Зеркала и галактики - Елена Вячеславовна Ворон

Дэсс втянул в легкие воздух. Сайкс не просто так умер. Это СерИвка, которая жила в теле пилота, покинула его. Сообразила, что выдала себя в глайдере, шепнув Дэссу: «Уймись, закусай тебя кэты! Я прощаю». Пожалела княжича, думала его успокоить, разыграв погибшего Касса. А потом спохватилась и прыгнула в другое тело. В чье? Уж не к Терезе ли она подселилась? У Дэсса потемнело в глазах от гнева.

– Дети мои! – рыкнул он на языке СерИвов. – Миаридуонта-зи-шу – Дети Милосердного Бога! Вы безмерно меня огорчили! – Эти слова он продумал заранее – и был сильно разочарован, услышав, как они прозвучали на деле. Лично Дэсс ничуть бы им не поверил. От этого он рассердился еще пуще. – Вы взяли на себя смелость решать, кому жить и кому умирать в этом мире. Пошли на охоту не ради пищи или защиты своих семей – и совершили неискупимый проступок. Вы начали убивать людей – вы, Дети Милосердного Бога! Позабыв, кто вы и зачем вам подарена жизнь.

Кажется, это прозвучало чуть лучше. Дэсс глянул вокруг. В каждой панели, что добыл он со Мстиславом, проступало настоящее Зеркало. Круги невероятно чистого, ясного отражения быстро расплывались по стенам. В каждом Зеркале пылал гневом СерИв – среброшерстный, с алыми сполохами по телу, с горящими зелеными глазами. Княжич с трудом признал самого себя. Да и не он это вовсе, а…

– Не двигаться! – взревел первый помощник – Йенс опять привстал в кресле.

Под каждым отражением Дэсса проступали два новых. В этих новорожденных Зеркалах виднелись крошечные фигурки – серая и белая с золотом. СерИвки.

Княжич запел Лавизаоту-аф – песню для приручения диких оту. Пронзительный крик взвился к потолку, обрушился сверху. Лавизаоту-аф – песня абсолютного подчинения, подавления воли и ответного обожания. СерИвы – те, что переселились в человечьи тела – должны любить своего бога. Милосердного бога, которому их предки по глупости дали имя Ханимун. Того самого бога, чье отражение они видели сейчас в Зеркалах.

Дэсс пел. Сверкающие отражения по стенам росли; в каждой панели они уже стали больше человеческого роста. Таким огромным мог быть только Ханимун – это с детства знал любой СерИв. Две СерИвки – одна с простой серой шерстью, другая белоснежная с золотом, не иначе как княжеской крови – виднелись отчетливо, хоть и в четверть своего естественного роста. Обе были напуганы. И обе они обожали Дэсса.

– Дети Милосердного Бога! – Божественный рык раскатился по залу, отдался от стен. – Те, кто не запятнал себя убийством, кто не занял самовольно чужое тело, – к вам обращаюсь я. Вы – гордые свободные СерИвы, СерИвами же и останьтесь. Нет худшего преступления, чем нарушить волю того, кто вас создал. Нельзя отвергать оболочку, что дана вам с рожденья. Носите на себе бесценный дар – свою шерсть, храните драгоценные уменья предков.

Дэсс перевел дыхание. Наставники учили его петь, а не обращаться к подданным с речами. Кэт знает, что у него получается.

Отражения в Зеркалах сверкали серебром, по шкуре змеились алые молнии. Огромные зеленые глаза смотрели со всех сторон, горели ярче сотни жуков-сладкоежек.

Оставалось сказать еще несколько слов.

– Несравненные мои дочери, вечная услада моей жизни! Не оскверняйте уст песнями, звучащими в неподобающих местах и для негодных ушей. Преступление – петь песни любви человеку, особенно ради убийства. Оставьте их для возлюбленных мужей своих, достойных вас…

Отражение бело-золотистой СерИвки разбежалось шире, перекрыло краем отражение Дэсса, серебро слилось с золотом.

