином в центре Осло стала почти незаметной. Мы сократили импорт героина, потому что зарабатывали намного больше на «скрипке». «Скрипка» была дорогой, и часть торчков попыталась пересесть на морфин, но через некоторое время они возвращались.

Мы продавали быстрее, чем Ибсен изготавливал.

В один из вторников товар кончился у нас уже в половине первого, а поскольку пользоваться мобилами строго запрещалось — старикан думал, что Осло все равно что хренов Балтимор, — мы пошли к вокзалу и позвонили на русский «Грессо» из автомата. Андрей сказал, что занят, но подумает, что можно сделать. Олег, Ирена и я сели на лестницу на Шиппергата, отогнали покупателей и расслабились. Через час я увидел, как к нам хромающей походкой приближается какой-то тип. Это оказался Ибсен собственной персоной. Он был пьян. Орал и хлопал руками. До тех пор, пока не заметил Ирену. Тогда он как будто сдулся, и голос у него стал более мирным. Пошел с нами во двор, где передал полиэтиленовый пакет с сотней доз.

— Двадцать тысяч, — сказал он, протянув руку, это ведь наличный бизнес.

Я отвел его в сторонку и сказал, что, когда у нас в следующий раз кончится товар, мы сами зайдем к нему.

— Мне не нужны гости, — ответил он.

— Возможно, я заплачу чуть больше двух сотен за дозу, — сказал я.

Он с подозрением посмотрел на меня.

— Планируешь открыть собственную лавочку? А что на это скажет твой босс?

— Это останется между нами, — заверил я. — Мы говорим о маленьких партиях. Десять — двадцать доз для друзей и знакомых.

Он громко рассмеялся.

— Я буду приходить с девчонкой, — сказал я. — Кстати, ее зовут Ирена.

Он перестал смеяться. Посмотрел на меня. Попытался снова захохотать, но ничего у кривоногого не вышло. А в его глазах явственно читалось: одиночество, жадность, ненависть. И вожделение. Хреново вожделение.

— В пятницу, — сказал он. — В двадцать часов. Она пьет джин?

Я кивнул. С этого момента пьет.

Он дал мне адрес.

Через два дня старикан пригласил меня на обед. Я подумал было, что Ибсен меня сдал, но потом вспомнил его взгляд. Нас обслуживал Петр. Мы сидели за длинным столом в холодной гостиной, и старикан рассказывал, что он сократил импорт героина наземным путем из Амстердама и теперь поставки идут только из Бангкока с помощью нескольких летчиков. Он объяснил мне все цифры, удостоверился, что я его понял, и задал обычный вопрос, не употребляю ли я «скрипку». Он сидел в полумраке и разглядывал меня, но время было позднее, и он позвал Петра и попросил его отвезти меня домой. В машине я думал, не спросить ли Петра, считает ли он старикана импотентом.

Ибсен жил в типично холостяцкой квартире в большом доме в районе Экеберг.

Большой плазменный экран, маленький холодильник, голые стены. Он приготовил мерзкий джин-тоник с выдохшимся тоником без лимона, но с тремя кусками льда. Ирена следовала плану: улыбалась, была милой и предоставила мне право вести все разговоры. Ибсен сидел с идиотской ухмылкой и пялился на Ирену, но, к счастью, успевал закрыть рот всякий раз, когда из него готова была закапать слюна. У него играла, блин, классическая музыка. Я взял свои пакетики, и мы условились, что я зайду через четырнадцать дней. С Иреной.

Потом появился первый отчет о том, что количество смертей от передозировки пошло на убыль. А вот о чем в этих отчетах не писали, так это о том, что первичные потребители «скрипки» через пару недель после первого укола уже стояли в очереди, содрогаясь от приступов трясучки и тараща глаза от абстиненции. Они плакали, комкая в руках свои помятые сотни, когда им говорили, что цена снова выросла.

Во время третьего визита к Ибсену он отвел меня в сторону и сказал, что хочет, чтобы в следующий раз Ирена пришла одна. Я сказал, хорошо, но в таком случае он продаст мне пятьдесят пакетиков по сто крон за штуку. Он кивнул.

Ирену пришлось немного поуговаривать, потому что на этот раз старые трюки не помогали, и разговор вышел жестким. Я объяснил ей, что это мой шанс. Наш шанс. Спросил, действительно ли она хочет, чтобы я жил на матраце в репетиционном зале. Под конец она, заливаясь слезами, пробормотала, что этого она не хочет. Но не хочет она и… Я ответил, что этого и не нужно, ей придется всего лишь проявить немного доброты к несчастному одинокому мужчине, с такой-то ногой жизнь у него не слишком веселая. Она кивнула и взяла с меня слово, что я ничего не скажу Олегу. После ее ухода я почувствовал себя так плохо, что растворил один пакетик «скрипки» и выкурил остаток, забив в сигарету. Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Она стояла над моим матрацем и рыдала так, что слезы падали мне на лицо и щипали глаза. Ибсен попытался, но она ускользнула.