Реальность сердца - Татьяна Апраксина

— Принимаю ваши извинения, — церемонно кивнул Кадоль. — Ваши распоряжения уже выполняются. Однако ж, мне неясно, о чем я должен сообщать эллонским владетелям.

— Предупредите их о возможном аресте. О том, что… — вот и пригодились зимние уроки, на которых герцог Гоэллон требовал от всех назубок знать все действующие в стране законы, указы и эдикты, а также все противоречия между ними и уловки, которые можно было использовать. — О том, что все они обязаны не подчиняться аресту, а обращаться к действующему герцогу Эллоны за правосудием и защитой. А в его отсутствие — к наследнику. Ко мне, то есть. И эти… приставы или кого там отправит комендант — тоже обращаться ко мне. С уликами и обвинениями, и с требованием о выдаче преступника, подписанным верховным судьей. Как положено. И если что-то действительно случится, пусть действуют по уложению короля Лаэрта. То есть, в сопровождении приставов прямиком ко мне. Разумеется, с отрядами охраны, — подмигнул Саннио. — И — чтоб ни один закон не был нарушен, чтоб все тихо и благообразно, как на молебне!

— Звучит разумно, — проронил капитан охраны, с непроницаемым лицом выслушавший весь монолог. — Только уложение короля Лаэрта исключает из правосудия сюзерена подозреваемых в измене, мятеже, убийстве, насилии и незаконном поединке. Угадайте, какое обвинение будет предъявлено? По нему за последнюю девятину господин Скоринг арестовал уже сотни две…

— Значит… пусть просто не дают себя арестовать. И собираются с отрядами… подскажите, где это будет выглядеть уместно и не слишком уж угрожающе?

— Триста с лишним человек с личными отрядами? Нигде, молодой господин.

— Значит, пусть выглядит как угодно! Выберите место и сообщите о нем всем. Чем быстрее, тем лучше. Что нового слышно?

— Во дворце проснулись. Объявлен пятидневный траур. Коронация назначена на праздничный день. Завтра принц созывает внеочередную Ассамблею для выбора королевского совета.

— Завтра? Но большинство же не успеет приехать!

— Зато угадайте, кого уже приехало в избытке?

— Слушайте, Бернар… а кто вообще будет на заседании Ассамблеи?

— Ну, давайте посчитаем вместе, только, с вашего позволения, я присоединюсь к завтраку, — Кадоль уселся за стол, неторопливо заправил за воротник салфетку и взялся за прибор. — Итак, представителей Къелы, Сауры и Литы не будет, ибо над их землями назначена королевская опека. От них будут наместники, с голосами по числу владений и голосами Старших Родов. То же от Меры, то же и от Агайрэ, ибо родственник жены покойного графа так и не утвержден в качестве преемника титула. Сеорийцы. Будут бруленцы, но их мало и они, скорее всего, поддержат Скоринга.

Хорошо, что барона здесь нет, если он все-таки жив. Керторцы, этих тоже немного, и барона не будет, только его племянник, значит, с неполными голосами. Скорийцы, разумеется. Эллонцы, и, между прочим, вы. Алларцы, те, кто не арестован, без герцога Алларэ, ибо он под следствием — значит, во главе с Рене, но у него только один голос. Представители цехов и прочая, этих вообще десяток и голос у них один на цех или гильдию. Вот и все. Расклад весьма неприятный, верно?

— У нас осталось только четыре Старших Рода? Я имею в виду, в полных правах?

— Я бы сказал — три, — Кадоль обладал потрясающей выдержкой, по крайней мере — необычайно здоровым аппетитом. Все печальные рассуждения не мешали ему расправляться с завтраком. — Все, что слышно из Брулена, весьма противоречиво и недостоверно, но я ставлю годовое жалованье на то, что барона уж девятину как схоронили. Его не видели с того самого дня, как господин Далорн изволил там немножко нашуметь.

— Нашуметь? — улыбнулся Саннио. — Совсем чуть-чуть, как Рене Алларэ в Шенноре?