Йенс скользнул из кресла на пол, мягким, тягучим движением упал на колени, уперся ладонями в пол. Румянец ушел с тонкого лица, темные глаза были как плошки.

– Назад! – хрипло выдохнул Варвар.

– О Ханимун! – ломким мальчишеским голосом вскрикнул второй помощник и, будто зверь в человечьей одежде, на карачках метнулся к Дэссу. – Прости неразумную дочь!

Мстислав полоснул его выстрелом из парализатора. Нарочно промедлил, дал высказаться. Йенс рухнул лицом в пол; ноги бессильно вытянулись, руки остались согнуты в локтях. Белые с золотом изображения в Зеркалах погасли.

Отражение СерИвки с простой серой шерстью начало меркнуть: вторая дочь Ханимуна овладела собой. И не узнаешь теперь, кто она. Тереза? Или один из космолетчиков, притворяющийся, будто спит пьяным сном?

Дэсс взвыл, срывая голос. Похожий на свист, пронзительный вой ввинтился людям в уши, в мозг, в сердце. Дунгизуара-ма – песня, которой гонят прочь заболевших безумкой, потерявших страх ночных шептунов. Мерзкие твари, бывает, стаями осаждают княжеские замки, хлопают крыльями, с шипением вьются вокруг белых шаров, теряя вонючий помет…

Поблекшее отражение СерИвки сделалось ярче, по серой шерсти пробежали ледяные вспышки.

Космолетчики вскакивали с мест, опрокидывая кресла.

– Прекрати! – завизжала Тереза, вскинув парализатор.

Ствол малютки смотрел на Дэсса. Неуловимое движение Мстислава – и капитан выронила оружие, парализованная рука обвисла.

– Отрыжка дохлого жруна! – взревел Феликс Варвар, кидаясь к Терезе. – Стрелять в Милосердного Бога?!

Мстислав подсек его выстрелом по ногам. Первый помощник растянулся на полу, забился, пытаясь подняться.

Дэсс умолк. Лица у людей были ошалевшие.

– Всем стоять! – гаркнул Мстислав.

Варвар отчаянно ругался по-СерИвски. Вот в кого скакнула оплошавшая СерИвка, что жила в теле пилота. Ее отражения на стенах были ярче отражений Дэсса.

– Сона! – закричал княжич, понимая, что сейчас его Зеркала уснут и отражения погаснут. – Сона, ты слышишь своего бога! Ты больше не больна, лунная лихорадка оставила тебя навсегда! Ты слышишь, Сона? Милосердный Бог прощает тебя, понимаешь?

Только бога она и послушается, одному лишь Ханимуну поверит.

– Я люблю тебя, – беззвучно шепнул Дэсс, опустив голову. Его невозможно было услышать, и прочесть слова по губам – тоже.

Настоящие Зеркала по стенам уснули. До поры…

Часть 2. Мстислав

Глава 1

Отчего-то упорно возвращалось худшее воспоминание из прежней жизни: разгневанный дед сверлит взглядом и в который раз вопрошает:

– Ты и впрямь учинил это свинство?

И в который раз Мстислав вынужден подтвердить: да, учинил; да, это; да, именно он…

– Позорище, – бурчит дед. Кружит по кабинету, как патрульный катер в поисках диверсантов. И опять с надеждой возвращается к вопросу: – Нет, все-таки скажи: там в самом деле ты бесчинствовал?

– Я.

Дед никак не может поверить. Любимый внук, гордость семьи – и вдруг эдакое коленце. Употребление наркотиков, сексуальное домогательство, драка, оскорбление офицера. И во всем этом повинен он, Мстислав Крашич.

Безобразная история состарила деда на десяток лет. Адмиральский китель и тот сидит на нем неловко – дед сутулится, руки висят плетьми. Смотреть жалко. А ведь был мужчина хоть