— Малость погромче. Отряд Шарля Готье из Брулена не вернулся. Последнее отправленное эллонцем сообщение было написано на трех листах весьма хорошей огандской бумаги, изобиловало деталями и подробностями розысков, но суть его можно было свести к трем словам «пожар в публичном доме». Отправлено оно было в начале третьей седмицы девятины Святого Себеаса, через два дня после того, как владетель Готье добрался до замка Бру. К тому времени Керо Къела уже и след простыл. По баронству ходили жуткие слухи о нападении на замок баронов Брулен и кортеж принца Элграса; о том, что барон тяжело ранен и едва ли не при смерти; о том, что барон убил свою мать, и о том, что все это — злостная клевета и происки алларского разбойника и государственного преступника Далорна; о том, что в дело вмешалась Церковь; о том, что принц похищен — причем среди похитителей назывались и неведомые еретики-заветники, и страшный разбойник Далорн, и даже некие церковники; говорили и о том, что принц благополучно вернулся в столицу, но инкогнито… Брулен ходил ходуном. Городские власти получали противоречивые приказы, не ясно было, чья ныне власть, и кто остался верным короне и Старшему Роду Бруленов, а также не противоречит ли одно другому, ибо подчинение преступнику есть преступление. В замок Бру не пускали ни приставов, ни дознавателей, ссылаясь на приказ барона. Приставы искали разом и девицу Къела, и разбойника, и свидетелей того, что во всем виноват господин барон, ибо некий подросток, сбежавший из замка Бру в ночь нападения, уверял, что барон Элибо Брулен и есть главный преступник. Половина бруленских владетелей и Лига свободных моряков в полном составе восстали против барона, другая половина приняла его сторону. До штурма замка и настоящей междоусобицы дело пока что не дошло, но уже появились первые жертвы стычек. Пересказав в письме все, что успел услышать, понять и обнаружить, Шарль Готье, по доброй традиции всех, отправленных в Брулен, бесследно пропал, и более посланий от него не поступало уже вторую седмицу. Вместо него в столицу приползли слухи, еще более путаные и противоречивые, чем те, что собрал в Брулене владетель Готье. Сообщая то одну, то другую сплетню, тщательно отделенную от шелухи и преувеличений, — например, от рассказов о чудесном явлении пятерых монахов-гигантов с огненными мечами, — Бернар постоянно прибавлял: все это является несомненным доказательством того, что в Брулене побывал господин Далорн. Дескать, птиц узнают по полету, а людей — по последствиям поступков.

— Ничего подобного я за ним не заметил, — удивился как-то раз Саннио.

— Это говорит лишь о вашей наблюдательности, — пожал плечами Бернар. — У господина Далорна — большой опыт в подобных делах. Сейчас капитан охраны отпустил очередную шпильку в адрес невесть чем не угодившего ему алларца, но Саннио уже не стал реагировать: пусть его. Хватает куда более важных дел, и о таких мелочах думать попросту некогда. Пока наследник и капитан охраны обсуждали происходящее, небо окончательно просветлело. Ванно потушил свечи, распахнул окно и задернул занавеси. Легкая полупрозрачная ткань праздно колыхалась под теплым ветерком. Саннио с завистью косился на летнюю занавесь: виси себе, бултыхайся туда-сюда, и не надо ни думать, ни волноваться, ни гадать, как лучше всего поступить. Молодой человек повернулся к окну и прислушался. Тишина за окном стояла удивительная для столицы — словно ночью в храме. Немного тянуло гарью, но лишь чуть-чуть, должно быть, сильных пожаров не случилось, впрочем, Бернар рассказал бы о них, и о беспорядках, если бы они начались вновь. Саннио бросил короткий взгляд на капитана охраны, допивавшего очередную чашку чаю. Доверенное лицо герцога Гоэллона исключительно разочаровало наследника. Спору нет, Бернар был очень полезным помощником. Он умел собирать новости, командовать людьми, выполнять самые сложные поручения и подсказывать дельные решения, но господин Гоэллон сегодня уяснил главное: Кадоль должен его слушаться, а не наоборот. Ему нужно приказывать и выслушивать его соображения, как лучше выполнить приказ, но — капитан охраны не вождь и никогда им не будет. Он слишком осторожен, слишком нерешителен и предпочитает выжидать. Дядя всегда поступал иначе, да и герцог Алларэ… Саннио вспомнил дни хлебного бунта и тихо вздохнул. Кто-то должен принимать на себя ответственность и действовать, иначе плохо будет всем…